Этих людей обворовывают и грабят минута за минутой, день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом — и так всю жизнь. И всё это делается с помощью силы и обмана. Их никто не спрашивает, согласны они или нет на эту игру. У них отнимают не только деньги, заработанные их трудом, — у них отнимают любимых жён и детей, отправляя их на продажу, когда это понадобится или когда заблагорассудится тому, кто называет себя их хозяином, хотя, вообще-то говоря, у этих хозяев не больше права владеть людьми и распоряжаться ими, чем у этого игрока — распоряжаться вами. Это право сильного над слабым, право ловкача над простаком!»

Глава пятидесятая

Ввиду того, что этот бывший агент, бухгалтер и компаньон господ Мак-Грэба и Гуджа, а ныне шулер и профессиональный игрок, мог благодаря своим прежним связям с этой почтенной фирмой оказаться мне очень полезным при розысках, которые я намеревался предпринять, я встретил довольно доброжелательно его попытки завязать со мною более близкое знакомство. Должен признаться, что он накануне подкупил меня решительностью, с которой вступился за своего любимого кандидата в вице-президенты Соединённых Штатов. Что же касается его нынешней профессии, то, откровенно говоря, она представлялась мне не более подлой и достойной презрения, чем торговля рабами, которой он занимался перед этим, или рабовладельчество, которому такое количество южных джентльменов с ничем не запятнанной репутацией обязано частью своих доходов.

Он оказался очень приятным собеседником, свободным от узости и ограниченности провинциальных взглядов, от которых далеко не освободились ещё очень многие самые образованные и самые свободомыслящие из американцев. В разговоре он обнаружил не только тонкую наблюдательность и едкую остроту суждений, но даже и юмор, в котором, правда, было больше благодушия, чем горечи.

Таково было начало нашего знакомства, которое постепенно начало переходить в дружбу. Я не скрыл от мистера Джона Колтера (это было имя, которое в данное время носил мой новый знакомый), что догадываюсь о его сомнительной профессии, но в то же время я проявил готовность по достоинству оценить его приветливость и любезность, его остроумие и то, что в моих глазах имело ещё гораздо большее значение, — его великодушие и свободу взглядов. Да и почему я не должен был учитывать его положения и обстоятельств? Почему я не мог отнестись к нему с такою же снисходительностью, с какою принято подходить к рабовладельцам?

Как бы для того, чтобы укрепить в моих собственных глазах проявленную мною терпимость, которая, видимо, польстила ему и к которой он не привык, мистер Джон Колтер воспользовался прогулкой при лунном свете; это было во время нашей второй стоянки, и, так как больше уже не нашлось простаков, которых он мог бы обобрать, он решил рассказать мне историю своей жизни.

Он был сыном богатого плантатора, или, вернее, одного из тех землевладельцев, которые когда-то были богаты, а потом уже продолжали считаться таковыми до конца дней. Так или иначе, он был воспитан в изобилии и роскоши. Образование он получил очень приличное. Отец отправил его путешествовать по Европе, где он швырял деньгами и вёл довольно беспутную жизнь. Смерть отца заставила его вернуться домой. Имущество, поместья, земли и рабы были заложены и перезаложены, продажа не могла покрыть всей суммы долгов, и все дети умершего оказались без всяких средств к существованию.

Предоставленный целиком самому себе, он попал в очень трудное положение. Разорившиеся семьи имели обыкновение уезжать куда-нибудь на Запад, на новые территории, надеясь там поправить свои дела. Но для этого надо было захватить с собою рабов, а у него их не осталось ни одного. Не было и денег, чтобы купить их. Расточительность же его была настолько хорошо всем известна, что никто из друзей его отца не согласился дать, ему в долг. Любопытно отметить, что с тех пор как хозяйство пришло в упадок, друзей у семьи осталось совсем мало, несмотря на то, что отец Джона Колтера славился когда-то своим широким гостеприимством и принимал у себя в доме многочисленных знакомых.

Молодой человек был хорошо образован и мог бы найти себе место воспитателя в какой-нибудь богатой семье, но в глазах южан это значило потерять всякое достоинство и перейти в зависимое положение.

