— Дети у тебя замечательные. Я не ожидал, что у тебя еще и дочка есть. Только твой отец, да они ко мне хорошо относились во всей деревне. Саша меня дважды спасал. Сначала от моего отца, потом от спецназа…

Она распахнула дверь небольшой уютной комнаты:

— Располагайся здесь. Ванну и туалет сам найдешь. Если хочешь, ополоснись с дороги. Полотенца в шкафчике. Мне уже пора. Отдыхай, Колюня. Тебе предстоит не легкий путь…

Степанова не сказала бывшему приятелю о том, что накануне на нее было совершено нападение. Мужчина пришел под видом посетителя в ее кабинет. Она склонилась над справочником, разыскивая нужный номер, а он кинулся с ножом. Реакция спасла Марину, она поставила блок. Бросившиеся вперед Оленин и Мухаметшин повязали «клиента». Он дико рвался из рук и орал, что все равно ее скоро прикончат. Сидевшая напротив Капустина женщина-посетительница упала в обморок, а потом долго проклинала убийцу.

Вечером спецназовцы внимательно осмотрели окна и обнаружили с наружной стороны «воланчик» с подслушивающим устройством. Сообщили вначале генералу, а затем вызвали милицию. Бредин привез «глушилку» и специалиста, который мигом установил устройство в квартире. Теперь любой разговор оставался тайной для подслушивающих. Следователи забрали «микрошпиона» с собой.

После того, как милиция уехала, Бутримов вспомнил, что накануне состоялся разговор, где они обсуждали, стоит или не стоит дежурить в квартире. Решили, что не стоит, понадеявшись на пост милиции внизу. Он первый рванул к чердачной двери и обнаружил ее вскрытой. Пронесся по крыше и убедился, что двери вскрыты во всех подъездах. Запирать их они не стали, решив подождать «гостей». В пролете между седьмым и шестым этажами обнаружили с десяток окурков. Это не могло быть случайностью. Вот почему мужики оказались в квартире полным составом.

Марина с четырьмя охранниками уехала. Горев огляделся в комнате. В квартире стояла тишина, лишь вполголоса переговаривались два оставшихся в квартире парня, но их голоса звучали, как неясный шум. Немного подумал. Достал из чемодана чистое нижнее белье и ушел в ванную. Стоял под тугими бьющими струями и тихо плакал: Маринка, которой он принес столько горя, не оттолкнула его, хотя должна бы первой ненавидеть всем сердцем. Она приняла его в своей квартире, не побоявшись скомпрометировать себя.

Вода текла по телу и словно смывала с души всю ту грязь, что скопилась в ней за эти долгие годы. Даже горе от потери матери стало менее острым. Ведь он прекрасно знал, что вскоре встретится с ней там, где-то наверху… Он вышел из душевой успокоенным, с миром в душе. Охранники находились на кухне, ни один из них не выглянул на его шаги. Николай вошел в комнату и прикрыл дверь за собой. Чувствуя страшную усталость во всем теле, он свернул покрывало и аккуратно положил на кресло у окна. Откинув одеяло в сторону, разделся и лег. От подушки пахло чем-то знакомым. Сон мгновенно навалился на него и он не успел понять, что спит в постели Марины. Другие комнаты были заняты спецназом…

Очнулся от того, что его трясли за плечо. Резко открыл глаза. Над ним склонились оба охранника. Внимательно смотрели в лицо. Сероглазый парень, что открыл утром дверь, сказал:

— Ты кричишь и стонешь, вот мы и разбудили…

Николай почувствовал, что его лицо мокро от слез. Торопливо принялся стирать следы и тут же понял, что парни их уже видели и прятаться поздно. Отвернул лицо в сторону. Охранники развернулись и вышли, больше не сказав ни слова. Уже из коридора до него донесся приглушенный голос сероглазого:

— Маринка права. Жизнь наказывает сильнее, чем самый суровый суд…

Горев полежал немного и снова заснул. Когда проснулся, солнце уходило за горизонт, а в кресле у окна сидела и читала какие-то бумаги Марина. Она была в простеньком ситцевом халатике, который не прикрывал коленок. Он повернул голову и она оторвалась от документов. Встала и присела рядом. Мягко взглянув в его лицо, провела рукой по широкому лбу и сказала:

— Мужики доложили, что ты весь день проспал. Вставай, приводи себя в порядок и приходи на кухню.

