Они шли в молчании, думая каждый о своем и не слыша призрачного эха шагов, витающего под высокими темными потолками. О чем они думали? О тех далеких днях, когда сами очутились в стенах каменной твердыни — испуганные и жалкие? Вряд ли они помнили те времена. Ведь от полудикого мальчишки, выросшего в рыбацкой лачуге, и от девочки из глухого горного села не осталось ничего, кроме данных когда-то родителями имен. Былое подернулось зыбкой дымкой. Стало далеким, чужим. Ненастоящим.

По мрачным лестницам крепости, тускло освещенным чадящими факелами, креффы поднялись на самый верхний этаж. Тут было тихо и не так сыро. Здесь жили наставники и глава Цитадели. Клесх остановился, когда услышал за спиной короткий смешок. Обернулся, вопросительно глядя на спутницу, а она вдруг сказала то, о чем он и сам мельком подумал, идя по стертым от времени ступеням:

— Помнишь, когда тебя только привезли, ты был одет в такие смешные штаны до колен и весь грязный, как будто валялся в угле? Нурлиса сказала, таких, как ты, надо сначала кипятить с мыльным корнем, а уж потом спрашивать имя. А ты стоял посреди двора, смотрел на Северную башню и кричал от восторга: «Поди с нее плюваться далече можно!» — она старательно изобразила его просторечное «оканье».

Клесх в ответ только кивнул. Он смутно помнил тот день. Ему было всего одиннадцать лет, он никогда не бывал дальше каменистого берега Злого моря и всю дорогу до Цитадели ехал, постоянно сваливаясь с лошади. Он тогда оказался самым юным послушником магической крепости. Его привезли сюда в столь нежном возрасте только потому, что никому не хотелось ждать несколько лет, пока он повзрослеет, и снова тащиться в такую даль.

Майрико заглянула в холодные серые глаза и переспросила:

— Помнишь?

Он снова кивнул, но целительница только покачала головой:

— Не помнишь. Я помню.

Мужчина скупо усмехнулся.

— Потому что я содрал с тебя ту тряпку, которой у вас принято закрывать девок. И то, как ты орала при этом от ужаса, помнит, наверное, каждый.

Майрико опустила глаза, на миг погрустнев:

— У нас лицо девушки может видеть только муж. Сдернув покрывало, ты все равно что обесчестил меня.

— Я тогда этого не знал.

Они стояли друг напротив друга и молчали. Наконец, крефф не выдержал и спросил:

— К чему ты все это вспомнила?

Целительница задумчиво провела ладонью по коротким волосам — ото лба к затылку и обратно. Это был такой мужской, такой неправильный жест…

— Клесх, она — девчонка.

— Надо же. Я и не понял.

Волшебница вскинула на него злые глаза:

— Она первая девочка за много-много лет!

— И?

— Просто вспомни, какими мы были.

Он пожал плечами и устало ответил:

— Я помню. Я постоянно хотел есть и драться с теми, кто надо мной смеялся, но все они были старше. И меня постоянно лупили. А ты рыдала днями напролет из-за своей потерянной занавески, пока тебя не раздели и не высекли.

— Верно, — согласилась она и вдруг с яростью заговорила: — Поэтому нельзя забывать, что…

— …что если бы с тобой и со мной этого не сделали, мы вряд ли бы сейчас беседовали. Полагаю, мы вообще были бы очень молчаливы. Ведь покойники неболтливы.

Она зло поджала губы, обошла собеседника и направилась дальше по коридору, опережая его на пару шагов.

— Майрико, — окликнул он, по-прежнему не двигаясь.

Она остановилась, но не обернулась.

— Если ты решишь влезть и помешаешь мне, будет только хуже.

— Не будет. Я не помешаю, — она толкнула тяжелую темную дверь и вошла в ярко освещенный покой, не дожидаясь своего спутника.

В уютной маленькой зале было тепло, но обстановка оставалась такой же безыскусной, как и везде в Цитадели — стены из нетесаного камня, широкие лавки вдоль стен, покрытые тканками из грубой некрашеной шерсти, овечьи шкуры на полу. В углу — простой деревянный стол, а в стенах кованые светцы, в которых над плошками с водой ярко горели лучины. Очаг полыхал так, что пламя ревело в трубе, распространяя волны жара.

