Фон Гейер грохнул по столу ладонью:

— Поединок? Не турнир?

— Взвесив все обстоятельства, судьи пришли к выводу, что имеет дело быть поединок…

Тут вмешался Дар:

— Следовательно, оружие может быть боевым?

— Разумеется.

— И поединок вполне закономерно может окончиться смертью одного из участников?

— На всё воля Божья…

Постно закатили глаза оба.

— Да будет так.

Слав был спокоен до изумления.

— Мечи, господа. Завтра, на ристалище перед северными воротами в полдень. Без коней. Пешими.

Ухмыльнулся:

— Я делаю одолжение барону. Его кляче не устоять перед моим жеребцом. И… Вы можете идти.

— Один момент, господин рыцарь…

Слав, уже выходящий наружу, обернулся:

— Что ещё?

— Сестра господина барона… Она всё-таки благородная дама, и надеется, что в случае вашей победы вы отнесётесь к ней с должным уважением?

На лице Дара появилась уже знакомая фон Гейеру злобная ухмылка, от которой даже маршалы поёжились, и он медленно, тщательно выговаривая каждый звук, произнёс:

— Именно, что с должным…

Отброшенная им при выходе занавеска некоторое время колебалась, потом маршалы переглянулись:

— Мы передадим господину барону ваши условия.

— Разумеется, господа. И, прошу вас проследить, чтобы господин барон не опоздал. Иначе мы потребуем признать его поражение…

— Но…

— Орден может. Ибо оскорбив рыцаря фон Блитца господин барон нанёс оскорбление и Ордену, гостем которого этот рыцарь является…

Оба судьи побледнели — статус гостя Ордена тамплиеров?! Барон де Висконти, кажется, наломал дров… Выпутается ли он?..

…День выдался ясным и солнечным. На бездонном ярком небе не было ни единого облачка. К полудню солнце стало припекать не на шутку, но стены города возле северных ворот были полны народа. Неслыханные условия взбудоражили всех, и сказать, что город кипел, не значило ничего. На поле возле ворот Святого Стефана, стояло два больших шатра, где укрывались до назначенного времени поединщики. Неизвестный до этого момента рыцарь прибыл в сопровождении десятка рыцарей Храм. Барона де Висконти провожала целая толпа из вассалов и слуг, кроме того, на пышно украшенных носилках прибыла сама прекрасная сестра де Висконти, баронесса Виолетта, славящаяся своей красотой на весь Святой Город… Вот проревела труба герольда, и из шатров появились те, между кем должен был состояться поединок. Барон тяжело переваливался с ноги на ногу — на нём был великолепный панцирь миланской работы, с тонкой резьбой, невообразимо прочный. Глухой шлем закрывал его голову, а в руках он держал прямоугольный щит с гербом в виде ставшего на дыбы льва и держащего в руках крест. Всё тело крестоносца облегала кольчужная рубаха и штаны, на ногах были одеты прочные башмаки поверх стальной сетки. На боку — узкий кинжал милосердия. Словом, он подготовился к битве на совесть, если можно так сказать. Но взгляды всех скрестились на неизвестном рыцаре — никто не видел ничего подобного его доспеху: словно матовая чёрная соль обливала всё тело, незакрытое белоснежной котой с восьмиконечным тамплиерским крестом. Прямоугольный щит с разлапистым знаком, неведомым никому, узкий длинный меч, сверкающий на солнце, великолепной работы. На боку — не стандартный мизеркорд, как у итальянца, а широкий тесак в простых кожаных ножнах. Оба поединщика приблизились к ожидающим их на ристалище судьям, те, следуя ритуалу, разъяснили правила боя, и оба воина подтвердили своё намерение драться. А до смерти, или нет — решит Господь…

