После этого длинного рассказа Лесана снова принялась жадно хлебать щи.

— А у меня на деревне пеньку растят, да веревки вьют, — поддержала подругу Айлиша. — И все равно не сытно у нас.

— Кстати, а откуда ты грамоту разумеешь? — наконец, отодвинув от себя миску, поинтересовалась дочка бортника у Тамира.

Парень мучительно покраснел.

— Говорил же, хворал часто в детстве…

— И?

— Матушка грамотея приводила. Я же целыми днями дома сидел, то с кашлем, то с жаром, то еще с чем, вот она и нашла мне занятие. Думала — если даже с возрастом не войду в силу, так хоть тем на кусок хлеба зарабатывать смогу, что грамоты или письма какие составлять буду. А счету меня уже отец вразумил. В нашем деле без счета никак, не будешь знать, ни сколько мешков муки тебе мельник отсыпал, ни сколько жменей сахара в тесто класть, — словно стыдясь, объяснил парень. — Хотите я вас буквам обучу?

— Так нам же наставника дадут, — неуверенно протянула Айлиша, которой было стыдно показываться дура-дурой перед парнем.

Лесана же, давно приметившая, какие взгляды юноша кидает на подругу, поспешила ему на помощь:

— Конечно, хотим! Сказали же, усердие проявлять надо, вот нас наставник днем учить будет, а ты по вечерам — чтобы лучше все затвердить, — и, не дожидаясь, покуда подружка еще что-нибудь ляпнет, от души пнула ее под столом.

Тамир расплылся в благодарной улыбке.

— Хватит галок ловить! — шикнула Лесана, возвращая влюбленного парня с небес на землю. — Трескай давай, вон Глава доедает. Как только ложку отложит, считай натрапезничались.

— Почему? — удивился собеседник.

— Да потому что негоже после главного в роду миски вычищать! — ответила Айлиша, торопливо дожевывая корку.

— Ешь быстрее, не бунтуй, — шепнула Лесана, когда Тамир открыл рот, чтобы возмутиться.

Тем временем Нэд и правда отложил ложку, встал и направился прочь из обеденной. Следом за ним потянулись остальные креффы и старшие послушники. К новичкам же подошел их давешний провожатый и велел следовать за ним, дескать, покажет комнату. На выходе Лесану поймал за руку поджидавший у дверей Клесх.

— Все поняла, что тебе лекари сказали?

— Все, — задыхаясь от стыда, прошептала девушка.

— Не забудь прийти ко мне.

Сил у несчастной хватило только на то, чтобы кивнуть. Лишь тогда наставник ее отпустил, и послушница опрометью бросилась догонять друзей.

В этот раз Фебр привел их по длинному извилистому коридору в северное крыло Цитадели.

— Вот тут жить будете, — открыв невысокую дверь, сообщил он.

— Втроем? — распахнув глаза, прошептала Айлиша.

— Четвертый топчан видишь? Нет? Значит, втроем! — глумливо усмехнулся проводник.

— Так он же парень! — выдохнула юная целительница.

— Цыц! Овца кудлатая! Забыла, что Глава говорил? Нет больше парней и девок, есть послушники! А ежели ты еще это своей курячьей головой не поняла, так здесь столб для порки есть да каземат холодный с крысами! — выплюнул провожатый.

— Ты мели, да знай меру! — заслонил спиной испуганную Айлишу Тамир.

— А не то?

— А не то так всыплем, забудешь, как твоего креффа зовут, — сжала кулаки Лесана.

Парень усмехнулся, подошел вплотную к девушке, взял ее за подбородок и насмешливо фыркнул:

— Нам первогодок трогать нельзя, но если ты в Цитадели задержишься, еще посмотрим, кто кому всыплет. Поняла, соплюха?

И во взгляде внимательных глаз отразилось столько злого обещания, что пыл Лесаны несколько поугас. Парень был крепкий и, судя по всему, не дурак подраться, а гнев с девушки уже схлынул и она испугалась.

Впрочем, Фебр уже отошел и сухо скомандовал:

— Здесь попозже осмотритесь, теперь айда за мной, покажу, где отхожее место и умывальники.

Ведя спутников по длинному коридору, юноша открывал нужные двери:

— Тут уборная. Тут утром и вечером рожи сполоснуть можно. Тут подмывальня. Поняли, дуры? Холстины вон, на полках, ножни там же. Вода нагретая вот здесь всегда стоит. Ежели не стоит, вниз к Нурлисе сходите, она даст.

