—
Не понял? — удивился начальник.
—
Уверены ли вы в том, что эта уступка, а я иначе не могу назвать, не обоюдна? То есть, они пошли на несколько уступок начальству. Я имею в виду поселенцев. А начальство — пошло им навстречу.
—
Говорите, что вы думаете?
—
Это обоюдное соглашение. Уступка за уступку. И все в выигрыше. Как говорят — никто не внакладе.
—
Не без того, но уступки руководства не могли привести к плохим последствиям.
—
Вернее, руководство не хотело таких последствий. Но они могли произойти. Помимо желания. Ведь обязанное отсутствием буксирных и транспортных средств, отсутствием сопровождающего аварийного катера, что ставит под угрозу жизни плотогонов, руководство должно было как-то компенсировать плотогонам проявление их сознательности, как вы сами выражаетесь.
—
Конечно. Плотогонам выплачивают премии.
—
Какие? — удивился Яровой.
—
По итогам работы.
—
Я внимательно проверил ведомости по начислению зарплаты и все остальные платежные документы, но, поверьте, ведомостей по выплате плотогонам премиальных — не нашел в бухгалтерии Нышского участка сплава.
—
За какой промежуток времени вы смотрели документы?
—
За первый квартал нынешнего года.
—
Да. Это зимние месяцы. И в это время сплава по Тыми не было. Потому и премии не было.
—
Я уже знаю об этом. Но по документам сплав был!
—
Задел создали. Ничего удивительного. Успели справиться. Обеспечили порт. И указали в документах наличие сплавных работ, когда люди заняты были на другой работе. Но они не простаивали! Вот что важно. А то, что в своих документах нышцы назвали заготовку дров — сплавом, так это для того, чтобы иметь возможность оплатить плотогонам их зимние месяцы по среднесдельной. Вот так. Я им за это, конечно, всыплю. Но ведь и понимаю я их. Нужно исходить из интересов людей, чтоб не растерять их. Заинтересовать. Они от этого оттолкнулись. Не в свой же карман положили, — говорил начальник.
—
Возможно, вы и правы в чем-то…
—
Я уверен!
—
Что ж, не спорю. Тогда у меня к вам еще один вопрос.
—
Слушаю.
—
Скажите, начальник Нышского сплавучастка в марте был на материке?
—
Нет.
—
Вы уверены?
—
Что за вопрос? Разумеется, уверен.
—
Вы его не посылали в командировку?
—
Нет.
—
А по личным делам? Не ездил?
—
Да нет же! Вот в марте он был здесь у нас. На совещании.
—
Какого числа? — поинтересовался следователь.
—
Десятого марта.
«Что ж, возможно тогда и купил билет», — подумал Яровой и спросил:
—
А уехал он когда?
—
Совещание было однодневным. А что случилось? — привстал начальник управления.
—
Скажите, когда он вернулся в Ныш?
—
Одиннадцатого марта. Я звонил ему утром 12 марта. Спросил как добрался. И дал задание провести подготовку катеров к предстоящей навигации. Вот здесь у меня даже отметка об этом имеется, — перелистав настольный календарь, — показал начальник с
в
ои мартовские записи.
—
Он сам вам отвечал по телефону? — поинтересовался Яровой.
—
Понятно, сам. Я его голос хорошо знаю. А что все-таки случилось?
—
Я веду следствие. И уж извините, но в нашей работе есть свои аспекты, сначала докажи — потом расскажи.
—
Да, но вы спрашивали о поселенцах, потом о начальнике участка. Я ничего не могу понять. Какое отношение они могут иметь друг к другу? — спросил начальник управления.
—
Вы же сами говорили, что коллективы у вас спаянные. Различий не делаете. Прошлого не помните. А теперь меня спрашиваете о взаимосвязи одних и других. Вы мне без вопросов долго и подробно говорили о том, о чем спрашиваете теперь меня. Но зачем? Да и сказать мне нечего. Следствие идет. Когда оно будет закончено, все станет на свои места. А пока есть лишь версии и предположения. Но о них не стоит говорить.
Следователь направился в областную прокуратуру, куда должны были при
й
ти ответы на запросы, сделанные им в Одессу.
