Рассвет заставил ее сделать еще одно неприятное открытие: она теряла топливо.

Нарушилась герметичность топливоповодов, и горючее вытекало тонкой струйкой.

Но самолет держался. Хорошо, что в крыле для увеличения прочности установили

дополнительные усиления… И хорошо, что Амелия не знала — все эти усиления успешно

треснули, и крыло не развалилось лишь чудом.

Самолет становился все тяжелее. Началось обмерзание. Амелия вдруг поняла, что не

справляется с управлением. Самолет сорвался в штопор.

Молчаливая бездна вод приближалась стремительно. «Вега» резко потеряла несколько

тысяч футов... пронеслась над волнами... и выправилась. В последний миг Амелии

удалось вывести самолет над самыми гребнями волн.

Все. Теперь нужно дотянуть до берега.

До любого берега.

Триумфальный полет над Францией исключается. Топлива не хватит.

Поднялось солнце, и впереди засияла зелень над полосой прибоя и скалами.

«Вега» пролетела над равниной и опустилась на траву.

— Эй, мисс! — раздался хриплый голос.

Пастух глазел на женщину, прислонившуюся к самолету и неподвижно глядевшую на

небо.

— Эй, мисс, вы откуда свалились-то?

— Где я? — тихо спросила женщина.

— Северная Ирландия, — пастух насмешливо сощурил глаза. — Недалеко от

Лондондерри. Сами-то вы откуда?

— Из Америки, — ответила женщина.

— Вот это да! — искренне удивился пастух. — Ну вы, мисс, и даете!..

Амелия устало улыбалась.

В эти минуты она была абсолютно счастлива.

© А. Мартьянов. 23.12. 2012.

43. Красный барон

27 апреля 1917 года, Западный фронт (Франция)

Антон Фоккер прибыл в расположение Одиннадцатой эскадрильи.

Весна, третий год изгоняемая из этих краев громом пушек и разрывами снарядов, вновь

робко подступилась к деревьям, тронула землю зеленой порослью.

Все еще прохладный ветер студил щеки, теребил волосы.

Авиаконструктор и летчики, казалось, не отдавали себе отчет в своей молодости: все они

казались себе изрядно пожившими, хлебнувшими на своем веку людьми.

Не было рядом никого, кто указал бы им на эту ошибку...

— Господин Фоккер? — Командир эскадрильи, светловолосый человек с пристальными,

немного навыкате глазами, крепко пожал Антону руку. — Рады вас приветствовать.

— Барон фон Рихтгофен? — в свою очередь чуть наклонил голову Антон Фоккер. —

Счастлив знакомством со знаменитым асом. Наслышан о ваших подвигах.

Рихтгофен побледнел еще больше — хотя, казалось, это было невозможно. Так

выражалось у него волнение — и это создало ему репутацию человека с ледяной кровью.

Даже экстаз, который он испытывал, глядя на очередной сбитый им вражеский самолет,

был каким-то холодным, словно огонь, вскипающий в его жилах, тут же застывал.

Репутация Фоккера была куда менее известной. И все-таки летчики хорошо знали этого

молодого авиаконструктора из Голландии: он был, пожалуй, единственным из всех, кто

ездил на фронт, разговаривал с истребителями, которые летали на его самолетах,

выспрашивал их мнение о машинах, внимательно выслушивал пожелания.

И, что еще более удивительно, — шел им навстречу.

— Говорят, у вас можно попросить чудо-самолет и через пару месяцев получить его? —

заговорил Манфред фон Рихтгофен.

Антон обаятельно улыбнулся:

— Я не такой уж Санта-Клаус, но попробовать стоит. Расскажите, как воюете, барон. Это

правда, что вы перекрасили свой самолет в красный цвет?

Рихтгофен засмеялся:

— Мне хотелось, чтобы неприятель узнавал мою птичку еще издалека. Ее называют «Пти

руж» — красная малютка...

Они прошлись по аэродрому.

