— Ни черта вы не поняли, Олег Маркович! Маринка любит вас, но эта любовь другая. Это любовь сестры к брату. Мы, бабы, можем жить с мужчиной даже на том основании, что он просто нравится. Вы не имеете права обижаться на Степанову за то, что она решила выйти за вас замуж. Здесь не только жалость! Она знает вас много лет. Она не бросает друзей и чувствует себя виноватой за то, что с вами произошло. Вы бы никогда не услышали от нее ни слова упрека и жили бы счастливо. Но ее душа никогда не станет вашей. Она готова отдавать свое сердце без остатка всем, кого считает друзьями. За Горчакова Марина вышла замуж, понимая, что Леонид Григорьевич обречен. Она скрасила его последние дни. Но ведь и она когда-то должна стать счастливой. Не вечно же ей себя дарить…

Тамара замолчала и теперь смотрела на лицо полковника, пытаясь по его реакции узнать то, о чем он думает. Шергун долго думал. Затем вздохнул:

— Вы правы, Тамара Георгиевна. Это я поступал, как последний эгоист. Я ведь чувствовал — что-то не так, но старался убедить себя, что Маринка только моя. В моей беде Марина не виновата, я постараюсь объяснить ей это. К тому же, имея работу, я справлюсь со своей бедой сам…

Оба помолчали. Затем полковник снова заговорил:

— Спасибо вам и Евгению Владиславовичу, что открыли глаза.

— Вы сердитесь на Марину?

— Нет. Она, похоже, поняла тогда, что единственный способ заставить меня жить, остаться со мной рядом. Но сейчас я уже не совершу глупости, так как пришел в себя. Люди живут в темноте с рождения, так неужели я слабее их? Спасибо еще раз, Тамара Георгиевна…

После отъезда генерала полковник долго сидел на стуле у окна и думал. На сердце было больно, но не от обиды на Степанову. Он с грустью подумал: «Маринка, Маринка, добрая твоя душа! Вытащила меня, чтобы жить. Старалась сделать все, чтобы я не чувствовал себя инвалидом. Сама страдала, говоря о любви, а я и не чувствовал». В памяти мелькнуло обнаженное тело в голубоватом свете ночника. Олег грустно улыбнулся и его лицо вновь стало твердым, как в прежние времена…

Через сутки после памятной драки Степанова поняла, Горев исчез из Дуба-Юрта. Разведчики докладывали, что всякая слежка за лагерем прекратилась. Марина на следующий день вылетела на Моздок, а затем на Москву. Накануне, связавшись с генералом, она попросила не присылать машину. Но спускаясь с самолета заметила генеральскую «Волгу». Бредин сам встречал ее. Женщина насторожилась. Первая мысль была о Шергуне: «Неужели с Олегом что-то не так?». Затем в голове мелькнуло: «Или у моих что произошло?».

Генерал шел ей навстречу, придерживая левой рукой фуражку с высокой тульей. Полы шинели развевались на холодном ветру. За те дни, что Марины не было, землю укрыл снег и наступили резкие холода. Мокрая земля обледенела и Бредин часто оскальзывался, да и женщина пока дошла до него несколько раз едва не упала. Его лицо было спокойно. Марина поздоровалась с начальником за руку и тут же спросила:

— Здравствуйте, Евгений Владиславович. Что-то не в порядке с Олегом?

Бредин заметил синяки и царапины на ее лице, но ни о чем не спросил, отложив все на потом, лишь покачал головой:

— Успокойся. Вся нормально с Шергуном. Ты хочешь сразу ехать к нему?

Степанова созналась:

— Вначале хотела помыться с дороги, переодеться. Синяки замазать. Купить гостинца и к полковнику. Все эти дни удавалось только умываться. Форма грязная. В таком виде меня точно к Олегу не пустят.

Генерал повел ее к машине:

— Давай так. По дороге поговорим, а потом на моей машине едешь в госпиталь…

Оба устроились на заднем сиденьи. Впереди сел молодой подполковник, исполнявший обязанности адьютанта. Евгений Владиславович сказал:

— Мы с Тамарой рассказали Шергуну о твоей любви к Силаеву. Нельзя губить себя, Марина, даже если это делаешь из благих намерений. Стоит подумать и о себе.

