И надо же такой подмоге случиться! Он наткнулся на форум, на котором Арбелину промывали косточки. Ах, какое это великое изобретение Интернет с его сетями и форумами! Свечку надо ставить изобретателям! Вот она, подноготная, которую так любил и смаковал Никшанов в креатинах, подбрасываемых ему для просвечивания вдоль и поперёк Умником. Псевдоучёный, пиарщик, прелюбодей и т. д. и т. д. Никшанов успевал только глотать сладкие подробности. Особенно весело позабавило запущенное каким-то анонимом остроумное уничижительное сравнение Арбелина с профессором Выбегалло из «Понедельника начинается в субботу» братьев Стругацких. Стругацких Никшанов любил.

Вдруг наткнулся на пост Кисельчука, известного в Бурге политтехнолога и их тайного агента, подбрасывавшего Умнику информацию о городских политгруппировках. Странно, зачем это он засветился под своим именем, а не использовал «ник». Запись Кисельчука была короткой, как боксёрский удар, и едкой, как укус осы: «Не устраивай балаган, старый дурак. В твоём возрасте о душе пора думать, а не о пиаре». Крепко врезал!

А вот и на каком-то московском форуме проехались по креатину. Некто под ником Alexисторгнул на креатина сарказм: «Конечно, сейчас ему уже ничем не поможешь, он застрял в своей системе представлений, но ведь когда-то давно ему можно было объяснить про вероятность, информацию, энтропию и логарифмы». Уничижительно. А вот ещё сарказм какого-то поэта Ефима Румянцева о сайте креатина: «нормальным дизайном, впрочем, как и настоящей наукой там и не пахнет». А вот совсем уж сатирическое: «Корневым словом в названии новой «науки» является частица ФАС. А «ФАС» – это не Федеральная Авиационная Служба, как вы могли подумать невзначай, а вполне конкретная команда, отдаваемая проводником сторожевой собаке».

Посмеялся от души Никшанов. И вдруг оглушило его ещё более ошеломительным известием: не четыре, а пять жён у динозавра Арбелина-Выбегалло, причём каждая следующая моложе предыдущей, а последняя и того страшнее – аж на сорок лет его моложе!

Астматик Никшанов задохнулся и полез за эфедрином. Чёрт подери, этот старик совсем сумасшедший, мало того, что провокаторские проекты подбрасывает, он ещё и сексуальный маньяк! Это был перебор для строгих супружеских принципов Никшанова, ни разу не изменившему своей жене за все десять лет жизни с ней.

И ему до нервного зуда захотелось увидеть этого старикашку-маньяка. Просто увидеть, каков он этот человек, живущий по адресу такому-то, как он выглядит, какие у него глаза. Что это за экземпляр такой рода человеческого. И он наметил съездить и посмотреть на Арбелина.

Глянул на часы. Три часа всего, успеет. Быстро закрыл бумаги в сейф, выключил компьютер и чуть не бегом двинулся к своему «Форду». Он даже не подумал ещё, как же сможет увидеть Арбелина. А пока ехал, придумал самое простое проверенное средство – позвонить в его квартиру, притворившись кем-то ищущим какого-нибудь Иванова-Сидорова. Если Арбелин дома и откроет дверь, то и явит Никшанову своё обличье в самом обычном домашнем виде, в абсолютной естественности и непритворстве. А ему, опытному физиогномисту, достаточно двух секунд, чтобы понять, кто он и чем дышит. Только бы оказался дома.

Руки астматика вспотели от волнения. Никшанов остановился и вдохнул ещё одну порцию эфедрина.

Приехал к дому Арбелина он в четыре часа. И ему повезло – Арбелин оказался дома и открыл дверь.

– Прошу прощения, – как можно проникновеннее произнес Никшанов, – мне нужен Шустиков Сережа, квартира 77.

– Шустикова Сережи по этому адресу нет, ошибка, – вяло отреагировал Арбелин, пронзив Никшанова гипнотическим взглядом глаз необычайного, чуть ли не антрацитового цвета, – номер дома какой?

Растерявшийся от острого взгляда Никшанов всё же сумел прикинуться и добавил к номеру дома Арбелина букву «б»:

– Репина, 12–б?

– Это рядом, здесь 12–а. Извините.

Арбелин закрыл дверь.