— Знаете, господин Фоккер, недавно произошел один случай, — заговорил барон. —

Возможно, до вас дойдут кое-какие слухи. Мы тут соперничаем, и, честно сказать,

уступаем «соседям» по численности сбитых самолетов. А тут еще меня... гм... можно так

представить дело, что меня сбили. — Он вскинул голову. — Хотя лично я считаю, что

сбитым является лишь тот, кто падает.

— Полагаю, будет лучше, если я услышу эту историю из первых уст, — вежливо

отозвался Фоккер.

— Было так, — заговорил барон. — Я летел с моей эскадрильей и заметил противника.

Тот тоже летел со своей эскадрильей. Это произошло в окрестностях Ланса. Знаете, когда

летишь навстречу врагу, когда вот-вот начнется бой — нервы поневоле напряжены... —

Он энергично кивнул, словно отвечая своим мыслям. — В тот день у меня было пять

машин, у англичан — в три раза больше. Черт побери, они летели, как мошкара! Но если в

душе ты не сомневаешься в своем превосходстве, то не усомнишься и в победе.

Фоккер слушал молча. Он знал, что немцы любят хвастаться. Пожалуй, никто так не

хвастлив, как германские асы. Англичане — те другие: послушать их, так они совершают

подвиги между попойками и посещениями борделей.

— В общем, англичане нас атаковали, — рассказывал Рихтгофен. — Мы сомкнули ряды и

позволили этим джентльменам приблизиться. И тут один из них имел глупость

отклониться в сторону. «Ну все, дружок, ты пропал!» — воскликнул я и с громким криком

устремился за ним. Он начал стрелять раньше времени — верный признак того, что он

нервничал. «Давай, давай! — сказал я ему. — Все равно промажешь!» Он просто поливал

меня огнем! Ощущение не из приятных.

По тому, как блестели глаза барона, Фоккер понял: тот наслаждается каждым мгновением

из пережитого.

— Честно сказать, в тот миг я громко смеялся, — прибавил Рихтгофен. — Англичане

вечно стреляют всякой дрянью! Нужно только привыкнуть, и все. Когда же я подошел к

нему метров на пятьдесят и сделал пару прицельных выстрелов, раздался хлопок, и что-то

ударило по моей машине. Я понял, что в меня попали. Завоняло бензином, мотор заглох.

Когда бензобак продырявлен, и дьявольская жидкость струится по ногам, чертовски

велика опасность пожара! Я направил самолет вниз.

— На какой высоте это происходило? — хладнокровно осведомился Антон Фоккер и

вынул из кармашка жилета маленький блокнотик.

— Думаю, тысячи две — две с половиной, — ответил Манфред фон Рихтгофен. — Так

что путь предстоял долгий. Я мчался вниз с такой скоростью, что не могу высунуть

головы! Воздушный поток вдавил бы ее обратно! И все-таки я приземлился. — Он

расправил плечи. — Это был луг, не очень большой, но для осторожной посадки хватило.

Машина была пробита в нескольких местах. Топлива не осталось, двигатель был

поврежден. Словом, я горестно сидел, свесив ноги из машины. Внезапно меня окружила

толпа солдат. Вперед выступил офицер. «Я следил за боем и был чрезвычайно

взволнован!» — произнес он. Он все время твердил: «Это было ужасно, ужасно!» На его

автомобиле я добрался до моей части...

Он помолчал, просвистел несколько тактов немецкой песенки, потом добавил:

— Кстати, знаете, что ходят слухи, будто красной машиной управляет девушка — нечто

вроде Жанны д'Арк? Англичане полагают, что только женщина может раскрасить самолет

в столь экстравагантный цвет.

— Забавно, — Фоккер убрал блокнот в кармашек. — Однако, полагаю, у вашего рассказа

имеется какая-то цель?

— А, да! — спохватился Рихтгофен. — Видите ли, наши «Альбатросы» — D.III — это,

конечно, очень хорошие бипланы, и скорость у них высокая, до 175 километров в час,

особенно если ими управляют хорошие летчики, но...

— Да? — Фоккер вновь достал блокнотик.

— Недавно мы провели несколько учебных боев, — продолжал барон. — Я был на моем

«Альбатросе», а мой соперник — на трофейном триплане «Сопвич». И знаете что?