Она вышла. Он вскочил на ноги, чувствуя себя если не отдохнувшим, то вполне в форме. Быстро оделся в спортивный костюм. Выскочив в коридор, наткнулся на знакомых охранников. Те смотрели без злости. Остальных не было видно. Николай опустил глаза под твердыми взглядами и скрылся в ванной. Почистил зубы, умылся, побрился, расчесал коротко остриженные волосы и направился на кухню. Марина стояла у плиты и что-то помешивала в большой сковородке. Спросила:

— Суп будешь? Обед ты проспал. — Он кивнул. Женщина выглянула в коридор: — Мужики, идите ужинать…

В кухню вошло шесть крепких мужиков в спортивных брюках и теннисках. Мышцы выпирали из-под трикотажа. Спецназовцы ели молча, изредка переглядываясь и мрачно поглядывая на Горева. Еда не лезла в горло Николая. Он чувствовал себя лишним за этим столом. Марина заметила все, но пока молчала. От чая охранники отказались и ушли. Николай ковырялся в тарелке, с трудом проглатывая жареную картошку, которую очень любил. Глухо сказал, глядя в стол:

— Я сейчас уйду. Позвони генералу, пусть он договорится, чтоб меня снова в камеру…

Она встала, тяжело дыша от злости:

— Никуда ты не пойдешь! Со своими я сама разберусь… — Гаркнула в полный голос. — Мужики, все сюда!

Хмурые спецы появились на кухне. Встали у стен возле двери, опустив глаза в пол и старательно разглядывая узоры на линолеуме. Она тихо сказала:

— Оленин, подними глаза и посмотри на меня!

Младший сержант с вызовом поднял голову и демонстративно назвал ее по имени-отчеству и на «вы», чего раньше никогда не делал:

— Да, Марина Ивановна. Что вы хотели?

Она твердо потребовала:

— Чтоб вы относились к Николаю эти дни нормально, а не делали вид, что его в квартире нет. Решили тихий бойкот объявить?

Игорь сверкнул глазами:

— Он враг и предатель! Вы сами говорили не раз, что Ахмад предал вас! А сейчас приняли в квартире, кормите, да еще хотите, чтоб мы к нему нормально относились! Он должен радоваться, что еще жив. Только вы удерживаете нас…

Она усмехнулась и встала, положив руку на плечо Николая:

— И что, убьете безоружного? Шестеро против одного? Я не думала, что у вас теперь за честь считается бить поверженного. Тогда я с ним спина к спине драться буду. Хотите этого, будет…

Спецназовцы аж зубами заскрипели, а она заговорила:

— Вы помните погибших друзей, я тоже. Каждого! Николай для вас олицетворение всех, кто убивал наших товарищей, но ведь не один он виновен в убийствах. Не один… Стреляли и помимо. И предательства были! Не только внизу, но еще больше наверху! Думаю, вы все согласитесь, что всех больше зла он принес мне. Наша вражда длилась двадцать лет. И это я, а не вы, должна бы радоваться, что Николай схвачен! Я, а не вы, должна бы ненавидеть! А я не могу! Можете презирать, можете говорить, что я память о товарищах погибших предаю, но сильный победитель, если он действительно сильный, должен быть еще и великодушным. Мне его жаль, по-человечески жаль. Ясно?

Маринка с трудом проглотила комок вставший в горле:

— С того дня, как его схватили, он столько успел передумать и пересмотреть! Это вы не видели, а я видела. Я не говорила, но именно Колюня спас моих детей от похищения. Наши облажались! Он, с голыми руками, пошел на троих. Вы не знаете, но я знаю, что он отказался от адвоката и сам требует расстрела для себя. На его руках умерла мать, отец и брат его не приняли, в деревне отвернулись. Куда ему идти? Он уже настрадался! Дайте ему хоть эти дни пожить спокойно…

Маринка на мгновение прижала голову Николая к груди. Зарыдала, закрыла лицо руками и бросилась вон из кухни. Она пронеслась по коридору, влетела в свою спальню и рухнула на разобраную постель, где всего каких-то десять минут назад спал Горев. Забившись лицом в подушку, она тряслась от рыданий.

Спецы переглядывались, поглядывая на опустившего голову мужика за столом. Они видели, как в тарелку падают крупные слезы. У всех стало на душе тяжело. Оленин глухо спросил, не решаясь поглядеть на подчиненных: