Ещё на заре своей службы в КГБ Гаргалин усвоил непреложное правило: успех в их деле определяется хорошей агентурой, а хороший агент должен быть способен на всё, должен быть профессионалом и одновременно законченным циником, иначе сойдёт с дистанции при первой же встрече с настоящим шпионом или предателем Родины, которые все, как известно, циники и подлецы, они-то церемониться не станут. Такова уж служба госбезопасности, что приходится работать с самыми порой отвратительными мерзавцами и они-то являются часто лучшими агентами. Так что и Никшанов, и Ляушин его более чем устраивали, хотя за пределами службы он ни с тем, ни с другим не сел бы даже за один столик в вонючей забегаловке.

У другого подчинённого Гаргалина капитана Гедалия Ляушина была иная специализация – он работал «по живому»: выслеживал, фотографировал, залезал в квартиры фигурантов и в их офисы, подсматривал, подслушивал, ставил жучки, одним словом, прилипал к человеку как пиявка и высасывал всю его тайную жизнь. В этом качестве он был лучшим и приносил порой такие подробности, что многоопытный Гаргалин оторопело хлопал глазами. А Ляушину доставляло наивысшую радость выудить у подброшенного ему креатина такие тайные гадости и проделки, от которых сам бы он ужаснулся, выстави их на обозрение. Особенное же удовольствие испытывал Ляушин, когда обнаруживал сексуальные отклонения и аномалии, вроде какого-нибудь фетишизма типа коллекционирования женских трусиков или порнооткрыток. Голубизна его давно уже не возбуждала, он её лишь фиксировал и преподносил Гаргалину как скучный факт. Зато фетишизм выкладывал будто тортик на золотом подносе, смаковал каждую деталь, подробно описывая Гаргалину и доводя его иногда до отвращения или хохота в зависимости от фактуры фетиша. И тут Гаргалин уверен был на сто процентов: уж кто-кто, а Ляушин выкопает всё и явное, и скрытое от глаз, и Арбелин будет разрисован всеми красками подлинного художника тайного сыска.

Странное имя Ляушина всегда всех настораживало, скрыто было в нём что-то нехорошее. В семье звали его Геда и Гедик, но сверстники всегда переделывали на Гадика. Сослуживцы в армии сразу решили, что он будет Гад. Он и был гадом: доносил, клеветал, запускал низменные слухи, ябедничал. Пробовали учить, устраивая «темную», не помогало, только усиливало его пакостные наклонности. Стали просто сторониться, держаться от него подальше. Зато у начальства был он незаменим как информатор.

Тем, что попал служить в конвойные войска, Ляушин был рад. Не просился, так ему определили, и это оказалось его сладкой судьбой. Он испытывал нечто близкое к блаженству, когда конвоировал зэков. Вот они, подонки, отребье рода человеческого, а он над ними царь и жрец, можно и подстрелить при попытке к бегству.

Из конвоиров исправительно-трудовых лагерей он был вытащен служившей в милиции хромоногой великаншей Анфисой Синютиной, ставшей его супругой, и ею же запущен был потом в ФСБ. Циничный опыт конвойной службы сыграл свою роль: везде и всюду Ляушин подозревал грехи и зорко их выискивал. «Нет человека без греха» – было его философией и профессиональным кредо. А вот откопать грех бывает трудно, люди грехи прячут, камуфлируют, выпускают над ними дымовые высоконравственные завесы. Если он где-нибудь слышал слова о чьей-то чистоте помыслов и идеализме, то язвительно кривил рот в усмешке, говоря про себя: «Хорошо притворяется, скотина!» И это определило для Ляушина не только трудовую судьбу, но было азартом, увлечением, в котором раскрытый чей-то грех или грешок вызывал радостное чувство открытия и победы. И чем омерзительнее был вскрытый грех, тем сладостнее он смаковал его в своем воображении, а потом выкладывал Гаргалину.

Знал, знал Гаргалин грязную душонку Ляушина, знал кому бросить, как кость голодной собаке, учёного-пенсионера с идеей фикс. Этому самому надёжному и дотошному агенту, в последнее время заскучавшему от отсутствия интересных креатинов, Гаргалин и передал под наблюдение Арбелина.

