«Есть в городах свой ритм обычный…» (Из «Дневника поэта»)
Есть в городах свой ритм обычный,
Сквозь чад он слышит и плесень,
Сквозь копоть жизни горемычной, —
Суровая стальная песнь.
То песня воли, песня дела,
Невыносимая порой;
И сердце нежное робело,
Внимая песне жесткой той.
Но я ищу другие метры;
Любезны мне лесные ветры,
И руны сосен и болот,
И звуки кантеле старинной,
Густая темень ночи длинной
И звездный хоровод.
И тишину седого пара
Люблю я по утрам,
Когда на финском небе хмаро.
Рассветный красный храм
Чуть-чуть алеется сквозь тучи.
Мне дорог желтый лист летучий
И мальчик тот в лесу,
С корзиною в руке бродящий.
Я этой рощи шелестящей
Прощальную красу
Встречаю ласковым приветом.
Удел мой быть всегда поэтом
До гробовой доски…
Житейскую презрев иронию,
Во всем я нахожу гармонию,
И вновь в тисках тоски,
Еще ищу, вдали от милой,
Средь этой осени унылой
И прелой желтизны,
Меж папоротников тлеющих,
При карканьи ворон чернеющих
Под синью вышины.
Северный день
Пасмурный день, но певучий,
Все же июнь на дворе.
Медленны серые тучи.
Грустно. Где прежняя страсть?
Знаю ли прежнюю силу?
Ввысь ли подняться; иль пасть?
Что мне до мира, до плача?
Вся эта жизнь не моя.
В чем же задача — удача?
Цель не во мне и не в них.
Счастье? Да счастие лживо,
Только по-прежнему стих,
Стих беззаботный пленяет.
Как-то по-своему он
Многое в сердце меняет.
Ирисы веют, сирень
Мирно качается. Грустно.
Пасмурный, северный день.
Облака («Облаков желтоватая сера…»)
Облаков желтоватая сера
В белой млечности выси плывет.
Есть и бежевый в небе оттенок:
Там на тучках кармина налет.
Есть и крапчатость серая в тверди,
И пары эти в даль на восток
Безраздумчиво движутся в небе.
Путь воздушный бесследно широк.
Я сижу на балконе открытом.
Высоко надо мною гудит
Мошкара, порошась и чернеясь.
Ветер с ближнего моря шумит…
Проезжают авто по дороге,
Бициклетки, кружася, катят.
На иных улыбаясь, болтая,
Деревенские пары сидят.
На одном самокате пастушка —
Просвещенный наш век уж таков —
Гонит с пастбища к дому теленка
И мычащих, ленивых коров.
Темно-синего цвета черники
Наползают еще облака.
Чуть блестя, опускается солнце
За кулисы глухого леска.
Закат («Вечерние краски вокруг…»)
Вечерние краски вокруг.
Закат заалелся желанный,
Сиренево-розовый юг,
А север — зелено-шафранный.
Розовеется облачный вал,
А над ним и по ним другие.
Ты, Бог, зачаровал
Воздушные стихии.
Вся нежность любви моей —
В той облачности лиловой.
Вся страстность — в огне мечей
На столпах сосны суровой.
И в жилах огневых
На западе молчащем —
Отраженье бурь моих
В минувшем и в настоящем.
Отзвучья моей души —
Цвета и черты небоскатов,
В благоговейной тиши
Пылающих закатов.
И величественность тут
Отвагою дышащей думы,
Когда слова поют
О рассеяньи мглы угрюмой.
Здесь и верность, и правда моя,
А подчас и глубокие раны,
Здесь и гроз золотых острия,
Пронзающие туманы.
«Купол церкви православной…»
Купол церкви православной
Бледным золотом блистает
Над туманным финским лесом.
Тучи серые проходят.
Бродят тучи над Суоми.
Чернокрылые вороны
Пролетают над полями.
Дождь да дождь… Холодный ветер
Время сумерек вечерних.
Где-то пес завыл, залаял.
Завывает также ветер.
Робки в золоте, осины —
Эти вечные трусихи…
Там у самой у дороги
В старой кузнице краснеет
В очаге огонь ретивый,
И пылает и искрится.
Алым блеском озаренный,
Показался Ильмаринен.
Ра-Аполлону
Сребристо-серых туч
Передо мной завеса.
Я жду, когда же луч
Осветит ветви леса.
Кручинюсь глубоко
О радужном поэте,
Подолгу не легко
Без света жить на свете.
Даждьбог иль Аполлон,
Иль Ра пламенноликий,
Прославь наш небосклон,
О, солнце, бог великий!
Светлы тобой весна
И зорь багряных книги.
Ра чертит письмена
Всех радостных религий.
Небесный Фараон, —
Блесни златой ладьею!
Всплыви! Плыви, Аммон,
Межоблачной стезею.