— Брось обижаться. Тебе с ним не детей крестить!

К часу возле кабинета никого не было. В коридоре установилась тишина. Марина попрощалась с помощниками и уехала. По дороге попросила Сабиева, сидевшего за рулем «Волги»:

— Клим, заедь в ближайший от дома храм…

Минут через двадцать Степанова разговаривала возле церкви со старым священником. Он как раз собирался запирать церковь, когда она подошла. Попросила принять исповедь у раскаявшегося грешника. Отец Михаил долго вглядывался в ее лицо сквозь очки, а потом спросил:

— Вы Степанова Марина Ивановна или я ошибаюсь?

— Да, я Степанова.

Он чуть поклонился и произнес:

— Со вниманием слежу за вашими выступлениями. Прямо и честно говорите о бедах воинских, о чаяниях народных. Исповеди мы в праздники да по воскресениям принимаем, но вам не откажу. Понимаю, что времени нет. Благое дело делаете. Приходите сегодня в четыре часа. Я вас ждать буду.

— Спасибо, отец Михаил. Придем.

Священник перекрестил ее вслед. Внимательно глядел на стройную фигуру, идущую к воротам и всю залитую солнцем. Марина встала в церковных воротах и трижды перекрестилась, глядя на золотившийся в голубой вышине крест. Окрестные березы, тополя и липы покрылись зелеными клейкими листочками и одуряюще пахли. Многочисленные грачиные, вороньи и галочьи гнезда уже заполнились жильцами. Тут и там из-за краев гнездовищ торчали хвосты насиживающих мамаш.

Леонтий Швец в парике, с тремя охранниками, с тяжелым вздохом влез в машину. Серая иномарка, как приклеенная, шла за ними. Сабиев зло поглядел на преследователей в зеркало заднего вида. Если бы не приказ — «вести себя, как обычно», он бы с удовольствием утопил педаль в полик и заставил этих сук погоняться за собой по переулочкам Таганки, затем остановился в тупике и начистил рожи всем троим оптом. Для бывшего гонщика уйти от преследования не составляло труда, но приказ Марины сдерживал.

Степанова в строгом черном костюме и с платочком на голове, вышла под руку с Николаем Горевым из подъезда. Охрану она с собой не взяла, решительно отметя все уговоры парней. Зеленые, известные всей стране, глаза, вновь спрятали темные очки. Горев был в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Зоя Шергун приобрела костюм накануне по просьбе подруги и утром привезла в квартиру Степановой. Она разговаривала с Горевым, хотя разговор не заладился с первых минут. Зоя никогда не симпатизировала Николаю. В отличие от мужа, она винила Ахмада в слепоте Олега. Сам полковник не решился приехать в квартиру Марины, пока там находился Николай, но женщину он не осуждал.

Они легко добрались до церкви. Отец Михаил уже подготовился к исповеди и стоя посреди церкви, молился. Марина представила Николая священнику и мужчины отошли в сторону. Горев встал на колени, тихим голосом принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось за долгие годы. Батюшка стоял перед ним с крестом в руках и внимательно слушал, время от времени задавая вопросы.

Женщина отошла на другую сторону храма. Разглядывала иконы и фрески на стенах. Продавщица свечей в левом углу от входа, уже не молодая, в черном платочке, несколько раз взглянула на нее. Марина подошла и купила с десяток свечей. Женщина спросила:

— Может, помочь поставить? Я подскажу…

Степанова отказалась:

— Я знаю. Спасибо.

Поставила свечи к иконам Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Владимирской и Казанской божьим матерям, за здравие и за упокой. Долго стояла перед каждой, шепча полузабытые молитвы. На сердце становилось все спокойнее. Заметив кружку для пожертвований, сунула в щель несколько бумажек. Перекрестилась на распятие Христа. Зажгла свечу и стояла с ней посреди храма, не чувствуя, как горячий воск стекает на пальцы. Исповедь закончилась часа через полтора. Наконец Горев встал с уставших колен. Отец Михаил перекрестил его, отпуская грехи и сказал вслед:

— Иди с миром, сын мой. Да укрепит Господь твою душу в последний час. — Подошел к Марине: — Большое дело вы сегодня сделали, Марина Ивановна. Ввели овцу заблудшую в храм Господень. Благослови вас Господь.

