…- А ещё у нас Льот Свандерберг родила месяц назад. От кого, правда, неведомо. Но справный парнишка у неё! Крепкий, здоровый!

Щёлк! Словно что-то вспыхнуло в мозгу Дара. Но сумел безразличным тоном поинтересоваться:

— А вообще много у вас младенцев за это время родилось?

Староста погрустнел:

— Четверо всего. Мужчин то у нас… Просто горе. Да ещё шестеро на сносях.

— Ну а чем эта Льот так интересна, что родила? Значит, муж у неё любящий.

— Да нет у неё мужа. Одна живёт, и ни с кем никогда не встречалась. Она вообще не в граде обитает, а на выселках, что в полудне пути отсюда. Видать, кого и приветила знахарка…

Снова — щёлк! Знахарка — лекарка. Потому и живёт отдельно от города. Может… Стукнуло сердце быстрее…

— Слыхал я разные байки про ваших Знающих… Как бы мне до неё доехать, да полюбопытствовать насчёт кое-чего?

Свен мгновенно нахмурился — его благодушие как рукой сняло:

— Если из праздного любопытства едешь, то не стоит. Льот у нас с норовом, и можешь жестоко поплатиться за нескромность. Ну а если обидишь — пеняй на себя…

— Не обижу. Друг у меня остался там…

Махнул Дар в сторону оставшейся за тысячи вёрст Европы.

— Может, что скажет мне о нём? Отец Марка.

Староста отошёл от гнева — раз такое дело… Дружба, всё-таки дело святое. Буркнул:

— Утром дорогу покажу…

Всю ночь Дар на лежанке в доме гостевом проворочался, не в силах вытерпеть. Она или не она?! Едва не приплясывал от нетерпения за столом, глядя, как неспешно викинг уминает фориколь[58], наконец, не выдержал:

— Марку скажите, что завтра в путь отправимся. Как раз купец, что меня привёз, и отходит. Со знакомым и возвращаться приятнее.

— Передам. Да и Гудрид легче будет, чай, прикипела за зиму к мальчишке. Он ей — что родной.

— Так пусть родным и будет. Обещаю, что как отдых от учёбы воинской будет — станет ездить к ней на побывку, коли не против та.

— Конечно, не против! Будь уверен…

…Натоптанная тропинка вилась среди бронзовых сосен, поднимаясь и опускаясь по склонам, пересекая ручьи и мелкие речушки. Хорошее место себе норги выбрали для житья! Наверняка свои края родные им эти горы напоминают… Пахнуло дымом. Хорошим таким. Мирным. Смолистый горьковатый запах сосновых поленьев, горящих в очаге. Выехал на поляну, где красовалась торчащая из земли крыша. Ничем на дом славов и тех норгов, что в городе живут, не похожая. Тёсаные толстые доски, торчащие из дёрна. Видать, в таких они у себя жили. Внутрь ступеньки земляные ведут, досками подпёртые. Большущая поленница дров аккуратно сложена под навесом. Но… Мужчины здесь явно нет. Постоянного. Видно, из града просители приходят, вот и отрабатывают. Столбы, промеж которых верёвки натянуты, на которых… Пелёнки сушатся… Сарай на сваях под продукты… Ещё один, где вялится баранина на ветру. Спрыгнул с коня, что дал ему Свен, привязал к дереву. Спустился вниз по ступенькам, постучал в двери. Не ответили ему. Снова постучал — молчат. Может, нет никого? Посмотреть? Толкнул сбитое из толстых плах полотнище — оно скрипнуло. Да открылось, показав сени. Дальше не стал заходить. Поднялся вновь наверх, присел на лежащее рядом с крышей бревно. Внизу озеро блестит. Кажется ему, или нет? Поднимается кто-то от него вроде бы… Она или не она? Через некоторое время рассмотрел крест-накрест повязанный платок через грудь, и головку младенца. В руках девы — лохань с бельём. Постирушки ходила устраивать знахарка. Та поближе подошла, увидела коня, но, видать, узнала животину. Как-никак, самого Свена жеребец, щедр старшина к гостю… Значит, хоть и чужой сидит, но явно из знакомцев. Подошла, прищурилась чуток — Дар то против солнышка сидел, рукой от солнца прикрылась, и ахнула — метнулся парень ей навстречу, лохань тяжёлую из рук выхватил, да на землю поставил. Потом поклонился, выпрямился:

— Сказали мне в Нордлинге, что ты Знающая.

Та нахмурилась:

— Свен как был треплом, так и остался им… Чего ты хочешь, слав?

