— Шадома, ты как здесь? — выскочил он полуголый ей навстречу.

Буквально заталкивая его, вернула в дом, раскрыла лицо.

— Ба! — воскликнул Малцаг. — Так ты ожила! А глаза?!

— Перестань, не до этого, — отстранилась от его рук. — У нас беда.

— Она у нас давно, — кичится он перед Шадомой.

— Ты не представляешь, — румянец появился на ее щеках. — Это конец. Тебя, оказывается, разыскивают. Я называла твое имя, администратор подслушивал.

— А как ты пришла? — теперь его тон серьезный.

— Этот евнух тебя накануне выследил, он меня и привез.

— Я с ним разберусь, — он выхватил из-под подушки тесак, хотел было дернуться наружу.

— Малцаг, — встала она на его пути. — Не будь наивным, он не один.

— Чего он хочет?

— Поговорить с тобой.

Вот тут Малцаг явно занервничал, задергался.

— Ну, если не можешь, — Шадома не знала, как быть. Пытаясь ему помочь, тихо выдала: — Давай я скажу.

— Молчи! — перебил ее Малцаг. — Хоть он и не мужчина, но если хочет поговорить со мной — это уже по-мужски. Значит, не хочет сдавать властям, а ищет личную выгоду.

— Да, — оживилась Шадома.

— Ха-ха, но я не могу так выйти, — Малцаг развел руками. — Мне нечего надеть.

— А где твой наряд? — удивилась она.

— О! — победно вскрикнул Малцаг, выглядывая в окно. Скрипнула калитка, что-то прижимая к груди, по двору засеменил доктор Сакрел. Запыхавшийся, потный, он ввалился в дом, увидев Шадому, совсем изумился:

— И ты здесь? — тяжело дышал он и сходу: — Дом окружен.

— Ха! — хлопнул по-молодецки Малцаг его по плечу. — Молодец! Не испугался. Значит, из тебя уже выходит рабство. Ты купил одежду? — он быстро стал облачаться в простенькие одеяния, давая пояснения доктору. — Это «не окружили», это нас охраняют — разница большая. Шадома, пошли, зови своего евнуха.

Они вышли во двор, когда Малцаг Шадому нежно за талию обнял, притянул к себе и жарко зашептал в ухо:

— Дорогая, ты не волнуйся: хуже, чем было, уже не будет. А нынче мы вместе, и что бы ни случится — к лучшему, — он немного отодвинулся, вглядываясь в ее лицо. Она была ухожена, легкий румянец на белоснежном лице, волосы блестящие, черные, в них аромат. Но главное — это ее огромные смоляные с васильковым оттенком раскосые глаза, в них жизнь, огонь. — Ты так изменилась, просто преобразилась, — в восторге он снова ее обнял.

— Ты оросил, — в ответ шепчет она, пряча взгляд. — Оживил ты меня. Впредь мы вместе? Всегда?

— Да, — тверд его ответ и словно это обыденное дело: — Зови этого евнуха.

Администратор, как и все скопцы, не просто пухлый и толстый: он рыхлый и громоздкий, так что бочком едва протиснулся в калитку. Увидев Малцага без головного убора, то есть без ушей, он явно оторопел. Понимая реакцию, кавказец, как ни в чем не бывало, как старому приятелю, подал руку и сходу:

— А ты молодцом, что один зашел, без охраны. С тобой, я вижу, можно дело иметь. Так что ты хочешь? Говори.

— Фу, — администратор несвежим платком вытер пот на заплывшем подбородке и узкими, как у борова, глазами, пытаясь разглядеть Малцага: — Ну, дело, сам понимаешь, шибко щепетильное. Да и я не один.

— Сколько? — вызывающий тон кавказца.

— Тысяча, — выпалил скопец и, уточняя: — Тысяча золотых. Если учитывать, что Малцаг в дубильной мастерской выкрал всего четыре десятка золотых и об этом говорят как об огромном богатстве, то названная сумма невероятна. Однако Малцаг уже познает потихоньку Восток: здесь торговаться любят и это принято. Поэтому он сходу выпалил:

— Получишь сто, через две недели, и это сумма за нас двоих, — он прижал к себе Шадому.

— Тогда двести, — пошел на попятную администратор и с удивлением глянул на девушку. — А причем тут она?

— За нее я и плачу, — чуть ли не тычет пальцем Малцаг. — Знай, это моя жена. Просто мы попали в коловерть судьбы.

— И еще знай, отныне ты с нами повязан, а с нас взятки гладки — нечего терять. Но вот твое любое излишнее движение, и ты пострадаешь более нас. Так что набил себе цену — помогай.

— На что ты намекаешь? — стало пунцовым лицо администратора.

— Никаких намеков, — как можно спокоен Малцаг. — Ты уже вошел в сговор, свершил торг, нарушил местный закон. Будет суд и тогда.

