Несмотря на это, доверие было утеряно. Герцог не осмелился вернуться в Антверпен и передал командование над остатками своей армии маршалу де Бирону. Сам он отправился в Дюнкерк. Но вскоре Ла Мотт, правитель Гравелина, овладел городом, пока принц отправился на встречу со своей матерью в Шон. Оставалось лишь извлечь надлежащий урок из этой катастрофы. Злоключения принца отразились на его физическом самочувствии. Когда он был проездом в Аббевилле 4 июля, то казался «совершенно немощным и как бы перенесшим апоплексический удар, с таким трудом он передвигался». У Екатерины не было выбора. «Я призывала его, – писала она 22 июля Генриху III, – отказаться от своих затей, ставших причиной разгрома Франции… и оставаться возле меня, чтобы занять надлежащее ему место и жить в мире с соседями».

Помимо внешнеполитических проблем, у Екатерины возникли другие заботы: например, она занималась неприятными последствиями скандала, происшедшего между королем и его сестрой, королевой Наваррской.

Маргарите было двадцать девять лет, когда в 1582 году она вернулась ко двору, расставшись со своим мужем. Она была решительно настроена проводить свою жизнь в удовольствиях и не быть ни в чем стесненной. Маргарита не боялась королевских фаворитов, своего презрения к которым она не скрывала. Ее распутная жизнь в соединении с проявлениями нежности к герцогу Анжуйскому вызвала ненависть короля, которому не пришлось долго искать предлога, чтобы ее проявить.

После Флексского мира молодая королева познакомилась с обершталмейстером герцога Анжуйского, очень красивым мужчиной Арлеем де Шанваллоном, в которого безумно влюбилась. Она снова встретилась с этим вельможей при французском дворе. Их отношения были настолько близки, что прошел слух, что она ждет от него ребенка и даже что в начале августа его родила. Король, удалившийся в свой Мадридский замок, чтобы предаваться там благочестивым занятиям, был чрезвычайно возмущен, узнав об этом предполагаемом бесчестье. Он приказал сестре покинуть Париж [337] и отправиться к мужу. Вскоре она убралась вон из города со своими подругами – мадам де Дюрас и де Бетюн. Но король не успокоился. Он послал за ней вдогонку своих лучников под командованием капитана гвардейцев Ларшана, который настиг королеву у Палезо. Солдаты заставили ее снять маску, которую она надела, чтобы защитить лицо от дорожной пыли, желая удостовериться, что это именно она, обыскали ее носилки, как если бы там кого-нибудь искали: новорожденного ребенка или мужчину. Другие солдаты остановили ее подруг и камеристок, затем как пленниц отвезли их в аббатство Феррьер около Монтаржи. Король явился туда собственной персоной и учинил им допрос «о поведении указанной королевы Наваррской, его сестры, а также о ребенке, о котором ходили слухе при дворе, что она его зачала, когда только возвратилась ко двору». Не получив доказательств, он был вынужден их отпустить и позволить Маргарите продолжать свой путь в Пуату. Но даже официально подтвержденное таким образом отсутствие состава преступления не смогло затушить скандал.

Екатерина достаточно поздно узнала о скандале. Из осторожности, не желая вызвать неудовольствие своего сына, высказав ему свое мнение, она ограничилась тем, что предоставила решение этого дела «его суду и сдержанности». Но он зашел слишком далеко. Генрих Наваррский, предупрежденный об оскорблении, нанесенном его жене, потребовал удовлетворения и доказательств плохого поведения Маргариты. Он угрожал развестись с ней, если Генрих III не объявит публично о невиновности его жены, и послал Дюплесси-Морне представить его требования при дворе. Но Генрих III отправился на воды в Бурбон-Ланси, и Дюплесси, догнавший его в Лионе, не смог получить никаких объяснений. Король уклонился от ответа и попытался решить это дело с помощью своей матери. Бельевр вместе с маршалом Матиньоном отправился в Гасконь, чтобы все устроить на месте: во время этих переговоров о восстановлении семейного мира, с октября по декабрь 1583 года, Екатерина написала огромное количество писем. Генрих Наваррский [338] изображал гнев, делал вид, что готовится к войне, посылал просить о помощи в Англию и Германию, для обеспечения своей безопасности захватил Мон-де-Марсан, требовал убрать королевские войска из гарнизонов, окружавших город. Наконец, эта изнурительная война нервов, которую Екатерине пришлось пережить как раз в тот момент, когда непрекращающаяся лихорадка подтачивала ее здоровье, закончилась к обоюдному удовлетворению Беарнца, который получил потребованную компенсацию, и Маргариты – получив прощение мужа, она встретилась с ним 13 апреля 1584 года в Пор-Сент-Мари.