— Вы ведь знаете, — сказал Джон Колтер, — что римляне поручали воспитание своих детей образованным рабам. А у нас в Америке учителей поставляет Новая Англия. Чтобы заняться торговлей, опять-таки нужны были деньги. Да кроме того, торговля находилась главным образом в руках всяких авантюристов с Севера, которые и помощников своих и агентов выписывали также со своей родины.

Наконец, не находя ничего лучшего, он поступил на службу к богатым работорговцам Мак-Грэбу и Гуджу в качестве старшего агента и бухгалтера; впоследствии же он стал их компаньоном. Но этот новый для него род деятельности по многим причинам был ему неприятен. Прежде всего, считалось, что это занятие предосудительное, но почему это было так, он не знал. Он хорошо понимал, что, например, будучи англичанином или даже каким-нибудь янки — если только вообще существуют янки, у которых хватает смелости иметь собственное мнение, в чём он не был уверен, — можно находить что-то предосудительное в торговле человеческими мышцами и жилами, в том, чтобы покупать и продавать мужчин, женщин и детей. Что до него, то он отнюдь не отличался особой щепетильностью и не считал себя человеком очень уж нравственным или благочестивым, — эти качества он оставлял своим хозяевам. Один из них, Мак-Грэб — хоть сам, правда, и не был методистом, — нередко сопровождал свою благочестивую жену и детей на молитвенные собрания методистов, и секта эта рассчитывала, что и он перейдёт в их веру. Второй, мистер Гудж, тот был самым ревностным баптистом; он построил почти целиком на свои средства церковь в городе Августе. Его благочестие, впрочем, не мешало ему преспокойно торговать такими же баптистами, как он сам.

— Больше того, Гудж даже считал, что рабство — вещь совсем неплохая, не только в каждом отдельном случае, но и взятое в целом. Разве святой Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам вашим»? И разве это изречение не служит достаточным доказательством того, что должны существовать и рабы и хозяева и что первые обязаны повиноваться последним? Это была излюбленная тема, к которой беспрестанно возвращался Гудж. Развивал он свои положения так красноречиво и убедительно, что однажды в Нью-Йорке, куда он прибыл, разыскивая нескольких рабов, которых он купил в Балтиморе и которые потом от него сбежали, он после длинной речи, произнесённой на тему о повиновении господам, был одним из живших в гостинице священнослужителей принят за доктора богословия, чему способствовала также и его внешность. Его даже пригласили прочесть несколько проповедей на тему о божественном происхождении рабства в одной из самых модных и посещаемых церквей Нью-Йорка.

— Однако, — заявил Колтер, — несмотря на все его доводы и все тексты священного писания, к которым прибегал мой благочестивый компаньон, я никогда не одобрял ни рабства, ни торговли рабами. В самом деле, разве не отвратительно видеть, как кучка образованных и физически крепких белых людей всё своё время, энергию и сообразительность тратит на то, чтобы силой, мучениями или ласковыми уговорами заставить упрямых и неподатливых негров выполнять работу, которая делается неряшливо и спустя рукава и к тому же всегда бывает непроизводительной, в то время как те же самые люди могли бы всё сделать в сто раз лучше и с меньшей затратой напряжения и труда, если бы они это делали для себя? Я должен сказать, что вся система рабства, если взглянуть на неё со стороны, являет собой очень жалкое зрелище. Но я не знаю, почему торговля рабами считается делом менее респектабельным, чем покупка рабов и рабовладельчество. Тем не менее это так, и мистер А. из Виргинии, который спасает себя от эмиграции или распродажи имущества с молотка только тем, что продаёт ежегодно на южный рынок полдюжины молодых рабов обоего пола, с некоторым презрением смотрит на торговца, который их у него покупает. Вместе с тем мистер Б. из Джорджии на свои сбережения и на деньги, взятые в долг, покупающий себе новых рабов, смотрит с не меньшим презрением на торговца, который их ему продаёт. В силу какой-то причины, — насмешливо добавил мистер Колтер, — старая истина, что хранитель краденого — тот же вор, оказывается не очень-то применимой к торговле рабами.