— Суд — это я, — тяжело задышал грузный евнух.

— Ха-ха-ха, — с откровенным вызовом засмеялся Малцаг. — Если ты надеешься на своих ожиревших охранников из «Сказки Востока», то мы и не в таких переделках бывали. Разве не так, Шадома? — он игриво поманил ее к себе.

Администратор от злости уже сопел, беспрерывно облизывал толстые губы, моргал, и казалось, вот-вот он набросится с кулаками. Почти так и случилось: сделал он шаг вперед, завизжал, поднимая свои пухлые руки. Однако Малцаг не шелохнулся. От его игривости не осталось и следа: исподлобно-сверлящий пронзительный взгляд и стойка хищника, готового к броску — вот что увидел евнух, явно оторопел, сразу обмяк, и, отступая, ухватился за последнее — Шадому.

— Вот мой аманат, — дернул он ее к себе и, как бы угрожая пальцем Малцагу: — А ты помни: две недели, как ты просил, и двести динар, как я сказал.

— Ну, вот и договорились, — вновь что-то артистичное или плутовское в манерах Малцага. — Только зачем так сурово? Мы ведь теперь партнеры, обязаны друг другу помогать.

Рыхлое лицо евнуха совсем исказилось. Не отпуская руки девушки, он двинулся к выходу, но в этот момент и Шадома уперлась.

— Погоди, постой, — взмолилась она, — позволь на пять минут в дом войти.

— Никаких минут, — уперся администратор.

— О, зачем так грубо? — слащав тон Малцага, и он, как бы нечаянно, преградил путь. — Хоть в этом уступи женщине, мы ведь мужчины, — поддевает он за вечно больное.

Сопит администратор, в поту все лицо, а Малцаг в том же духе:

— Пять минут меньше и двухнедельный срок так быстрее пройдет.

— Ладно, — и в этом уступил скопец. — Только пять минут, — выпустил он ее руку.

— А Шадома, словно шаловливая девчонка, завизжала, бросилась к Малцагу и, буквально повиснув на его руке, повела в дом.

— Доктор, Сакрел! — еще с улицы чуть ли не кричала она. — Послушай, послушай! Повтори, — теперь она вглядывалась в лицо Малцага. — Кем ты меня назвал? Повтори, пожалуйста.

— Женой, — тихо выдал он.

— Жена, жена! — закричала Шадома. — Сбылась моя мечта, сбылась. Ты понимаешь? — она толкнула Сакрела в плечо. — Я изначально была наложницей, а с детства мечтала быть женой, единственной женой. Хоть на мгновение, да желание сбылось, — она обвила руками шею Малцага. — Я твоя жена!

Малцаг стоял как вкопанный, рассеянно глядя в никуда.

— Не волнуйся, — теперь нежная печаль в голосе Шадомы, — я знаю, что в действительности я твоей женой не буду. Судьба глумилась надо мной: отныне недостойна. Да все равно я счастлива: хоть на словах жена и два свидетеля есть.

— Двести динар, — вдруг как-то злобно выдохнул Малцаг, высказывая свою заботу.

Праздник улетучился, все встревожились.

— Где раздобыть? — Малцаг бросился к узкому темному окошку, что выходило на улицу города, словно выискивая цель.

— Малцаг, не смей, — бросилась к нему Шадома. — Грабеж — не наш удел, мы не воры.

— Что ты несешь? — вскипел кавказец. — Какой-то подлый Тамерлан разгромил и разграбил наши земли. И он — великий полководец, шахиншах, и его имя возносится в пятничных проповедях. А я хочу избавить нас от рабства — сразу вор и разбойник, — от гнева даже губы Малцага посинели. — Неужели вы испытываете какую-то ответственность перед этим аморальным обществом, перед этим скопищем безнравственности и плебейства?

— Погоди, Малцаг, — наконец заговорил доктор Сакрел, и в его гласе авторитет старшего. — Вот защитник и, я допускаю, где-то мститель — это одно. А вор и разбойник — совсем иное.

И не думай, дорогой Малцаг, что эмир Тамерлан или, скажем, хозяин «Сказки Востока», купец Бочек, являются олицетворением и духом Востока. Восток — это прародина цивилизаций, это кладезь знаний, человеческой морали и центр единобожия. Но случилось ужасное: варвары-кочевники — идолопоклонники с далеких сибирских степей — явились сюда, повернули все вспять, породили хаос в умах и в душах. Вместе с тем, время не остановить — все успокоится, станет на свои места. И какие-то узурпаторы или богатеи для нас не кумиры. Я не завидую их судьбе, для меня они — никто. Однако, — Сакрел поднял указующе палец вверх, — как гласит древняя восточная мудрость, лишь две вещи должны поражать нас больше всего — звезды над головой и совесть внутри нас.