Здесь смешиваются история и легенда и рождается следующее предание.

Эртугрул, влиятельный полководец из тюркской знати, вел отряд всадников численностью четыреста человек через Анатолийское плато, когда увидел, что идет бой неравных соперников.

С большим рвением он поспешил на помощь меньшему по численности отряду сражавшихся воинов и вместе с ним выиграл битву. Предводителем отряда, которому помог Эртугрул, оказался не кто иной, как Алаудин Кайкобад — султан сельджуков Рума, который в знак благодарности подарил Эртугрулу земли, располагавшиеся вдоль границы с Византией, на крайнем северо-западе своих владений. Таким образом, Эртугрула поставили предводителем пограничного войска, наделив его полномочиями защищать владения султана, по возможности расширять их.

В 1281 году Осман наследовал своему отцу Эртугрулу, а в 1299 году он провозгласил свою независимость. И с этого времени начался путь Османа как завоевателя. И хотя его ханство первоначально было одним из самых незначительных среди государственных образований, поделивших между собой державу сельджуков, династия Османа в течение сотен лет одолела большинство своих соперников и основала империю, носившую это знаменитое имя шестьсот лет. В зените своего могущества владения Османской империи простирались от Будапешта на Дунае до Асуана на Ниле и от Евфрата почти до Гибралтара.

В конце XIV века, а точнее в 1397 году, когда Малцага после кораблекрушения выбросило на берег Малой Азии, правил правнук Османа — Баязид Молниеносный, который прославился не только как искусный полководец и любитель гаремных наслаждений, но прежде всего как грамотный правитель. И если говорить, что Баязид — турок, то между этим турком-урбанистом и теми турками-кочевниками, что ушли на запад тысячелетия назад, было такое же колоссальное расстояние, какое разделяло побережье Средиземного моря и пустыню Гоби. Именно Баязид начал строить мощную экономику и сплошную систему социального обеспечения страны. Он подошел к реализации этих задач настолько серьезно, что через несколько лет после его восшествия на престол для населения Малой Азии наступил период настоящего процветания.

Начатое еще турками-сельджуками, продолжилось бурное развитие крупных городов. Наиболее заметной в каждом районе города была мечеть с комплексом общественно значимых зданий, обычно вырастающих вокруг нее. Их обеспечение, строительство и содержание финансировалось типично мусульманским способом, принятым во всем исламском мире. Поскольку пожертвование — одна из пяти важнейших добродетелей мусульманина, все строительство, можно сказать, осуществлялось за счет доходов частных благотворительных фондов, называемых вакфами.

В Европе такого еще не было, а в средние века в городах Османской империи на дотациях государства и вакфов рядом с мечетью обязательно должны были быть общественные бесплатные (и не только для бедных) столовые, баня, больница, аптека, библиотека, школа и даже гостиница.

В одной из таких больниц очнулся Малцаг. Вокруг все чисто и тепло, хорошо кормят, чернокожие мальчики-рабы прислуживают. Здесь молодые люди обучаются медицине. Всем этим заведует старый врач по имени Сакрел. Он же лично наблюдает за Малцагом.

Сам Малцаг о такой идиллии даже не мечтал: глаза заблестели, румянец на щеках, и чувствует, как крепчает, даже голос прежний, звонкий, прорезался. Но однажды появился сгорбленный, маленький, тщедушный тип, явно мелкое должностное лицо, с парой грозных янычар — и прямо к Малцагу. От страха Малцаг съежился, мурашки по телу, язык прикусил, и это его спасло: он просто не мог открыть рот для ответа, а подоспевший Сакрел скороговоркой выдал:

— Он еще очень болен, да и вряд ли по-турецки понимает.

— А греческий, фарси, арабский? — недовольно скривил рот служащий.

— Полечим еще недельку, — ушел от ответа старый врач, — мы обязаны немощным сострадать, — принял он повинную позу.

