В Алании легальной работорговли нет, а на черном платят мало. Поэтому через посредников вывозят собственных детей на запад, в земли адыгов, или еще лучше, в один из черноморских портов. Там этот процесс налажен и считается чуть ли не нормой. Здесь мальчик, если он крепкий и здоровый, приравнивается по цене к заезженному коню. Он будет заниматься самым тяжелым трудом, и если выживет, с возрастом может получить или выкупить свободу, а может, и воином станет.

Возвращаясь к нашему повествованию, точнее, вновь в город Магас, отметим, что юный герой Малцаг во время призыва вдруг исчез вместе со своей обросшей дружиной, через некоторое время объявился, и не просто так, а пригнал откуда-то рему^[74] коней, роздал бедным новобранцам, стал еще большим кумиром. На этой волне, казалось бы, всеобщей популярности он ринулся к местной красавице Седе,^[75] прося ее стать пожизненной звездой. Она, быть может, и согласилась бы, да отец ее, человек в Магасе известный, богатый, смелых наверняка ценит, но дерзких воров-конокрадов, — нет. К своему удивлению, получил Малцаг родительский отказ. Тогда он обратился к самому правителю Гайраху, чтобы тот его сватом стал. И на сей раз почему-то отказ. Тогда решил Малцаг, как это принято у кавказцев, умыкнуть красавицу. Чуть ли не открыто стал вокруг богатого двора Седы со своей дружиной гарцевать. Да не тут-то было, выскочили братья девушки, чудом Малцаг ноги унес.

Правда, вскоре пошатнувшаяся было репутация Малцага в Магасе снова стала процветать, ходило множество слухов, и лишь одна девушка Седа считала, что знает правду. Втайне, через прислугу, она получила от Малцага письменное послание на нахском языке, где алфавит грузинский, в котором влюбленный сообщает, что был принят самим Тохтамышем, назначен командиром разведотряда, где сплошь земляки.

И теперь, во главе огромной армии, он направляется в сторону крепости Дербент, миновав которую, попадет в Грузию, и там исполнится его клятва-желание — срубит он башку ненавистному хромцу по имени Тимур.

* * *

— Вот что значит святой человек! Вот что значит любимец Бога! — радостно кричал Великий эмир. — Видите, вместе с этим письмом к нам явилось солнце и тепло!

Середина зимы. В последние две недели в Закавказье стояла сырая, промозглая погода. С Каспийского моря и из далекой Сибири доходил до субтропиков свирепый, пронизывающий ветер. От этой погоды у Тимура ныли больные суставы, он почти не мог ходить, все лежал, ноя, в своем шатре, никого не принимал. А тут весть от духовного наставника из Самарканда. Настроение Повелителя улучшилось.

— Читайте, читайте, — скомандовал Тимур. — Где этот писарь Арабшах?^[76]

«О Повелитель Мира! — писал Саид Бараки. — Справедливость правителя в течение одного дня лучше, чем поклонение Всевышнему в течение семидесяти лет… Ты — как исток реки, а остальные наместники — как ручьи. И если источник чист, ему не помешает мутность ручьев, но если он сам будет мутным, тогда ему не поможет их чистота… Сам береги веру в Бога и борись за распространение веры».

— Да-да, борюсь! Еще как борюсь! — взбодрился Тимур. — Этому Туме. Тьфу ты, моему нареченному сыну Мухаммеду, пошлите еще денег и поддержку.

Это реакция на еще одно сообщение, правда, пришедшее с севера. Оказывается, незаконный сын Гайраха оказался способным малым. На востоке Алании и в Дагестане он поднял такие антиордынские настроения, что Тимура там уже ждут, чуть ли не как спасителя.

Вдобавок к этому Тимур вроде бы преуспел и на дипломатическом поприще. Дабы выиграть время и усыпить бдительность Тохтамыша, он, под предлогом заключения мира, с большими дарами направил опытного посла Алмалыка, который был племянником жены хана Золотой Орды. Красноречивому послу удалось достичь поставленной цели: Тохтамыш был крайне любезен и тоже послал дары Великому эмиру.

К этому времени из Ирана и Самарканда прибыли резервные войска, и Тимур уже готовился провести предпоходный смотр войск, как разведка донесла, что Тохтамыш миновал Дербентские ворота, маршем перешел реку Самур в однодневном переходе от стана Повелителя, и появились сведения, что авангардные части ордынцев кое-где вступили в боестолкновение, есть потери.

