Не остаётся ли, раз уж родился и жив на этой грешной планете, насладиться её красотой и создать для себя некую весёлую жизнь-игру, захватывающий трикстерский спектакль, наполненный фасцинацией радости. Да, да, игру, ведь фасцинация по эволюционной природе своей пронизана чарующими волнами эйфории, любованием и жутью, фейерверками, молниями, озарениями, блеском, поэзией романтики и трагедии, не прекращаемой игрой в бисер. Значит надо погрузить фасцинетику в радостную возню, увлекательную драматургию, продолжать по мере сил встраивать её в человечество, хоть оно и исчезнет в тартарары, но не так, как он делал до сих пор, опираясь в основном на информацию и убеждение, а с весёлостью и юмором Сократа. Вечности всё это до фонаря, она бездушна и неумолима. Что ж, какое мне дело до того, будут ли знать фасцинетику через пять или десять тысяч лет, как египетскую Книгу мёртвых или ту же Библию, или канет она в космическую бездну вместе с галактикой. Осталось жить не так уж много и обретённый от создания фасцинетики энтузиазм этот срок продлит лет на десять, а возможно и больше. Значит надо жить, напрочь отметая все ненужное, суетное, мелочное и пакостное. Воплотить принципы фасцинации в собственную жизнь, провести своеобразный эксперимент над собой любимым. И написать книгу «Фасцинацией живи человече!», лейтмотивом которой будет конструирование каждым человеком своей системы фасцинирующей жизни – жизни с радостью, бодрым тонусом и хорошим настроением. Это будет новая философия человеческого бытия, очищающая человека от скверны озлобленности, агрессии, нездоровья и ненужных страданий. Ведь я, – размышлял Арбелин, – после создания фасцинетики уже начал это осваивать, хоть и стихийно. Теперь надо всё делать точно и умело. С сегодняшнего дня и начнем, сукин ты сын, Арбелин! И ничто не свернёт тебя с избранного пути! Начнем организацию весёлости и радостности, как учил мудрый Сократ. Всё важно! Всё необходимо связать в узел бодрого эмоционального тонуса. Чтобы тело пело и играло, а мозг взволновался и возрадовался. Так возвеселимся же!

В приподнятом настроении Арбелин ринулся в ванную навстречу контрастному душу – тонизировать и возвеселить тело. Но его коварно поджидало огорчение – вот она нестабильная стабильность Пригожина! – из крана с холодной водой лилась только тоненькая струйка. Какой же тут контрастный душ. Но тотчас же пришла подсказка, обновлённый фасцинацией мозг мгновенно выдал решение, развеселившее Арбелина: терпеливо набрать ведро холодной воды и после горячего душа, – а горячая вода в кране шла превосходно и нужной нагретости, – окатиться с головы до ног из ведра. Решено – сделано. Через пятнадцать минут Арбелин вытирался махровым полотенцем и с удовольствием наблюдал, как тело охватывает волна эйфории. Вот она, соматическая радость по Павлову!

«А теперь выпьем кофейку!» – воскликнул наш неофит философии радости. И надо купить сегодня эту бодрящую корейскую морковь-ча. Неделю назад он взял её на пробу и был приятно очарован. А кроме того была и несомненная польза: сырая морковь с красным перцем – мощный удар против вероятности рака. Морковь-ча стала ещё одним постоянным блюдом в его аскетическом рационе. Вкусным лекарством, как он назвал свою теорию фасцинирующей кулинарии.

Уже на другой день Арбелин поймал себя на том, что изменилось его восприятие мира. Эпоха аскетического и несколько неуютного, хоть и надежного, отшельничества закончилась. Депрессия от мучительного разрыва с последней женой почти улеглась. Он вдруг вновь возжаждал публичности, встреч с людьми, разговоров, дискуссий.

Начинался новый этап жизни – выстраивание драматургии радости и увлекательного общения на завершающем этапе биографии, который может продлиться всего-навсего год или месяц, – ведь человек внезапно смертен! – а возможно и лет тридцать. Арбелин намеревался жить до ста лет и истово верил в такую свою судьбу. А жить лет тридцать надо было позарез, поздновато мозг его выдал на свет божий фасцинетику: для её развития и распространения потребуется немало лет и каждодневный труд.

