— Эй, — окликнул Малцаг и хотел было спросить дорогу на Анкару, еще более — больницу, а язык выдал: — Где «Сказка Востока»?

Она оказалась совсем рядом. В самом центре, на возвышенности, утопая в роскоши вечнозеленых растений, где фонтаны даже в непогоду бьют, белокаменный огромный комплекс с роскошными колоннами, статуями и аркадами, что простоят здесь не одно столетие. Здесь, на целебном источнике термальных вод, что издревле течет из котловины бывшего вулкана, построены жемчужные азиатские бани. Здесь же школа, библиотека. Здесь же апартаменты государственных чинов, дорогие магазины и чайханы. Здесь и гостиница, или караван-сарай, и при ней театр со всевозможными увеселениями. Это действительно сказка, и не только Востока. Здесь еще господствует византийский язык, и здесь, в этом старом портовом городе, властвуют не религии, языки и традиции, а власть денег, огромных денег, несметных богатств. Но и деньги не всякому открывают вход. Здесь своя когорта избранных, а таких как Малцаг и близко не подпускают. Самого же Малцага, пока он, разинув рот, любовался, задержали янычары-охранники, ни слова не говоря, отправили в городскую тюрьму. И на сей раз Малцагу повезло: не били и не пытали, только допросили, и три дня он объедался: праздник — для всех несут в тюрьму пищу.

А потом был суд, настоящий суд, где был кадий-судья, гособвинитель — тот горбатый сановник — и свидетели — врач Сакрел и хозяин прибрежной лавочки, что донес на Малцага и поджидал с янычарами у «Сказки Востока».

Главный вопрос: была ли попытка побега? К тому же, судя по пяткам, уже не первая.

— Нет, ваше величество, — как мог, защищал Малцага доктор Сакрел. — Был праздничный день и послабление режима.

Второй вопрос — убийство пиратов.

— Раз прежний хозяин погиб при кораблекрушении — это уже вердикт судьи, сохранившийся в архивах, — и прямые наследники неизвестны, то данный раб становится собственностью города, а точнее собственностью нашего Великого Эмира, Властителя города Измир и его окрестностей. Некие пришлые разбойники позарились на жизнь этого раба, значит, на священную собственность Эмира. В данном случае раб действовал по закону. Учитывая это, а еще более милосердие нашего Эмира, а также умеренно-положительную характеристику врача Сакрела, определить в дубильную мастерскую.

Дубильная мастерская — это гораздо лучше, чем городская каменоломня или шахта рудника. Она находится на окраине города, в захолустье. Из-за стойкого неприятного запаха там трудно дышать, значит жить. А живут там только рабы или бывшие рабы, и все холостые. Женщины, впрочем, как и мужчины, долго не выдерживают. Дубильная мастерская занимается выделкой шкур животных для нужд армии. Также есть возможность продавать излишки по своему усмотрению. Надзирателей здесь нет, все на самоконтроле и самообеспечении. Кто умудряется прожить первые пять лет — автоматически получает освобождение от рабства и соответствующую часть доходов от производства. Деньги получаются не малые, и многие из дубильщиков, не имея иных возможностей, так и остаются здесь на всю жизнь, и сами становятся хозяевами, надсмотрщиками, палачами. А конец — топливо в печке. Так называемые хозяева дубильных мастерских выжили в неимоверно тяжелых условиях. Им не нужны новые совладельцы, но им нужны новые рабы, к которым они беспощадны.

По своему буйному нраву попытался Малцаг на первых порах показать строптивый характер: драку затеял, многих избил. Так дубильщики его по-своему и наказали: посадили всего на полчаса в бочку с раствором кислоты для дубления, после чего все прежние пытки позабылись. Три дня он не только есть и пить, а дышать не мог, задыхался от беспрерывного сухого кашля. И вряд ли он выжил бы, да собратья по цеху спасли: то мочились на него, то оливковым маслом мазали.

