— Подкалиберные снаряды вам доставили? — спросил Ватутин. — Приехал лично

убедиться, учтите.

— Убеждайтесь, — ответил Катуков спокойно. — По пять на действующий танк. Этого

мало, так что присылайте еще. Впрочем, и этого количества хватает, чтобы поднять

боевой дух.

— На одном боевом духе далеко не уедешь, — Ватутин вздохнул. — Будут еще вам

подкалиберные снаряды, будут. С пехотой что?

— И с пехотой, и с артиллерией совместные действия обсудили, отработали кое-что на

учениях.

Ватутин помолчал, и Катуков понял: командующий намерен перейти к одному из самых

наболевших вопросов.

Так и вышло.

— А как у вас обстоит взаимопонимание с авиацией?

К авиации у сухопутных войск набралось много претензий. Постоянно твердили о том,

что необходимо завоевать «господство в воздухе», но на деле господство прочно

удерживали немецкие асы.

Немцы демонстрировали хорошую слаженность войск. Не стоило благодушествовать,

зная, что у них не хватает артиллерии: недостаток одного рода войск они восполняли

другим, и авиация до сих пор неплохо прикрывала их наземное наступление.

Эту ситуацию следует переломить. Вот о чем говорил Ватутин.

Командующий танковой армией дернул углом рта. Вопрос раздражал и его.

— Общее дело делаем, делить нам нечего, — сказал он наконец, словно заканчивая какой-

то давний спор. — А что ошибки случались…

Николай Федорович вспыхнул:

— Ошибки? Скажите прямо: несколько случаев уже произошло, когда наши авиаторы по

ошибке штурмовали наши же войска. С ними разбирается «смерш», между прочим.

Катуков пожал плечами:

— Не мое это дело, надо — разберется. А мы вот что сделали — пригласили к себе в

Успенов командиров двух авиационных корпусов — истребительного и штурмового. В

предстоящем бою они будут прикрывать нас с воздуха, если мы правильно понимаем ход

событий.

— Правильно понимаете, товарищ Катуков, — Ватутин допил чай. — Рассказывайте.

Катуков развеселился:

— Авиаторов прибыло видимо-невидимо: и старшие командиры, и младшие, вплоть до

комэсков и командиров звеньев. Весь чай у нас выпили, не поверите, Николай Федорович!

— Только чай? — прищурился командующий фронтом.

Катуков посмотрел на него ясными, честными глазами:

— Только чай, — повторил он. — Кстати, не хотите ли коньяка?

— Не могу, — сказал Ватутин.

Катуков рассмеялся от души:

— И я не могу — желудок болит… Похоже, вся радость жизни комэскам достанется...

Сели мы с ними за стол, разложили карты и подробненько все обсудили: где кто будет

находиться, как будет обозначен передний край наземных войск. Чтобы больше своих не

бомбили и не штурмовали.

— Ну, добро, — проговорил после паузы Ватутин. — Теперь вот что. Мы в штабе фронта

считаем, что главный удар противник нанесет на Обоянь, в вашем направлении — и в

направлении вашего ближайшего друга и соседа, Шестой общевойсковой армии

Чистякова. Вы же дружите с Иваном Михайловичем? Вот вместе в бой и пойдете. Будьте

готовы.

— Всегда готовы, — машинально ответил Катуков.

5 июля 1943 года, деревня Успенов, штаб Первой гвардейской танковой армии

Катуков вышел на двор из избы. Не спалось.

Наступал жаркий летний день. В яблоневых садах пели птицы, деревня дремала. Солнце

едва показалось из-за горизонта.

Катуков поежился. Не верилось, что скоро всему этому настанет конец. Ватутин не сказал

прямо, но мысль командующего была очевидна: Первая гвардейская станет

бронированным щитом в направлении главного удара.

Словом, держись, Иван Ефимович…

В небе раздался тяжелый гул. Катуков поднял голову: большими группами самолеты шли

на юго-запад.

«Красовский начал работу», — подумал Катуков.

