Но что это? Ляушин не сразу осознал оглушающую невероятность того, что предстало его взору. Шок опередил сознание и перечеркнул трезвый разум. Из «опеля» выскользнула нимфа, достала с сидения тросточку, закрыла дверцу и, прихрамывая, пошагала к подъезду Арбелина.

В глазах у Ляушина потемнело. Он увидел свою мечту. Боже мой, откуда она такая! Девушка с мальчишеской стрижкой была спортивно стройна и изящна, прихрамывание не только не портило пластики её тела, но даже добавляло шарма, а для Ляушина было священным символом высочайшей сексуальности, какую только он мог представить и о какой мечтал всю жизнь. В ладно сидящих брючках, в белой кофточке и тёмносиней, под цвет брюк, жилетке, к подъезду, опираясь на тросточку и прихрамывая, двигался Идеал Ляушина.

Женщин Ляушин любил по-своему, по-особенному. Обычные и даже красотки, на которых мужчины глаза пялили, не вызывали у него никакого интереса, он был к ним равнодушен. Зато когда на глаза попадалась хромоножка или какая-нибудь искривленная телом, особенно полиомиелитом, он трепетал. Началась и закрепилась эта его особенность в армии. Взвод конвоиров посещал всем составом одну хромую, тихую и необычайно похотливую девицу лет под тридцать. То, что она хромоногая и с каким-то странным вывертом левой ноги, их не смущало. Как сказал один известный драматург, длина и красота женских ног в постели теряет значение. Кривизну её ног солдаты игнорировали, они получали в наивысшей степени отдачи то, что ждали, – хромоножка своё дело знала превосходно, иначе у неё не было бы клиентов. Ляушин, совсем неопытный по женской части юнец, получил от хромоножки первый раз в своей жизни настоящее мужское наслаждение, которое его изумило, так как не шло ни в какое сравнение с тем, что он получал от онанизма, которым утешался с двенадцати лет. И он в беспутную хромоножку втрескался по уши. И во второй раз ощутил еще большее наслаждение, когда провёл рукой по её искривленной, странно подёргивающейся ноге. С тех пор он в очереди к её прелестям пристраивался последним и это давало ему то преимущество, что он подолгу страстно смаковал свою физическую сплетённость с хромоножкой. Та это его особенное отношение к ней сразу учуяла, её это увлекло, и она дарила ему самые разнообразные повороты туловищем и ногами. Солдат уже ничего не интересовало, каждый излил накопленное за неделю, а то и за две, и Ляушину доставалось пиршество никем не подгоняемого гурмана. И хромоножка уже не напрягалась, а только расслабленно извивалась, что Ляушина и подхлёстывало.

Но он не был ещё тем изощрённым психологом, каким стал спустя десять лет, когда был внедрён женой к Гаргалину, начитался нужных книг и прошёл всяческие курсы и тренинги. Он не знал, что первый оглушительный сексуальный опыт и закрепление его повторением формирует зависимость. Он, быть может, остановился бы, поискал бы что-то другое, нормальное, как у всех парней. Но он ничего ещё не понимал и потому превратился в сексуального фетишиста, фетишем же для него стали женщины хромые и искривлённые, только с ними он получал то, что донжуаны имели с красавицами.

А став зрелым мужчиной, Ляушин открыл буквально охоту на хромоножек. И он их всегда находил и приманивал, так как его страсть не укрывалась от них и они пылко шли ему навстречу. Он их любил, а что женщине надо, кроме истинного трепетного чувства обожания её такой, какая она есть.

Тяга к хромоножкам некоторое время его все же несколько комплексовала, ведь понятно же, что она отличала его от всех нормальных мужиков. Но избавиться от этого некомфортного застревания помог Альберт Эйнштейн. Вычитав случайно в каком-то журнале, что Эйнштейн был женат на хромоногой сербке и страстно её любил, Ляушин не только успокоился, но даже возгордился своим сексуальным пристрастием: он такой же, как сам Эйнштейн!

Гаргалин об этой тайной аномалии своего подчинённого узнал от первого интригана и доносчика Никшанова. Секретная квартира-явка, которая была в их владении и служила для тайных встреч с завербованной агентурой и рядовыми сексотами, была снабжена Никшановым прослушкой и видеонаблюдением. Вот как-то Гаргалин и увидел, что проделывает его верный кадр с какой-то зачуханной бомжеватой хромой, которую приволок в эту квартиру. «Что ж, – сказал себе Гаргалин фразой из популярного кинофильма, – у каждого свои недостатки, лишь бы работал хорошо». А Ляушин работал не хорошо, а отменно.