Женщина потянулась за кошельком в сумочку:

— Сколько я вам должна, батюшка?

Он покачал головой и мягко улыбнулся:

— Ничего вы не должны. Ступайте с миром.

— Благословите, отец Михаил…

Марина опустилась на колени и он перекрестил ее, что-то шепча старческими губами. Она поцеловала его руку. Встала. Подошла к Николаю, стоявшему у двери. Оба перекрестились и вышли из церкви. В воротах снова обернулись и осенили себя крестом. Лицо Горева было задумчивым и грустным. Подойдя к дому, Степанова набрала номер на мобильнике и велела ребятам возвращаться. Вошли в подъезд. Дорогу преградила милиция:

— Вы к кому?

Степанова сняла очки и оба милиционера вытянулись:

— Марина Ивановна… Без охраны?! С ума сошли! Мы же видели, как вы садились…

Она усмехнулась:

— Так надо ребята. Не могли бы вы выяснить, кому принадлежит серая иномарка, которая сейчас следом за моей «Волгой» въедет во двор? Очень надо.

Старший лейтенант насторожился:

— За вами следят? Что ж не сказали? Понимаю, слава у нас не ахти… — Парень взмахнул рукой: — Есть среди нас суки, но не все же мы сволочи! Уж вас-то, во всяком случае, не выдадим! До сих пор помним ваши слова насчет московского ОМОНа. Мы этого не знали. Мужики молодцы, что этому депутату на помощь не кинулись… Выясним насчет иномарки. Я вам позвоню.

— Лучше поднимитесь ко мне. Поговорим…

В лифте Николай задумчиво спросил:

— Марина, как тебе мысль пришла в церковь меня увести? Мне так легко сейчас и ничего не страшно.

Она дотронулась до его рукава:

— Колюнь, а кто еще мог тебе грехи отпустить так, чтобы ты почувствовал? Помнишь, ты в детстве посмеялся, что я с бабушкой тайком в церковь ходила. Я с той поры запомнила, как мне хорошо было. В человеке должна быть вера. Вот скажи честно и без обиды, ты в Аллаха верил?

Он покачал головой и чуть улыбнулся:

— Притворялся. Я вообще ни в кого не верил. Я верил лишь в себя. Мне батюшка сказал, что гордыня привела к тому, что со мной сейчас происходит. Я должен смириться и принять свой крест. Скажи, ты меня сможешь похоронить? Не хочу, чтобы в безымянной могиле. Дома хочу лежать. Если уж не с мамой рядом, Витюха не разрешит, то где-то там…

Николай говорил о смерти спокойно, словно это и не касалось его. Марина поглядела в серые глаза и кивнула:

— Похороню. Сделаю все, чтобы ты с тетей Марусей лежал. Хочешь, я поговорю завтра с генералом и попрошу оставить тебя у меня до самого суда?

Он отказался:

— Не надо. Мне надо побыть одному. Ты приезжай и помни о телеграмме.

Николай ушел утром, подсказав Степановой и мужикам, как избавиться от иномарки. Его способ был настолько интересен, что они решили использовать его чуть позже. Он попросил женщину не провожать его. Марина набила сумку продуктами и позвонила генералу, попросив, чтобы у Горева ничего из съестного не изымали. Бредин с первого дня знал, что Ахмад живет у Степановой. Генерал понимал, что говорить с женщиной бесполезно и просто ждал. Он увидел стоящего у ворот Горева издали. Поздоровался, ни о чем не спросив и зашагал к калитке. Через пятнадцать минут Николай вновь находился в камере. Он отнесся к этому абсолютно спокойно, лишь оглянулся на заскрежетавший за спиной замок и все…

Первое закрытое слушание состоялось в конце мая. В первом ряду Горев увидел Марину и чуть улыбнулся. Накануне она снова пыталась уговорить его взять адвоката и позволить ей помочь ему. Он мягко, но решительно отказался. Степанова вышла из камеры со слезами. Женщина сидела в черном платке и очках и все заседание он чувствовал на себе ее горестный взгляд.

В Нижнем Новгороде один инициативный деятель собирал подписи против войны в Чечне. Люди охотно подписывались, поддавшись на широко развернутую пропаганду, где армию объявили деморализованной, не готовой к дальнейшим боям и уставшей от войны. Это была новая пощечина боевым офицерам.