***

Первое, что сразу же обнаружил Никшанов, было досье на Арбелина тридцатилетней давности, причём в недрах родной организации. Из досье следовало, что Арбелин бросил служить на ниве высшего образования и занялся домашними заботами, окружённый престарелой матерью и детьми. Проверку произвели масштабную, собрали сведения по всей стране, где были у Арбелина друзья или родные. Увы, с точки зрения госбезопасности он оказался ничем не запятнан, ни в каких заварухах и тайных сборищах не участвовал, не пил и не курил, был, можно сказать абсолютным одиночкой и сам себе на уме, просто-напросто нетипичный тунеядец. Вот и перебросили его в милицию на предмет привлечения за тунеядство.

Никшанов начал увлекаться – история получалась с загадкой. Человек оставил блестящую карьеру и ушёл от сытого звёздного существования на самое дно. С чего бы? Никшанов созвонился с управлением МВД, попросил срочно разыскать досье на Арбелина. В том, что в руках милиции Арбелин побывал, Никшанов был уверен, ведь информацию из КГБ перебросили туда. Но как и чем закончился его контакт с милицией?

Пока милиция искала досье в своих архивах, Никшанов полез в Интернет, этот великий с недавних пор помощник всех и всяких сыщиков земного шара. Здесь, в сетях добывал Никшанов львиную долю информации о клиентах, тут было всё от высокого до низменного, а если у клиента был свой сайт и ящик электронной почты, то Никшанову оставалось только, потирая руки от удовольствия, пускать в ход свои способности бывалого хакера, которыми он гордился и частенько сожалел, что не может и не имеет права похвалиться своим профессионализмом перед обычными хакерами, за которыми, кстати сказать, сам же и охотился по долгу службы и на его счету было не одно раскрытое преступление по криминальному взлому баз данных. А ему взламывать сам бог велел, то есть недремлющее око родной организации.

Сайт у Арбелина был, были и два почтовых ящика. Опытным глазом Никшанов просмотрел сайт. Сконструирован сайт был тяп-ляп, любительская самоделка, Никшанов поморщился. Зато материалы, выложенные Арбелиным, внушали почтение: то были его статьи, интервью, проекты, мастер-классы и семинары. Всё это проходило под флагом созданной им науки, названной «фасцинетика», социально-инженерная наука о сигналах и коммуникации очаровывания и устрашения. При всём нигилистическом настрое ума Никшанов не мог не уловить серьёзности замысла Арбелина и почти понял, зачем он двинул проект о создании научно-исследовательского центра не в университет или Академию наук, а именно к ним, в ФСБ. Сигналы, о которых писал Арбелин, лежали, как он сообщал на сайте, в основе любого манипулирования людьми, вроде политической пропаганды или мошенничества, а тем более в процессах зомбирования масс, в рекрутировании слабых внушаемых лиц в тоталитарные секты, экстремистские организации и террористические банды. «Круто!» – причмокнул языком Никшанов, и немного зауважал креатина. Оставалось только проверить предложенное Арбелиным на истинность и прагматизм. Критический настрой ума подсказывал Никшанову, что хоть и лихо закрутил Арбелин, но попахивало прожектёрством «спасителя Отечества». Прав Умник, стоило с ним разобраться.

Была на сайте и фотография Арбелина. Никшанов скачал и распечатал её, а Ляушину тотчас перегнал на мобильник.

Минула пара часов и Никшанову привезли папку из милиции с уголовным делом о привлечении Арбелина к ответственности за тунеядство. Точнее – о несостоявшемся привлечении. Из бумаг следовало, что проверку на предмет тунеядства произвели тщательно, опер, взявшийся расколоть Арбелина, оказался дотошным, но состава преступления не нашли, так как у Арбелина семья, дети, только что родился сын, матери под восемьдесят и он загородился тем, что выполнял функции домохозяйки. Получалось, как понял Никшанов, что Арбелин умело схитрил и прикрылся семьёй. Дотошный ум бывалого сыщика мгновенно ухватил в досье из милиции новую неожиданную информацию: молодая жена, родившийся ребёночек, кроме того ещё двое детей девяти и пятнадцати лет. Стало быть, уже дважды, а то и трижды женат. Никшанов, муж единственной жены и строгий семьянин, заёрзал – блудоманов он терпеть не мог. Интуиция не подвела, проверка по паспортным службам и ЗАГСам, тотчас им запущенная, выдала ему информацию на четырёх жён Арбелина. Это было уже слишком круто. Никшанов не на шутку осерчал. Ну и фрукт, этот старикан! Учёный со степенью, тунеядец, четыре жены, куча детей, создание какой-то странной науки, скорее всего с приставкой «лже», лихой проект в ФСБ. Интрига закручивалась, Никшанова охватило страстное любопытство, и уже не только служебно-сыскное, но обычное обывательское. Что за тип к ним свалился?