— Узнать бы мне про одного человека…

— Про девицу красную, поклоняющейся Распятому, что тебя по всей Державе ищет? Так свидишься с ней скоро, если пожелаешь того.

— Мать…

Вот уж действительно сильна… Никому, кроме брата и жены его даже не заикался о свадьбе фальшивой. А Льот сразу… Между тем она продолжила:

— Если про отца сироты, что ты привёз — жив он. Со здоровьем, правда, не очень. Но точно жив. И… Думаю, скоро увидишься вновь с ним…

Ого! Точно сильна…

— А про девицу, что утешила тебя в прошлом году…

— Про неё не надо…

Словно тень пробежала по лицу Льот, но тут же исчезла. Ничем не выдала себя знахарка. Зато парень убедился, что она это…

— Не хочешь — не надо. Было бы спрошено.

Отвернулась, сняла с себя платок, в котором малыш лежал, шагнула мимо парня к дверям…

— Ты за вещами?

Как споткнулась… Обернулась резко, вновь глаза прищурила, спросила зло:

— Чего мелешь?!

— Собирайся. Корабль в Славгород завтра отходит. Можешь всё бросить — новое куплю. Что пожелаешь.

— Ты с ума сошёл, слав?! Про девчонку, с которой плоть тешил, даже знать не хочешь, а меня, невесть зачем, увозить собрался?

Улыбнулся парень ласково:

— Не надоело тебе? Не спрашивал про утешительницу свою тогдашнюю, что знаю всё про неё.

— И что же ты знаешь?

Не успел ответить ей, как захныкал младенец, задвигался в платке, видно, разбудили его громкие голоса. Глаза открыл, и были они карими, как у всех Соколовых. А у самой Льот глазищи на пол-лица серые.

— Отвернись!

Буркнула, доставая грудь полную из рубахи, чтобы малого накормить. Дар послушался, а знахарка на ступеньку присела, прямо здесь и малышу сосок в рот сунула…

— Странный ты. Приехал, мальчишку привёз. Оставить захотел. Я, грешным делом, подумала, что твой незаконнорожденный. Да, только мальца я прочитать смогла, а тебя — словно глухая стена. Всех вокруг себя вижу, кроме тебя. Ну, зачем тебе я? Да ещё с приданным? Скажи?

— Потому что хочу, чтобы сын мой рос с отцом. И с матерью. Насмотрелся я…

Буркнул в сторону последние слова. Но знахарка рассмеялась вдруг:

— Так ты думаешь, что та ночная утешительница — я была?

— Кому другому поверил был бы. А тебе — так скажу. Не обманешь меня. Собирай свои вещи, то, что тебе дорого. Уезжаем мы завтра.

— Тогда и ищи свою усладу!

Дар злиться начал. Шагнул к ней, навис тучей:

— Сказано тебе собираться?! Так слушай мужчину, женщина! Или мне тебя силой волочь? Я и такое смогу!

— Да как ты…

Едва не подпрыгнула, но тут мальчишка от груди отвалился, причмокнул, потом хрюкнул, срыгивая воздух, снова задремал. Поднялась молодая мать, вошла в дом, уложила осторожно сына в колыбель резную, поправила одеялко лоскутное поверх пелёнки. Потом развернулась, а Дар уже за ней стоит. Словно призрак прокрался следом, бесшумно. Отшатнулась норвежка от неожиданности, да тут сгребли её в охапку, и в губы поцелуем злым впились… Только быстро то касание губ стало добрым и ласковым. Наконец, как задохнулись оба, отпустил деву воин, качнуло её, да парень успел подхватить, усадить на кровать, что рядом с колыбелью стояла. А там… Хвала Троице — спит сын крепким сном, иначе бы отец с матерью своей любовью его бы точно разбудили. Изголодались оба друг по дружке несказанно…

— Как понял, что то — я была?

Коснулся полной груди, бережно, чтобы не потревожить, разгладил нахмурившийся лобик. Потом всё же пояснил:

— Сердцем понял. А когда сын глаза открыл — уверился окончательно. Лишь у нас в роду такие есть. От прапрапрабабки меднокожей достались.

Льот порывисто приподнялась на локте:

— Зачем мы тебе? Живи своей жизнью, будешь нас навещать, когда тебе вздумается…

— Не майся ты. Сказано — собирай вещи? Значит, собирай. Не позволю я, чтобы мой сын при живом отце сиротой рос, ясно?

— Но… Куда? Свен говорил, что ты из Славгорода?