…Слав прищурил глаза — итальянец настроен серьёзно, оружие держит умело. Вроде бы… Но… Тот шагнул вперёд, нанёс страшный удар своим тяжёлым мечом, провалился вперёд, но вовремя прикрылся щитом. Снова ударил… Дар принимал меч стальной оковкой своего щита и посмеивался про себя — барон полагался лишь на силу и не понимал, почему слав не падает от столь сокрушительных ударов, и почему держится щит противника. Любой другой бы уже либо выдохся, или бы уже лежал раненым или мёртвым. А этот непонятный спокойно подставляет под меч свой щит, нимало не заботясь о его сохранности, и лишь изредка, отводит удары в стороны казалось бы, несильными, но ощутимыми касаниями своего длинного меча. И снова удар, опять удар. Ещё немного, и он получит этот необыкновенный рубин!.. Дару уже становилось скучно. Одно дело — рыцари, с которыми он тренировался. Другое — безмозглый ублюдок, который машет мечом, словно водяные молоты в мастерских кузнечной слободы Державы… Пора заканчивать. Ничего нового он от этот де Висконти не узнает… Барон замер на месте тяжело отдуваясь, чуть опустил меч, коснувшись острием земли…

— Устали, барон?

Язвительно осведомился слав. И прежде, чем тот успел разъяриться, бросил ему в лицо:

— Теперь моя очередь. Держите!

…И барон впервые в жизни услышал свист ветра рассекаемым стальным клинком… Фон Блитц действовал молниеносно — щит барона развалился на две идеально ровные части. А спустя мгновение из рассечённой руки, хлестнула кровь.

— Раз.

Снова жуткий свист, и вскрик сломанного меча — тяжёлый клинок барона оказался рассечённым надвое, словно и не ковали его лучшие мечники Германии… Никто не поверил своим глазам — оружие неизвестного рыцаря с лёгкостью перерубило «баварского волчка» итальянца, словно тот был из дерева!!!

— Это — два.

Барон отшатнулся назад, но сверкающий безупречной полировкой клинок описал сложную петлю, и глухой шлем слетел с головы де Висконти, обнажив мокрое от пота, красное лицо и выпученные глаза. Фон Дар на мгновение замер, и лезвие в его руке описало круг… Но это не было последним ударом. Глаза Дара прищурились, он шагнул вперёд, а итальянец отшатнулся. Снова свист клинка, рисующего круг, и снова шаг вперёд у одного, шаг назад у второго…

— Нет!

Истошный крик послышался от шатра де Висконти, и красавица сестра бросилась к поединщикам, размахивая на бегу покрывалом. Барон было хотел перевести дух — если женщина бросает ткань между двумя воинами, то они обязаны прекратить поединок. А этот… Фон Блитц… Кажется специально ждёт его сестру… Неужели… Слабенькая надежда затеплилась в душе итальянца, уже понявшего, что его ждёт смерть… Надежда… Что он выживет, даже потеряв всё… А рыцарь улыбается, но почему то от его улыбки становится страшно… И Виолетта всё ближе, вот она уже заносит руку, чтобы бросить покрывало… Что-то обожгло живот, но драгоценная ткань уже лежит в пыли… Почему сестра так кричит, безобразно искривив рот и с ужасом глядит на него, прижав прекрасные руки к груди? Он же жив! Жив!!! Барон шагнул вперёд, навстречу Виолетте, и вдруг рухнул на землю, попытался подняться, ещё не поняв, что у него нет ничего ниже кожаного ремня, подпоясывающего доспехи… Отточенный булатный клинок слава просто перерубил его надвое. И тут пришла боль… Дикая, жестокая, невыносимая… И вид его стоящей второй половины на земле… И пульсирующие толчки в мгновенно обострившихся ощущения раны внизу, и камешки с песком врезавшиеся в голое мясо…

— А-а-а!!!

В рёве барона не было ничего человеческого, и слав отвернулся, сделав шаг к кричащей красавице, схватил её за покрывало, сдёрнул, показывая всем собравшимся е золотистые косы. Неслыханный позор! Просто невыносимый для любой знатной дамы! Теперь баронесса де Висконти навсегда опозорена и двери всех знатных домов закрыты перед ней… Затем закованная в сталь рука ухватила девушку за шею и швырнула на землю:

— На колени перед своим господином!

Но той было всё-равно — её единственный защитник и брат уже умирал: лужа крови из разрубленного пополам становились всё больше и больше, превращая пыль в бурую грязь. Она потянулась к Луиджи, но тут же закричала от боли. Та же рука, закованная в сталь, ухватила её за волосы, заплетённые в косы, и потащила к шатру, от которого уже спешили рыцари Храма…

…Слав швырнул бывшую баронессу одному из оруженосцев, выделенному ему на время поединка:

— В цепи, и к остальным рабам. А вы — займитесь приёмкой и описыванием имущества покойного.