В тот же день, вечером, якобы для обработки ран Сакрел увел Малцага из многолюдной палаты в свой кабинет, уложил на кушетку и, мягко поглаживая его руку, доверительно сказал:

— Молодой человек, я не знаю твоего имени, но остальное известно, — и, перехватив вопросительный взгляд Малцага, продолжил: — По внешнему облику ты, безусловно, кавказец. По количеству ран, к тому же полученных в разные периоды, ты воин и, видать, не плохой, раз многие раны впереди. Далее, ты попал в плен, скорее всего, к извергу Тамерлану. Об этом говорят твои отсутствующие уши, и они же говорят, что ты, хоть и молод, да здорово врагу насолил. Ну а это, — Сакрел коснулся клейма на плече, — это тавро я очень хорошо знаю. Купец Бочек — негодяй и мерзавец, каких свет не видывал, — при этом, тяжело вздохнув, врач встал. — Это вечная метка — ты пожизненный раб без права выкупа.

— Нет! — вскрикнул Малцаг, тоже вскочил. Он дрожал, глаза налились гневом.

— Не кричи, успокойся, — обнял его врач. — Я тебе помогу, — и, видя, как в надежде изменилось лицо Малцага, добавил: — Молодой кавказец, тем более такой как ты, — желанный слуга-охранник любого бая.

— Прислуживать я не буду!

— Это лучшая участь раба.

— Я — не раб, я — воин Малцаг с Кавказа!

— Хм, молодец, воин Малцаг, — не без иронии. — Ты действительно воин, раз даже роль галерного гребца не вышибла из тебя эту спесь.

В недовольстве заскрежетали зубы Малцага.

— Прости, — попытался исправиться старый врач, — это дух, — он отошел в сторонку. — Однако этот дух хорош на поле брани, а в рабстве — только смерть.

— Лучше смерть! — бросил Малцаг, и ему почему-то вспомнился шторм и как с этой смертью боролся. Он сел на кушетку, горестно закрыв лицо руками. — Что мне делать? Как быть?

— Понимаешь, Малцаг, в этом мире столько господ, потому что гораздо больше рабов у них под пятой. Смирись.

— Нет, нет, не могу, — уже не кричал, а почти что скулил Малцаг и вдруг оторвал руки от лица: — Помогите мне, возьмите к себе в охрану, в прислугу, как хотите.

— Хм, — как-то жалко усмехнулся Сакрел. — К счастью или к сожалению, но у меня прислуги нет, я и сам под охраной, и шаг в сторону сделать не смею.

— Это как? — удивился Малцаг.

— А вот так, — исказилось лицо врача, он вплотную подошел к Малцагу, грубо рванул свой халат, обнажил плечо. — Узнаешь?

— Тавро Бочека? — изумился Малцаг. — Ты тоже раб?!

— Как видишь, — сух голос врача. — Я раб Бочека. А эта больница и все остальное, включая мечеть, построены на его щедрые пожертвования. И каждую пятничную молитву одним из первых возносится имя этого самого Бочека. Хотя религия его одна — алчность и чревоугодие.

— Да как же так? — не перестает удивляться Малцаг.

— А вот так, — сух голос Сакрела.

— И вы не пытались. э-э, — умолк на полуслове Малцаг.

— Бежать? — угадал его мысль врач. — Пытался. Как и у тебя пятки выжжены. Давно бы сдох, да специальность врачевателя спасла мне жизнь.

— Рабство — это жизнь?

— Пойми, все мы рабы Божьи и должны смириться со своей судьбой, и Бог нам воздаст.

— На том свете? — заметные нотки ехидства в тоне молодого человека.

— Твоя беда — ты слабоверующий, а может, и вовсе не верующий в Бога человек.

— А купец Бочек или Тамерлан — глубоко верующие?

— Это лишь Богу виднее, — очень мягок и добр голос врача. — Наше дело — смирение и покорность.

— И что оно вам дало? — едва уловимая грубость в интонации Малцага.

— Под старость мне позволили жениться, теперь у меня три ребеночка, — он аж засиял лицом. — Поверь, семья — высшее счастье.

— А Родина?!

— Гм, — замешкался Сакрел, — у меня ее, как таковой, не было. Есть лишь многовековая мечта.

— А у меня была, есть и будет, — по-молодецки напыжился Малцаг. — И она должна быть у каждого мужчины!

Наверняка этот тон не понравился Сакрелу: явно выпроваживая пациента, он тронулся к двери.

После этого прошло несколько дней. Врач был по-прежнему внимателен, но не более того. Сам же Малцаг уже жалел о своей дерзости, пытался вновь наладить отношения, но врач его избегал. У Малцага иного выбора не было, и никого, кроме Сакрела, поэтому он настойчиво искал с ним встречи.