И вскоре Яровой держал в руках полученный из Одесского угрозыска пакет. В присланных документах говорилось:
«Согласно номера перевода перечисленную сумму получила указанная Зоя Казимировна Русакова, известная в преступном мире но кличке Гиена. Ранее была связана с ворами, обкрадывала мужчин, приглашенных на ночь. Клиентов спаивала. Была знакома с вором по кличке Клещ. Состояла с ним и в интимных отношениях. Как намеревалась истратить или потратила полученную сумму, установить не удалось. Поскольку из своей квартиры Русакова уехала в феврале нынешнего года и больше не появлялась по прежнему месту жительства. Соседка, знавшая ее, сказала, что Зоя решила выйти замуж и для этой цели выехала из Одессы, чтобы изменить образ жизни и обстановку, которая не напоминала бы ей о прошлом. Да и мужу ничего не стало бы известно. За кого она собиралась выйти замуж, куда уехала — установить не удалось. В сберегательную кассу Русакова не относила деньги. Все сберкассы проверены. В аэропорту Гиена билет не брала. Во всяком случае на свое имя. Проверены корешки билетов во всех кассах аэропорта. Результат отрицательный. В последние месяцы, по показаниям той же соседки, Русакову никто не навещал. Изредка ей приходили письма но об отправителе их соседка ничего не знает. Русакова о них никогда не рассказывала ей. Удалось установить, что в последние два года Русакова не поддерживала связи с преступниками. Ни с кем не общалась. Дальнейшие ваши вопросы пересылаем в Ереванский уголовный розыск…»
Яровой смотрел на фото Гиены, приложенные к сообщения угрозыска Одессы.
Крашенная блондинка. Лицо скуластое. Одутловатое. Черт лица блеклые, стершиеся. Маленькие злые глаза, светлые жидки ресницы. Нос кривой, видно, был перебит когда-то. На вид немногим более сорока лет, если закрыть глаза на частую сеть морщин Они пролегли в углах рта, глаз. Порочные морщины бегут по щекам прорезают лоб. Частенько эта женщина увлекалась спиртным. Во веки какие опухшие…
Гиена… И Яровой вспоминает бред Журавлева. Припомнилис
ь
слова и о том, что она свободна и еще имеет шанс остаться в живы
х.
А он — поселенец и должен вернуться…
«Уезжай! Иначе Клещ убьет тебя! Сначала тебя! А пото
м
и меня!» — всплыло в памяти.
Аркадий размышлял. Конечно, речь шла о ней. Второй Гиен
ы
быть не могло. Ведь Беник знал Русакову еще по «малине». Е
й
послал перевод. Но не только свои деньги послал. С вклада Клещ снято пять тысяч рублей. А выслал пятнадцать тысяч. По пять тыся
ч
снято со счетов Мухи и Трубочиста. Но они деньги никуда н посылали. Никаких крупных покупок не делали. Значит, отдали и
х
Клещу. Доли равные. Значит, для общего дела, в одинаковой степен
и
важного для всех троих. Деньги были посланы женщине, котора
я
сама никогда не занималась «мокрыми делами». Лишь спаивала. Заманивала в постель и обкрадывала. Но Журавлев, да и Сенька, н
е
могли знать Гиену. До лагерей не знали ничего друг о друг
е
и промышляли в разных городах. Никогда не встречались. Гиен
а
тоже всю жизнь прожила в Одессе. И, по сообщению адресного стол
а
Одессы, никогда не выезжала из города. А тем более — не была на Севере. Муха до лагеря — не бывал в Одессе. У него был свой город; Трубочист был лишь налетчиком и в Одессе ему нечего было делат
ь.
Его кенты действовали в строго ограниченных пределах, отведенны
х
«малиной» для всякой мелкоты. Гастролировать по городам они н могли без договоренности. В те годы воры строго обговаривал
и
границы и участки. Вторжение «на чужую территорию» каралось п
о
воровским законам — смертью. А «малина» Одессы славилась свое дерзостью. И не только не впускала кого-то к себе, сама не р
аз
охотилась в чужих пределах, теряя иногда при этом своих кентов Но… Районы ее действий распространялись на крупные города. А н
е
на те, где жили Сенька и Журавлев. Там одесситы не бывали. Н тогда откуда же известна Трубочисту кличка одесской потаскухи? Познакомиться они могли лишь через Клеща. И, конечно, не на Сахалине состоялось это знакомство. Хотя! Ведь она поехала к мужу! А куда? Кто ее муж? Это еще нужно выяснить. Надо запросить пограничников аэропорта, проверяющих всех пассажиров, прибывающих с материка. И еще бюро пропусков, которое дает разрешение на выезд на Сахалин всех, кто желает здесь жить и работать. Ведь без их разрешения никто не может приехать на Сахалин. Л если и рискнет прилететь без пропуска, обязательно будет задержан пограничниками.