Маринка еле вдохнула в себя воздух. Отвернулась к окну и глухо спросила:

— Зачем вы это сделали? Ему же плохо сейчас. Как вы могли разбить его надежды? Если бы я знала, что вы так поступите, я бы не рассказала ничего.

Генерал положил руку ей на плечо:

— А твои надежды? Как быть с ними? Ты должна быть счастливой. Олег все понял правильно. Он успокоился и ждет тебя, чтобы вернуть данное слово.

Степанова в отчаянии крикнула:

— Зачем, Евгений Владиславович?! Зачем? Ведь это не касалось вас! Я могла бы стать Олегу всем. По моей вине он ослеп, по моей!

Мужчина прижал ее к себе, несмотря на заметное сопротивление:

— Дурочка! Ты мне не чужая. За эти годы, ты как дочка стала. Я хочу видеть тебя замужем за любимым человеком, вот почему я так поступил. Марина, ты не виновата в том, что произошло с Шергуном и он это знает. Горящий бензин был случайностью, только и всего. Даже взявшие его в плен боевики этого предположить не могли. Пойми это и перестань себя винить!

Женщина заплакала, уткнувшись в шинель генерала, а он спросил:

— Мне с тобой съездить?

— Не надо. Я должна поговорить с Олегом сама…

Полковник сидел у окна в отдельной палате и прислушивался к тому, что делается за стеклом. Он ясно представлял идущих по аллее людей. Кое-где видневшийся из-под притоптанного снега асфальт. Голые деревья в инее и редких клочках снега на ветках. Торчащие пучки травы из-под не толстого снежного ковра. От окна веяло холодом, за окном было довольно морозно. Он оперся о подоконник рукой и встал. В палате полковник передвигался самостоятельно и уверенно, изучив и запомнив, где стоит стол, стул и кровать, находится умывальник. Так же его пальцы знали, где на стене имеется кнопка вызова медсестры.

Дверь отворилась и по ногам полковника пронеслась холодная волна. Он прислушался. Услышал вздох. Сердце заколотилось, как бешеное, но он подавил в себе это проявление чувств. Тихо сказал:

— Марина…

Она подошла и прижала его к себе:

— Здравствуй, Олег. Вот я и вернулась… Генерал рассказал мне. Он не имел права так поступать…

Он осторожно положил ладонь ей на губы. Чуть улыбнулся:

— Это ты не имела права лишать себя счастья. Я понимаю твои добрые намерения, но я и сам мог бы догадаться. Ведь я слышал о Силаеве. Марина, я благодарен за то, что ты вытянула меня к жизни. Генерал предложил мне работать у него, как и прежде. Я начал учиться жить в темноте. Ко мне дважды в день приходит человек, ослепший в Афганистане и учит чувствовать и слушать…

Полковник отпустил Степанову и уверенно подошел к окну. Сел на стул и обернулся забинтованным лицом к ней. Женщина почувствовала, как перехватило горло. С трудом проглотив возникший комок, она прошептала:

— Олег, а как же ты? Ведь ты любишь меня.

Он снова улыбнулся:

— Марина, я мужчина и никогда не смог бы простить себя, если бы сделал тебя несчастной. Бредин вовремя открыл мне глаза. Ты свободна. За меня не переживай. За доброту — спасибо.

Степанова решительно подошла к нему и прижала к себе:

— Я не хочу вот так расстаться. Я ведь люблю тебя, как родного брата люблю. И переживаю за тебя. Мне больно, что именно я стала причиной твоей сердечной боли.

Он вздохнул и обнял ее за талию:

— Вот так и считай меня братом. Приезжай, когда только захочешь увидеть. Я всегда буду рад тебе. Сообщи своему Силаеву, что ты свободна, как ветер!

Она поцеловала его в макушку:

— Пока не буду. Надо Ахмада поймать, а уж потом все остальное… — Марина неожиданно кое-что вспомнила и спросила Шергуна: — Олег, а генерал ничего не говорил тебе о съезде эмиссаров в Москве? Он должен пройти 20 февраля следующего года.

Полковник насторожился:

— Ничего. Ты откуда об этом узнала?

Степановой ничего не оставалось делать, как признаться в слабости и подробно рассказать Шергуну о драке с Николаем и атласном платочке с арабской вязью. В конце рассказа попросила:

— Прости меня за то, что не смогла убить его. Даже зная о твоих муках, не смогла…