Вместо того чтобы упрекнуть Генриха III в проявленном легкомыслии, королева-мать только извинилась за него. «Вы знаете, – писала она Бельевру, – его натуру, такую открытую и свободную, что он не может скрыть своего неудовольствия». Напротив, когда дело было улажено, она позволила себе продиктовать Маргарите правила поведения. В письме от 25 апреля она благодарила Бельевра за его усердие в переговорах и просила его еще потрудиться, сделав от ее имени выговор королеве Наваррской. В основном его задача состояла в том, чтобы просить молодую женщину соблюдать приличия в знакомствах для сохранения своей репутации. Если бы ее дочь возразила, что когда-то Екатерина была менее осмотрительной по отношению к мадам де Валантинуа, а потом к мадам д'Этамп, Бельевр должен был представить объяснения: «В молодости моим свекром был король Франции, который дарил своим вниманием того, кто ему нравился. Мне приходилось ему повиноваться и общаться с теми, кого он считал приятными. Когда он умер, его сын, стать женой которого я имела честь, занял его место, и ему я была обязана точно так же повиноваться». Но никогда ни один, ни другой не заставляли ее силой, говорила она, «делать что-либо против моей чести и моей репутации, что теперь, в конце пути, мне нечего просить в этом прощения у Господа и опасаться, что моя память в этом смысле будет достойна порицания». Став вдовой, она могла удалить всех тех, кто дурно себя ведет, но была вынуждена отказаться от этого из политических соображений: «Я [339] должна была сохранить всех подданных королей, моих детей, и привлечь их, чтобы они помогали мне им служить, а не оскорблять их». Благодаря своей репутации она могла поддерживать отношения с кем угодно, «будучи тем, кто я есть, известная всем, прожившая так, как я прожила в моем возрасте». Пусть королева Маргарита берет пример со своей матери. Она должна будет «отказаться от тех, кто недостоин находиться рядом с благоразумной и добродетельной государыней, молодой и, возможно, не такой красивой, как она думает». Она должна держать на расстоянии своего ветреного супруга, а главное, не проявлять никакого уважения к женщинам, с которыми король Наваррский будет заниматься любовью, «потому что он будет думать, что доставляет ей удовольствие, любя другую, позволяя ей тем самым поступать точно так же». И пусть она не считает оправданием поведение своей матери по отношению к любовницам Генриха II, «потому что если я и угощала мадам де Валантинуа, то только потому, что он был королем и к тому же я всегда давала ему понять, что делаю это с большим неудовольствием: потому что никогда женщина, любящая своего мужа, не полюбит его шлюху». Маргарита ни в коем случае не должна этого терпеть: король Наваррский поймет, что ее супружеская честь не позволит сносить такое оскорбление. И Екатерина делает оптимистичный вывод: «Он поймет, что это правильно», – и будет еще больше уважать и любить молодую королеву.

Уладив щекотливую семейную проблему, 12 февраля королева уже радовалась приезду герцога Анжуйского в Париж, который получил от брата долгожданные гарантии по поводу своей вотчины. Он торопил мать проводить его к королю, которого он хотел поблагодарить. Несмотря на сильную лихорадку, которая вынудила Екатерину лечь в постель, она сделала усилие, которое от нее требовалось. Королева присутствовала при встрече обоих братьев. «Я никогда так не радовалась, – писала она Бельевру, – со времени смерти короля, моего повелителя, и я уверена даже, что если бы вы их видели, вы бы, как и я, плакали от радости». В течение трех дней Генрих и Франсуа вместе праздновали [340] масленицу. Рассказывали, что герцог без устали предавался разврату и сексуальным излишествам, к которым его влек его порочный темперамент, а потом еще более больным вернулся в Шато-Тьерри. Его мать приехала к нему в марте. Она хотела закрепить его хорошее отношение к брату и заставила написать своим бывшим сообщникам-бунтовщикам, в частности, маршалу де Монморанси, что он помирился с королем. Он даже приказал своим офицерам побрататься с людьми короля.