Как только положения мирных договоров были выработаны, Вильруа и маршал де Коссе повезли их тексты королю для получения его одобрения. Герцогу Анжуйскому пришлось остаться в Кутре и ждать изъявления королевской воли. Он не находил себе места от нетерпения, когда узнал, что Алессандро Фарнезе перекрыл подступы к городу Камбре, был настолько растерян и нервничал из-за того, что не мог прийти на помощь своим сторонникам, что от этого заболел: у него началась желтуха и пришлось очищать ему желудок. Помня об обязательстве, данном ему королем 26 ноября – помогать и поддерживать его правление в Нидерландах, как только тот заключит мир, он начал собирать армию и попросил солдат даже у короля Наваррского. Бельевр тщетно попытался его образумить, объяснив ему, что у герцога Пармского было 1500 албанских всадников, «очень хорошо вооруженных – это была лучшая кавалерия [324] во всем христианском мире», 1500 всадников из Нидерландов и 7000 «пеших солдат, ландскнехтов и других». Гораздо благоразумнее было бы воздержаться от сражения с такой армией! Но никакие доводы не могли убедить упрямого принца.

Наконец, 6 января 1581 года, Вильруа вернулся в Кутре с одобренными королем положениями договора, за исключением статьи, касающейся Ла Реоль. Он также привез собственноручно написанное Екатериной письмо к сыну, датированное 23 декабря. Королева призывала своего сына остаться на юге до полного установления мира. Она знала, что это будет долгий процесс: и действительно – Бельевр будет вынужден остаться в Аквитании до ноября 1581 года и позже признается, что «он скорее предпочел бы жить в Польше, чем среди этих народов и заниматься этими делами». Екатерина советовала своему сыну оставить фландрскую затею. Ее письмо можно считать образцом домашней дипломатии. «Для начала я хочу сказать вам, сын мой, – писала она, – что никогда мать, желающая согласия и блага для своих детей, что меня заботит больше, чем моя собственная жизнь, не радовалась так, как я, тому, что король был совершенно доволен вами и вашим похвальным поведением во время мирных переговоров… Но узнав, что вы послали Фервака сюда собирать силы, чтобы идти на помощь городу Камбре, что всем своим слугам приказали садиться на коней и что просили короля помочь вам, дав солдат и деньги, должна сказать, что после этого моя радость сменилась величайшим недоумением. Этот поход повлечет за собой только разрушение и горе, ненависть и всеобщую неприязнь; а меня, как мать, это безмерно опечалит». Невозможно было выбрать более неудачного момента для нидерландской авантюры.

Герцог возразил, что у него есть обязательства по отношению к жителям Камбре. Но ведь он взял их на себя, не получив на то согласия своей матери и короля: неужели он осмелится уничтожить французское королевство, чтобы их выполнить? Об этом не может быть и речи. «Даже если вы имеете честь быть братом короля, все равно остаетесь его [325] подданным, вы обязаны ему подчиняться и должны прежде всего предпочесть благо этого королевства, являющегося личным наследием ваших предков и заранее назначенным наследником которого вы являетесь, любому другому соображению: сама природа с рождения вас к этому обязывает». Поэтому герцог должен отказаться от этих планов или, по крайней мере, отложить их на более поздний срок, когда момент будет более благоприятным, мир установится в королевстве, а король сможет найти союзников и деньги, чтобы «ввязаться в иностранную войну». Это поучающее письмо ставило интересы Франции выше личных интересов принца. В нем отразилась тревога по поводу того, что, возможно, герцогу Анжуйскому придется скоро стать преемником своего брата. Екатерину очень тревожило здоровье короля. Этот год был крайне неблагоприятным для Генриха III. Он плохо чувствовал себя на масленицу, затем в июне 1580 года заразился во время эпидемии, уже много месяцев подряд был практически постоянно болен. В январе 1581 года он был вынужден оставить двор, находившийся в Блуа. Король спрятался в Сен-Жермен-ан-Лэ, чтобы в течение сорока дней там «очиститься». Реньери, посланник великого герцога Тосканского, записывает, что «король сидел на диете из-за французской болезни». Его слуги видели, насколько он поражен болезнью, и считали, что жить ему осталось недолго.