Как-то сама собой дозрела и волнующе захватила его идея зацепить фасцинетикой государственную машину, и не какое-нибудь нищее министерство образования или покрытую плесенью академию наук, которые наверняка отмахнутся от него из-за скудности своих бюджетов и кислой консервативности мозгов, а могущественную и всегда денежную госбезопасность, ФСБ. Все службы безопасности и разведки мира создавали секретные центры и лаборатории по разработке психотропных воздействий на человеческую психику, и даже на исследования такой чепухи, как ясновидение, телепатия и телекинез. Фасцинетика выходит на пути такого управления психикой масс, какие и не снились ни науке, ни разведкам. Ведь в основе всех страстных, доминантных, оглушающих и гипнотических воздействий на психику лежат сигналы и нейрофизиологические процессы фасцинации. Во всём живом мире. Уже вирус, не то живое, не то ещё неживое, мизерное агрессивное устройство, фасцинирует живую клетку, усыпляя её бдительность, чтобы проникнуть в неё и превратить в рабыню. Любое зомбирование, включая знаменитое вуду, без фасцинации пустой звук. Значит фасцинацию можно поставить на службу обществу, сделать огромной силы оружием против любых экстремистских трансформаций психики, против любого тоталитарного и агрессивного умопомрачения. Создать фасцинативную систему, обеспечивающую безопасность государства на уровне вредоносных изменений психики. Профилактировать и лечить массовую психику, а не ждать её провалов в массовую психопатию. Информационные технологии в этом мало пригодны. Фасцинативные могут стать всесильными как магия и религия, эти великие фасцинирующие изобретения человечества, уводящие его в бездны массовой шизофрении и психопатии.

И снова, как с контрастным душем, Арбелин не стал откладывать, а собрал воедино всё, что писал уже целый год, обдумывая и оттачивая формулировки, и принялся за обращение в ФСБ с идеей создания в её системе научно-практического центра антиэкстремистской фасцинетики.

Относился Юлиан Арбелин к странной и, казалось бы, давно вымершей категории учёных-одиночек, даже, можно сказать, учёных-отшельников. Причём удивительным было то, что это исследовательское одиночество соединялось в нём с гиперактивностью, с выдумкой и попытками реализовать самые разные социально-инженерные проекты. И к тому добавлялся ещё отточенный профессионализм по части технологий избирательных кампаний, на которых он и прирабатывал на кусок хлеба с маслом. А иначе хоть на хлеб с квасом переходи, заработной платы не было у него тридцать лет – юдоль свободного художника! Потому и пенсия была минимальная, ниже прожиточного минимума. Хоть бутылки собирай.

Всё это в нём сочеталось и переплеталось, не мешая, а даже, в конечном счете, образуя некую замысловатую, но продуктивную систему. Правда, приходилось и жертвовать, и для исследовательской кабинетной, тихой и усидчивой работы времени порой катастрофически не хватало. Те же избирательные баталии требовали порой круглых суток, до изнеможения и стресса. Выдерживал. И как только освобождался от всей этой чумной суеты, с головой уходил в сокровенное – в свои исследования.

На седьмом десятке осенило – фасцинация, это она-голубушка содержит в себе те многие тайны и секреты, которые делают живое существо устремлённым в жизнь, энергичным, эмоциональным и непредсказуемым, гибким и настырным, похотливым и возвышенным. В том числе и человека. Так он создал фасцинетику, науку оглушительную, внезапную, взывающую к преобразованию всего биосоциального знания. И не признаваемую с самого первого дня, как только он о ней оповестил мир. Это его огорчило, но не настолько, чтобы впасть в отчаяние. Что-что, а советско-российский учёный мир с его групповым тупоумием, консерватизмом и трусостью, при которых только и возможно было шельмование генетики, кибернетики и проч. и проч., он прекрасно знал. И знал – ему надо радоваться, что открытие сделано в век, когда шельмование сгинуло как средневековый инквизиторский кошмар, а непризнание он уж как-нибудь выдержит. Дел невпроворот, годы поджимают, надо трудиться. И, как мудро учил великий физик Пётр Капица, лучшим качеством учёного является многолетнее терпение. «Ничего, потерпим!», – шутил про себя Арбелин, только для долготерпения нужна долгая жизнь. И двигался дальше.