Вторая воздушная армия, которой командовал Степан Акимович Красовский, поднялась в

воздух — сражение началось.

На улицу выбежал дежурный офицер:

— Иван Ефимович, штаб фронта!

Катуков вошел в штабную избу, взял трубку.

Ватутин говорил задыхаясь, как будто только что поднялся по лестнице:

— Командование приняло решение нанести по врагу упреждающий удар. Началась

артиллерийская подготовка. Противник намерен вырваться на Обояньское шоссе и

попытается мощным танковым ударом пробить нашу оборону. Манштейн, похоже, будет

действовать по шаблону — то же самое он делал под Сталинградом. Выдвигайтесь на

вторую полосу обороны Шестой гвардейской армии, к Чистякову.

5 июля 1943 года, Малоархангельск

Немцы двинули свои танки под плотным прикрытием авиации.

Самолеты с крестами шли тремя эшелонами.

Командующий Шестнадцатой воздушной армией генерал Руденко оставался возле

аппарата, выслушивая донесения и сердясь на их сбивчивость:

— Сколько?

— Насчитали до шестидесяти He.111, товарищ командующий, с ними истребители

прикрытия.

— Сколько, сколько истребителей?

— Много, товарищ командующий! Второй эшелон, по отчетам наблюдателей, — с

полсотни He.111 и с ними Ju.87. FW.190 не более двадцати.

— Какая дистанция?

— Три-четыре километра. И третий эшелон — тоже в четырех километрах: двадцать

бомбардировщиков и примерно сорок истребителей. Бомбардировщики идут на разных

высотах. Это усложняет работу зениток.

Руденко отдал приказ, и в воздух поднялись истребители Шестого истребительного

авиакорпуса и соколы Первой гвардейской авиадивизии.

Уже перевалило за полдень. Руденко подозревал, что пехота неоднократно высказалась по

поводу бездействия советской авиации. И черт побери, пехота права.

5 июля 1943 года, аэродром Фатеж — район Понырей

— Наша задача — прикрывать сухопутные войска, — сказал командир звена майор

Калмыков. — И вот еще что, соколы: с командного пункта дважды уже передавали

категорический приказ — уничтожать только бомбардировщиков! Вы поняли?

Летчики-гвардейцы помалкивали. Они знали, какие обвинения могут воспоследовать:

истребители действительно часто увлекаются боем с другими истребителями.

Немцы не хуже наших знают азартный характер, который приводит пилота в

истребительную авиацию. Личный счет сбитых врагов, захватывающие воздушные

поединки…

— Нам предстоит работа, — подчеркнул командир. — Работа, а не «свободная охота».

Эти приключения — не сейчас. Наземные войска ведут тяжелейшие бои, немцы

прорываются. А их авиация продолжает хозяйничать в небе и бомбить наши танки.

— Ясно, — пробурчал младший лейтенант Шерстнев.

— Хорошо, что тебе это ясно, Шерстнев, — повернулся к нему командир. — Еще раз

повторяю: только бомбардировщики! Помните, под Сталинградом, — лицо командира

чуть смягчилось, — Илья Чубарев таранил «Фокке-Вульф»? И ничего, жив остался.

Слабое место у самолета — хвостовое оперение. Его можно срубить винтом. Подходить,

понятно, в таких случаях приходится на малой скорости, а это почему опасно? Можно

попасть под сильный огонь неприятеля. В общем, решайте сами, а задача вам ясна. — Он

понизил голос: — В районе Понырей сейчас Рокоссовский и командующий Шестнадцатой

воздушной армией Руденко. Так что биться будем, можно сказать, над самой головой у

начальства.

Четверка Яков поднялась с аэродрома. Поляков шел ведомым у командира звена.

— Мотор барахлит, — Калмыков выругался страшными словами и повернул Як обратно к

аэродрому.

Истребителей осталось трое: пара Маркевич — Шерстнев и одиночкой Поляков.

Над Понырями действительно было черно от вражеской авиации. Несколько групп

бомбардировщиков подходили с разных направлений.