Мельком, буквально в долю секунды, когда Арбелин, закрывая дверь, чуточку повернулся, хватило Никшанову, чтобы зафиксировать горб. «Старик-то ещё и горбат!» – пронеслось в мозгу. Это было уж совсем чересчур. Пять жён горбатого превратились в яркую образную метафору, в кинокадры в богатом воображении Никшанова, привыкшего представлять пороки клиентов в картинках. Пять красавиц одна другой моложе, горб и Шехерезада.

Оставалось перевести дух и переварить увиденный образ.

У Никшанова горба не было и была у него одна-единственная жена Зинаида, курица, как звал он её по-свойски, и ей это почему-то нравилось. А про себя в минуты злости, узнавая об очередных наставляемых ему родимой курицей рогах с очередным спортсменом, – курица работала медсестрой в спортивном меддиспансере и была сексуально ненасытна, – называл её сукой. Но терпел, знал, что другой такой жены ему не сыскать, да и сынишку, Гарика, любил больше жизни. Зина, похотливо и грубо насыщая плоть со спортсменами, была с ним нежна и заботлива, как мать, а ему с астмой и кучей комплексов только такая жена и была нужна. Да, курица и сука, но родная, мать Гарика, и заботливая подруга. Её сексуальную похотливость он прощал, такой уж она уродилась, гены, ничего не поделаешь, тем более сознавал и признавал Никшанов свою в этом отношении ущербность. И было в курице ещё одно магическое свойство – её нежная бархатистая кожа источала целительный запах, от которого астма отступала и, уткнувшись в её грудь, вдыхая этот целительный аромат, Никшанов засыпал крепким беспробудным сном ребёнка. Ему постоянно нужно было лекарство от изнуряющей болезни и лучшим лекарством было тело курицы. Но как он завидовал и как неистово ненавидел мужиков-жеребцов, этих биологических тупых самцов, трясущих гениталиями! До скрежета зубовного. И вот Арбелин, горбатый старикан с пятью жёнами и кучей детишек. И вовсе не тупой, скорее наоборот, хоть и сумасшедший. Нишанову захотелось его уничтожить, размазать по стенке, стереть в порошок и пустить по ветру. Он люто его возненавидел.

***

Гедалий Ляушин со своей специализацией выслеживать, подглядывать, подслушивать тоже наметил в плане своём на этот день увидеть фигуранта вживе, желательно в движении, посмотреть, где живёт, заснять на всегда бывшую при нём миниатюрную видеокамеру или сфотографировать, если удастся приклеиться, и соединить всё это с информацией, которую выдаст червяк, как звал он про себя Никшанова, которого всегда опасался, зная его изощрённость в доносах и распускании порочных слухов. Не раз бывал его жертвой.

Но план Ляушина затрещал по швам и был разрушен самым нежданным образом, ввергнув его в панику и стресс.

Он приехал к дому Арбелина гораздо раньше Никшанова, в начале одиннадцатого. Поставил свои дряхлые «Жигули» у подъезда с квартирой Арбелина, осмотрелся, готовясь усидчиво поджидать, когда выйдет Арбелин. Фотографию его, присланную Никшановым, внимательно просмотрел и впечатал в память.

Грело солнце, день выдался почти летний, деревья уже покрылись зелеными листочками, чирикали воробьи, порхали первые бабочки. Рай!

Однако не сиделось. Он решил посмотреть, на каком этаже квартира креатина.

Поднялся на лифте на самый верхний этаж и, спускаясь по лестнице, оглядывал номера квартир. Дом был шестнадцатиэтажный и устроен так, что на лестничную площадку выходили по три двери. Номер квартиры Арбелина «77» Ляушин увидел на восьмом этаже.

Спустился, уселся ждать. Терпение у него было натренировано годами высматривания, мог и сутки просидеть. Всегда запасал пару бутербродов с колбасой или какой-нибудь другой еды и литровую бутыль кока-колы. Устроился поудобнее и устремил глаза на дверь подъезда, приготовив камеру.

И вот тут произошло то, чего он никак не мог ожидать и что его пробрало дрожью до пяток.

Во двор въехала «Опель-Астра» нежно розового цвета, что сразу бросилось в глаза. Хороша тачка, отметил Ляушин с завистью. Умник на его приставания обновить ему «Жигули» на что-то поприличнее, вразумлял, скотина, что секретный агент не должен ничем привлекать внимание, а машиной тем более, и отказывал. Свой «жигулёнок» Ляушин терпеть не мог, ехидно называл «мерседесом», а куда денешься, служба требовала жертв. Подумывал даже устроить ДТП, чтобы расколотить эту рухлядь.