«Черна река. На небе черном…»
Черна река. На небе черном
Блистают мартовские свечи.
Вмещу ли в ямбе непокорном
Девичий трепет вешней речи?
Смотрю, огни вонзились в воды,
И льды на льдах лежат пластами.
О, как мне любы ледоходы
С их снеговыми островками.
Дробитесь, трескайтесь и тайте,
Шипите, ладожские льдины!
А вы, друзья, весну встречайте,
Как в миновавшие годины!
Вам все, как прежде, станет мило.
Сродни тревога человеку.
Облокотившись о перила,
Глядите с моста вниз на реку!
«Ночи лунные, холодные…»
Ночи лунные, холодные,
Ночи звездные настали.
Все любили ночи лунные,
Все при месяце мечтали.
От деревьев тени черные,
Тени длинные легли;
И дорожку тени смутные
Мне в саду пересекли.
Бледен лик халифа сонного…
Бледен звездный халифат.
Грезит, бредит бледность лунная,
Грезит, бредит лунный сад…
Из дневника (отрывок из поэмы)
Я, в настроенье безотрадном,
Отдавшись воле моряков,
Отплыл на транспорте громадном
От дымных английских брегов.
Тогда моя молчала лира.
Неслись мы вдаль к полярным льдам.
Три миноносца-конвоира
Три дня сопутствовали нам.
До Мурманска двенадцать суток
Мы шли под страхом субмарин —
Предательских подводных «уток»,
Злокозненных плавучих мин.
Хотя ужасней смерть на «дыбе»,
Лязг кандалов во мгле тюрьмы,
Но что кошмарней мертвой зыби
И качки с борта и кормы?
Лимоном в тяжкую минуту
Смягчал мне муки Гумилёв.
Со мной он занимал каюту,
Деля и штиль, и шторма рев.
Лежал еще на третьей койке
Лавров — (он родственник Петра),
Уютно было нашей тройке,
Болтали часто до утра.
Стихи читали мы друг другу.
То слушал милый инженер,
Отдавшись сладкому досугу,
То усыплял его размер.
Быки, пролеты арок, сметы,
Длина и ширина мостов —
Ах, вам ли до того, поэты?
А в этом мире жил Лавров.
Но многогранен ум российский.
Чего путеец наш не знал.
Он к клинописи ассирийской
Пристрастье смолоду питал.
…
Но вот добравшись до Мурмана,
На берег высадились мы.
То было, помню, утром рано.
Кругом белел ковер зимы.
С Литвиновской пометкой виды
Представив двум большевикам,
По воле роковой планиды
Помчались к Невским берегам…
Картинки прежнего Петрограда
1. Разностишие («Тягостна беженца лямка…»)
Тягостна беженца лямка…
Сделаю прошлому смотр:
У Инженерного Замка —
Всадник изваянный — Петр.
В Летнем Саду» возвышаясь
Между дубовых стволов.
Рою детей улыбаясь,
Дедушка смотрит Крылов.
Слышу, на Марсовом поле
Трубит к марш-маршу трубач;
Кони, привыкшие к холе,
Пенясь, помчалися вскачь.
Слышится бой барабана;
Вижу, пехота пылит…
В легкой вуали тумана
Шпиц над Невою блестит.
Вижу, качается сонно
Ялик на Невской волне;
Зимний дворец и Колонна;
Ангел с крестом в вышине…
Конная статуя Николая;
Роты златой гренадер.
С сонмом вельмож, Катерина Вторая;
Екатерининский сквер.
А позади величавой царицы —
Желтый с столпами театра фасад;
На парапете, гляди, колесницу
Кони из бронзы по воздуху мчат…
2. Разностишие («Грохот тяжелый, и мрачность вокзала…»)
Грохот тяжелый, и мрачность вокзала
В пара густых облаках…
Красный кирпич Арсенала…
Вспышки трамвайных зарниц на мостах…
Против Фемиды с весами
Дула орудий… Завод…
Купол собора звездами
Светится, как небосвод…
Белые стены другого собора;
Пушки, и цепь, и орлы вкруг него…
Вот за стеклом полудневная флора, —
Пышных цветов торжество…
Крест над больницей, и Принц Ольденбургский
На пьедестале стоит…
«Новое время», «Листок Петербургский»! —
Бойкий газетчик кричит.
Высится, златом червонным блистая,
Светлый Владимирский Храм…
Цокот подков, и гремит мостовая,
Спугнуты сизые голуби там…
Загородный, точно длинный колодец,
Тянется, узок и сжат.
Лики угодников и Богородиц;
Свечи в Подворье блестят.
Вон Пять Углов. Промелькнули казармы;
Синих семеновцев ряд.
В белых султанах жандармы;
Паром клубясь, паровозы гудят…