Говорят, от этого, вроде бы плохого сообщения, лицо Повелителя мира просияло:

— Видит Бог, я желал мира, — произнес он, прочитал молитву и крикнул: — Где этот астролог, старый плут?

Моллу Несарта в тот же момент доставили бы в шатер. Однако Тимур был в приподнятом настроении, и, пользуясь хорошей погодой, он решил прогуляться, посмотреть, как живет Молла, ибо ему доложили, что старик чудит, где-то выкупил какой-то странный прибор, днем и ночью в трубу глядит, какие-то записи и расчеты делает.

На вершине недалекого бугра, у самой реки, там, где снег уже растаял, а прошлогодний бурьян нежным ковром слегся, установил на треноге Молла Несарт какую-то штуковину. То в нее глядит, то еще куда-то, в общем, всецело поглощен своим делом, и даже не заметил, как хромой Тимур подошел, благо, без охраны, по-стариковски поговорить хочет, и сходу упрек:

— Ах ты, старый обманщик. Чего стоят твои ложные прорицания?

— Ты о чем? — встрепенулся Молла.

— Ты ведь сказал, что Тохтамыш далеко, наступать не посмеет. А он уже рядом.

— Прости, Повелитель. Я ведь не астролог-предсказатель, а ученый-астроном.

— Зачем наврал?

— Ты настоял.

— Так ты ведь на неделю отпросился, мол, «поднимусь на гору, выше облаков, на созвездие гляну».

— Помилуй, мой Повелитель. Звезды предсказали, что Тохтамыш первым в бой не пойдет. Но что поделать, если он такой подлый обманщик. Нет в нем веры, даже созвездие обманул.

— Хе-хе, а это точно, — стал доволен Тимур. — Только ты-то тоже врешь, в горы не ходил.

— О Повелитель мира! — развел руками Молла Несарт. — Ты действительно наместник Бога на Земле, потому все видишь. Был я в Мараге.

— Тебе мало, что твоего учителя-еретика Ширвани там повесили и сожгли, а тебя в пожизненный зиндан кинули?

— Ширвани был не еретик, а великий ученый, — тихо, но твердо вымолвил Молла.

— Так он, говорят, утверждал, что Земля вокруг Солнца вращается, а Луна — вокруг Земли.

— Так оно и есть, — громче голос Несарта.

— Ты это мне, Посланнику Бога, говоришь?!

— Прости, Повелитель, но Бог так создал мир, и, если хочешь, я тебе это докажу с помощью своего прибора.

— Что это такое? — заинтересовался Тимур, ибо новшества науки его всегда интересовали.

— Этот прибор называется «астролябия». Его придумал еще Птолемей.

— Он такой древний?

— Нет, этот по эскизам создал Ширвани, я ему помогал. А после того, как обсерваторию в Мараге разрушили, один дальновидный купец присвоил его себе, я на днях выкупил.

— Откуда деньги взял?

— Мне не только с тобой, но и с твоими сыновьями и внуками в шахматы играть приходится.

— Ты хочешь меня разорить?

— Это тебе не грозит; твои отпрыски похлеще тебя.

— Неблагодарный, — процедил Тимур. — Так на что ты истратил мое добро?

— Добро лишь трудом добывается.

— Что ты хочешь сказать?

— Только одно, что ты велик и справедлив.

— Хватить льстить, лучше расскажи об этой железяке.

— С удовольствием, Повелитель, — вежливо поклонился Молла. — Ну, если о земном, то с помощью этого прибора можно определить точное расстояние до той горы, ее высоту, и даже глубину вон того колодца.

— Нужная вещь, — сразу оценил Тимур. — Возьмем ее на вооружение. А ты, как властелин этого замысла, будешь получать жалование, ну, скажем, десять дирхемов в месяц, чтобы моих детей не обирал.

— Благодарю, Повелитель. Сама возможность заниматься астролябией — такое удовольствие, что плата мне не нужна. Позволь лишь по ночам звездным небом любоваться.

— Хе, а кто будет со мной в шахматы играть, и чем там любоваться, они так ничтожны?

— Ничтожна твоя плата, а звездное небо бесконечно, — и пока Тимур хмурил брови, продолжил: — звезды о многом говорят. Особенно о твоем Величии.