— Да, читал.

— Тогда, возможно, вы помните там оду, обращённую к Чёрной Венере. Эдвардс — это плантатор с Ямайки, серьёзный историк, убеждённый поборник торговли рабами, но в то же время человек умный, наблюдательный, с большим жизненным опытом и чувствительным сердцем, который слишком много всего видел и пережил, чтобы считать, что вражда между расами может оправдывать существование рабства, как это утверждают сейчас. Желая правдиво изобразить положение вещей в Вест-Индии, он решил, что лучше всего сделать это в аллегорической форме в стихах. Когда его книга попалась мне в руки в Чарлстоне, ода эта просто поразила меня; я тогда ради шутки переписал её в нескольких экземплярах и разослал их нашим самым крупным южным государственным деятелям в Вашингтоне. По-моему, я помню её наизусть, во всяком случае главные мысли, если даже и позабыл отдельные слова. Действие я, правда, перенёс из Ямайки в наши места, ведь всё это вполне к ним подходит.

Сказав это, он с комической серьёзностью, которая очень подходила к стилю этой поэзии, прочёл следующие стихи, которые потом вручил мне в переписанном виде.

Последнюю строфу он повторил ещё раз, стараясь прочесть её как можно более выразительно.

— К этому припеву, — сказал он, — нисколько не уступающему стихам Томаса Мура,[56] могли бы присоединить свои голоса три четверти наших молодых людей, да и пожилые бы от них не отстали. И тем не менее добрая половина тех людей, которые ещё совсем недавно влюблялись в смуглых красавиц, начнут распространяться о расовой неприязни и, очень может быть, даже заведут разговор об ужасах смешения рас. Сколько же в нашем мире обмана, лицемерия и притворства!

Так как я ничего ему не отвечал, он продолжал.

— Ну, допустим, что Касси — ваша бывшая возлюбленная — а вы так ею интересуетесь, что, по-видимому, дело именно в этом, — я всё же не могу вас причислить к поклонникам Чёрной Венеры. Она скорее, пожалуй, принадлежала к белой расе. Но, знаете, здесь, на Юге, мы всех наших рабов безотносительно к цвету кожи считаем чёрными. Схватите где-нибудь первую попавшуюся ирландку или немку и продайте — а так иногда делают, — она сразу же превратится в чернокожую, и из неё выйдет отличная невольница, не хуже, чем из какой-нибудь африканки.