Перед отъездом Генрих поручил своей матери «отправлять, приказывать и подписывать все в течение шести недель (полутора месяцев)». Говорили даже, что она была назначена регентшей, что она опровергла, чтобы положить конец спекуляциям по поводу возможной смерти короля. Но из-за неуверенности – никто не знал, что же в действительности происходит с королем, авторитет королевы-матери значительно упал, что позволило Монсеньору безнаказанно возобновить подготовку своего вторжения в Нидерланды.

Воспользовавшись отсутствием короля, который вернулся ко двору только 11 апреля, герцог Анжуйский отправил своего фаворита Фервака на помощь Камбре. 1 апреля он [326] сам предупредил Екатерину, что больше не может откладывать свой отъезд: он отчаялся дождаться окончания возвращения городов на юге. Поэтому решил оставить свой пост посредника. Через три недели он приехал в Алансон для подготовки своего наступления. При дворе полагали, что в его распоряжении могут оказаться 2500 солдат, находившихся в Пикардии, и контингент дворян-добровольцев. Но Камбре осадили 8000 пехотинцев и 2000 всадников. Кроме того, сообщали о прибытии подкреплений для увеличения войска Алессандро Фарнезе: полк немецкой пехоты и 4000 немецких и итальянских всадников. В панике королева-мать направила своего доверенного человека, аббата Гуаданьи, чтобы остановить своего сына. Она сама поехала в Алансон. Все три дня, пока шли эти переговоры – с 12 по 15 мая, она умоляла его остаться. Но ей пришлось отступить: миньоны герцога присутствовали при этих разговорах и только смеялись, видя ее усилия. Герцог собирался присоединиться к своим войскам в Шато-Тьерри. Крупные вельможи разного вероисповедания прибыли в его лагерь: Карл Лотарингский, маркиз д'Эльбеф, обер-шталмейстер Франции; Ги де Лаваль, сын д'Андело, племянник Колиньи; маркиз де Лаварден и виконт де Тюренн, оба – фавориты короля Наваррского; Франсуа д'Эпине, сеньор де Сен-Люк, бывший фаворит Генриха III, впавший в немилость; Клод де Ла Шатр, Филибер де Ла Гиш, Антуан де Ла Рошпо. Сосредоточение в одном месте недисциплинированных солдат, среди которых смешались католики и протестанты, приведенных этими вельможами, очень быстро превратилось в настоящее бедствие. Не получившие жалованья бандиты грабили и разоряли сельскую местность, как если бы они находились в оккупированной ими стране.

И снова королева-мать пожертвовала собой. В начале июля она направилась к своему сыну в Мант и последовала за ним 7 августа в Ла Фер, чтобы попытаться остановить его. Сопровождавший Екатерину маршал де Матиньон позволил себе сказать принцу, что он движется к катастрофе. В ответ разъяренный Анжу крикнул, что если бы его матери здесь не было, он приказал бы избить его палками и [327] выбросить в окно. Видя, что все старания напрасны, королева решила оставить его в покое. Она посоветовала королю тайно оказать небольшую помощь его брату. Но Генрих III не собирался этого делать. Он приказал своим личным гвардейцам, находившимся в Компьене, сделать все, чтобы разогнать войска Монсеньора, а также де Ла Мейере при необходимости использовать «дворянство, народ, бить в набат» и уничтожить эти банды. Король не допускал неподчинения своего брата. Чтобы обезопасить себя от вторжения испанцев, он отправил маршала Бирона на границу Пикардии.

Екатерина была не согласна с действиями короля. В мае, после встречи с Анжу, она попыталась найти для него 300000 экю. Когда же увидела, что ничто не остановит ее сына, она приказала Жану де Пюигайару, командующему королевскими войсками в Пикардии, окружить армию, которую герцог вел в Камбре, чтобы помочь ей продвигаться вперед, помешав испанцам ее атаковать. Под такой защитой герцогу Анжуйскому не стоило никакого труда вступить 18 августа 1581 года в Камбре и снять осаду. Затем он направился к Като-Камбрези и захватил его 7 сентября. Но имея в распоряжении только свои собственные средства, долго продолжать кампанию не мог. После первых побед он был вынужден отступить до города Катле.