***

Кровь отлила, Ляушин побледнел, мобилизовался. Мелькнуло: «А что если она к креатину?»

Нимфа прошла половину расстояния от машины до подъезда. Ляушин пришёл в себя, мгновенно выскочил из своего «мерседеса», собранно, стараясь не суетиться, широко шагая, пошёл вслед и поравнялся с девушкой прямо у двери в подъезд, ощутив дурманяще нежный запах её тела.

Девушка набрала номер квартиры на домофоне – 77. Увидев это, Ляушин впал в животную ярость и если ничем это не выказал, то только благодаря профессиональной натренированности психики – быть всегда невозмутимым как самурай. Но внутри, внутри всё клокотало. Мечта, идеал и старикан!

– Юлиан Юрьевич, это я, Альфа. – произнесла нимфа грудным бархатистым голосом, удивительно мелодичным и волнующим, что добавило Ляушину восхищения. Тело, хромота, запах, голос… С ума сойти!

Дверь в подъезд открылась.

И Ляушина понесло, профессионализм дал сбой, пошёл насмарку. Разве недостаточно было того, что он узнал? Надо вернуться в свой драндулет и ждать, что будет. Выйдет ли она одна или с ним. Или надолго задержится. Так нет, опытный агент ФСБ сорвался и решил пойти на риск.

Ляушин вошёл в подъезд и двинулся к лифту вместе с мечтой.

Вошли. Он скромно отодвинулся, давая девушке простор в кабине лифта и вдыхая её божественный аромат.

– Вам на какой этаж? – вежливо спросила мечта.

Оглушённый Ляушин растерялся. На какой ему надо, чтобы следить? выше или ниже? – лихорадочно соображал отупевший мозг.

– Н..н..на седьмой. – не своим голосом вымолвил, наконец, опытный сыщик.

– А мне на восьмой. – сообщила девушка, улыбнувшись мягкой обворожительной улыбкой, и нажала на кнопку «7».

На седьмом этаже Ляушин вышел и, пока лифт поднимался выше, взбежал на полтора пролёта и затаился, прислушиваясь.

Звонить девушке не пришлось, креатин её уже ждал.

– Милости прошу, Альфа. – услышал Ляушин мужской и вовсе не стариковский, а молодо энергичный голос. – Какое у Вас впечатляющее имя.

«Донжуан хренов», – ругнулся злобно Ляушин про себя. Что ему оставалось делать? Только спускаться в «мерседес» и ждать.

Такого томительного ожидания не было у него во всю жизнь. Время медленно тянулось и чем дольше идеал не появлялась в двери подъезда, тем похабнее крутились в воображении извращенца возможные сценки общения в квартире 77. Там могло происходить всё то, о чём он мечтал! Ляушин стонал, изнемогая.

Прошло почти два часа. Он готов был мчаться с пистолетом в квартиру 77 и пристрелить старика.

Но вот появилась новая картинка. Подъехала невзрачная темно синяя «Ока» и из неё вышел худой, как палка, парень. Раскалённый мозг Ляушина зафиксировал «тощий как скелет», и проследил, куда скелет двинулся. А двинулся он к подъезду креатина. И вот когда скелет готов был набирать номер на домофоне, дверь открылась и появилась она, его мечта. Лицо её сияло, а щёки горели румянцем. О, Боже! Значит всё, что выплёскивало его воображение, там и происходило. Ляушин стиснул зубы.

Парень с нимфой разминулись как незнакомые.

Девушка пошагала к своему «Опелю», открыла дверцу, забросила тросточку и скрылась от взора.

Что делать, что делать? Ехать за ней? Или ждать старца?

Ляушин вдруг опомнился, вспомнил, что он на службе и надо выполнять задание Умника. Решил ждать. Записал номер «опеля», к вечеру у него будет о нимфе вся информация. Он связался по мобильнику со своими службами, чтобы разузнали всё возможное по такому-то номеру автомобиля «Опель-Астра».

Через два часа из подъезда вышел скелет.