Малцаг ожил, значит должен работать. Работа дубильщиков не столько трудоемкая, сколько вредная. Если организм справится, то может прожить и десятки лет, а если нет, то и полгода не протянет, от чахотки помрет — до того здесь зловонно и ядовитые пары. В этом плане Малцагу изначально повезло: может свежим воздухом подышать. Его работа — собирать по городу собачьи экскременты, применяемые в технологии дубления. И на ногах Малцага тяжелые железные оковы, так что передвигается с трудом и бежать невозможно. Ночью, задолго до зари он уходит в город. В каждом квартале есть базары, где мясные лавки, там множество собак и их отходов. С рассветом, когда город просыпается, он должен город покинуть, потому что от него исходит мерзкий запах, да и сам вид его отвратителен.

В первый день Малцаг набрал лишь треть сумы. Боясь вернуться, он задержался в городе в поисках, и его избили горожане, потом мулазимы, а старые дубильщики молча показали на бочку с раствором, так что всю следующую ночь Малцаг блуждал по городу средь одичалых собак, сам себя ощущая собакой, но все-таки не рабом. И, наверное, это чувство как-то спасало его и поддерживало.

Вскоре, почти по нюху, он находил в городе большие стаи, и, видимо, нрав у них был один. Во всяком случае, собаки к нему привыкли: не лаяли и даже не убегали. Скоро, наловчившись, еще до рассвета он набирал полную суму, прятал ее в укромном месте и брел к берегу моря, чтобы хоть немного отдышаться. Так понемногу он приходил в себя. И когда наступила весна, он почувствовал, как окреп его дух, потому что он стал впервые смотреть на свои оковы не как на неизбежность существования, как доступ к хлеву, где корыто и тепло, а как ярмо, от которого надо избавиться, чтобы жить. И от этой мысли Малцаг взбодрился, понял, он еще человек и есть еще люди вокруг — это доктор Сакрел и, может, Шадома.

До нее не добраться. И где живет доктор, он не знает, зато путь к больнице уже разведал. И здесь беда: по времени никак не получается. И тогда Малцаг решил подать знак: бросил у входа кусочек вонючей дубильной шкурки. Ответа нет. Второй раз — то же. А на третий Сакрел догадался, что это условный знак, до зари поджидал у больницы.

— Помоги, Сакрел, — просил Малцаг, — совсем дышать не могу.

— Вижу, вижу, — с одного взгляда понял врач, но в больницу вести Малцага не посмел, — постараюсь тебе помочь.

Договорились у входа в больницу устроить тайник, из которого Малцаг каждое утро в течение месяца будет забирать лечебные снадобья. Еще Сакрел предупредил, что, опасаясь за семью, больше на контакт не пойдет, только в крайнем случае.

Посреди ночи Малцаг бывал у больницы. Первым делом натощак пил какую-то горькую неприятную микстуру, от которой всегда слегка пьянел. Потом, собирая экскременты, сосал кусочек барсучьего или медвежьего жира и, под конец, коробок из тростника, в нем — густой мед.

Доктор свое дело знал: к концу месяца дыхание почти восстановилось, и даже голос окреп, так что старые дубильщики с удивлением на него поглядывали. Однако сам Малцаг существовать так пять лет, а потом стать хозяином вовсе не желал. Мысль об ином, и он опять дает условный знак Сакрелу.

Уже надвигалось лето. С юга, из аравийских пустынь, приближался палящий зной, даже ночи стали теплыми. Притаившись в колючих кустах можжевельника, Малцаг с нетерпением ждал появления доктора. Вначале он услышал звуки шагов, потом в предрассветных сумерках темная тень с капюшоном, как призрак. Малцаг не испугался, напротив, очень рад, выскочил навстречу.

— Фу, в жару ты еще больше смердишь, — отстранился Сакрел, он прячет лицо. — Из-за тебя я рискую: у меня семья, дети, — крайне недоволен его голос. — Что ты еще хочешь?

— Зубило, — тихо выдавил Малцаг.

Наступила долгая пауза. Сакрел медленно стянул капюшон, в изумлении уставился на Малцага:

— Вновь бежать?! Так и не смогли вышибить из тебя этот дух свободы. Удивительно! Этим ты меня и привязал к себе. Зубило завтра будет, но убежать ты не сможешь.

— И жить так не могу.

— Мне тебя жаль.

В предрассветных сумерках холодно блеснули глаза Сакрела:

— Прощай, на сей раз навсегда, — он стал уходить.

— Спасибо, врач. Я буду долго тебя помнить.