— А как же баня? — прошептала Айлиша, оглядывая комнатку с лоханками и узким окном под самым потолком.

— Баня раз в седмицу, там и вещи свои постираете, портомоек тут нет. А тебе, — повернулся Фебр к Тамиру, — сполоснуться, ежели приспичит, вон, у колодца, что во дворе, там такая вода студеная, моментом взбодришься.

Вернувшись в комнату, старший ученик продолжил:

— В сундуках у вас две смены белья, две пары портянок, девкам нательные рубахи, а тебе подштанники, да по холстине морды вытереть. Пока хватит. Остальное, если доживете, осенью да зимой выдадут. Лучины, доски для писания и мел завтра вам принесу.

Закончив вразумлять подопечных, провожатый оставил, наконец, их одних.

Как только дверь за парнем закрылась, новички стали осматриваться. В комнате, прямо в стене зияло жерло остывшего вычищенного очага, стояли три широких лавки, в изножье каждой притулилось по грубому сундуку. Возле окна жалась к стене скамья и возвышался большой стол, на котором над тарелкой с водой склонился безыскусный светец с обгорелой лучиной. Больше здесь не было ничего. Девушки кинулись открывать сундуки. Там и впрямь лежало только то, что упомянул Фебр.

— У меня в кузове зеркальце было, — ни к кому не обращаясь всхлипнула Айлиша.

— А у меня вышиванка нарядная, — вздохнула Лесана.

— В мою котомку матушка пряников бросила медовых, — протянул Тамир.

После этих, полных грусти и досады слов, трое начинающих послушников переглянулись и рассмеялись. Стали готовиться ко сну. Тамир сидел на своей скамье, повернувшись к стене, и слушал, как за его спиной шуршат, переодеваясь в рубахи девушки. Потом настала их очередь отворачиваться, давая парню время сменить портки на подштанники. И вот уже все трое втянулись на своих лавках. Смятые сенники казались влажными, тонкие одеяла почти не грели, из черного очага тянуло сквозняком, и до костей продирал озноб. Каменные стены отдавали сырость и холод, жадно поглощая тепло полуголых тел.

— Если тут так весной холодно, что ж зимой-то будет? — простучала зубами со своего ложа Айлиша. — И очаг затеплить дров не дали…

— Зимой-то, поди, дадут, — отозвался Тамир, страстно мечтающий оказаться возле родной, пышущей жаром печи.

— Все! Надоело мерзнуть! — Лесана вскочила, приплясывая на студеном полу. — Давайте лавки сдвинем. Сейчас друг к дружке прижмемся, тремя одеялами накроемся, можно еще сверху холстины набросить, которые нам для утирок дали. И вы как хотите, а я портки вздену. Эдак все себе застудишь. Мы ж сюда учиться, а не хворать приехали. Ну, давайте.

— Лесана… — робко попыталась вразумить девушку юная целительница, — грех это!

— Наши грехи, видать, на себя крефф Нэд взял, раз сказал, что нет между нами различий.

И все-таки Айлиша неуверенно мялась на своей лавке, однако под уверенным натиском все же сдалась, стала натягивать порты. В полумраке завозился и Тамир. А уже через несколько мгновений, обмирая от ужаса и собственной смелости, юные послушники сдвинули убогие ложа, потеснее прижались друг к другу под тонкими одеялами и, наконец, согревшись, задремали. Сквозь зыбкий полусон Тамир чувствовал, как ровно дышит прижавшаяся к нему девушка — теплая, сонная… Казалось, они одни в полумраке Цитадели и над их ровным дыханием плыли только тишина и холод. А потом он заснул.

Уже глубоко за полночь в темный покой заглянули двое. При свете лучины они оглядели открывшуюся глазам возмутительную картину и один из вошедших хмыкнул.

— Клесх, как думаешь, они — будущая тройка? — нарушил тишину негромкий женский голос.

— Не знаю, Майрико, какая они тройка, но они единственные кому хватило ума объединиться и сделать все для того, чтобы не застыть. Гляди, — он небрежно поднял уголок одеяла, — все, что было в сундуках, напялили.

Собеседница усмехнулась.

— Что ж, может, и выживут.

Затворив дверь покойчика, маги направились на верхние этажи Цитадели.