Клесх любил сюда приходить. Пожалуй, это было единственное место во всей крепости, где ощущался хотя бы призрачный уют. Но сегодня тут собралось слишком много народа. Майрико сразу неслышной тенью скользнула к расстеленным на полу шкурам, где устроилась свободно и в одиночестве. Места на лавках почти все были заняты — креффы сидели вольготно, наслаждаясь теплом, покоем и отсутствием учеников.

Рядом с Нэдом, неспешно пьющим ароматный отвар из деревянного ковшика, сидел Ихтор. Возле узкого длинного окна, закрытого по случаю непогоды ставнями, расположился Донатос. Он расположился отдельно от всех, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза. Помимо этих троих в комнате находилось еще десять мужчин. Клесх поздоровался со всеми коротким кивком и прошел к дальней лавке, где еще оставалось свободное место.

Тяжелый взгляд Нэда скользнул по собравшимся, однако смотритель Цитадели остался недоволен увиденным и неодобрительно покачал головой. Темные брови сошлись в одну линию. Мужчина словно искал и не находил кого-то дерзкого, посмевшего не явиться на вечерю креффов.

В этот самый миг, когда лицо мага грозило превратиться в застывшую личину порицания, тяжелая дверь распахнулась и на пороге возникла женщина в невзрачном сером одеянии. Высокая, по-девичьи стройная, с коротко остриженными смоляными волосами, в которых тонким инеем мерцали седые пряди. На вид ей можно было дать и тридцать, и шестьдесят весен. И этим она была похожа на главу Цитадели, поскольку, как и он, казалась лишенной возраста. Новоприбывшая шагнула вперед, с грохотом закрыла за собой тяжелую створку. Темные глаза насмешливо оглядели собравшихся.

— Ну что, упыри, насупились? Без старой клячи Бьерги разговор не клеится?

Клесх поднялся на ноги, скрывая невольную улыбку, и с поклоном уступил вошедшей место. Женщина усмехнулась, села и еще раз оглядела всю честную компанию.

— Дона-а-атос…и ты здесь! А я думаю, что это так мертвечиной-то воняет…

С этими словами она выудила из привешенного к поясу кожаного кошеля кисет и трубку.

— И я тебя рад видеть, — промолвил из своего угла некромант.

Ответом ему было фырканье и клуб дыма, выпущенный к потолку. Майрико неодобрительно покачала головой, за что тут же услышала сочувствующее:

— Дым мешает? Ты ж моя золотая. Запихай себе что ли липового цвета в нос или подорожник, авось полегчает.

— Бьерга, — возвысил голос Нэд, — тут все знают, что язык у тебя без костей, но все же и его попридержать иногда надо.

— А то что? Вырвешь? — усмехнулась женщина и закинула ногу на ногу. — И кто тогда тебе будет говорить, что ты старый пень?

— Бьерга! — в голосе главы Цитадели зазвенела сталь. — Не забывайся.

— Что ты, как я могу, — в неискреннем раскаянье опустила женщина глаза.

Нэд устало вздохнул:

— Почему ты опоздала?

Собеседница вскинулась и даже отвела руку с трубкой от лица.

— Мне по дороге погост один попался. Ну просто не могла мимо пройти. Столько там упырей копошилось, что любо-дорого поглядеть — молодые, ретивые! — и, сверкнув глазами, Бьерга снова сделала глубокую затяжку.

Нэд обеспокоенно оглядел женщину, ища следы ран, и лишь убедившись, что опасения оказались напрасными, облегченно выдохнул. Откинувшись спиной к неровной каменной стене, смотритель Цитадели вопросительно посмотрел на изуродованного целителя. Тот, зная, о чем хотят его спросить, поднялся, и ответил:

— Я привез двоих. Близнецы. Один точно будет магом, а второй… надеюсь, целителем. Рано пока говорить.

После него так же вставали и рассказывали о плодах своих поисков другие маги. И, слушая их, глава крепости хмурился. Потому что Ихтор оказался самым удачливым!

Настала очередь Майрико, все это время безмолвно сидевшей на мягких шкурах.

— Я нашла одну. Целительницу, — просто ответила она и, подумав, добавила: — Думаю, со временем она станет креффом.

— Столь сильный Дар? — подался вперед Нэд.