«В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку…» (Из «Дневника поэта»)
В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку
Нельзя было купить. Я лишь огарка два
Раз зажигал на ней. Воистину, на полку
Пришлось нам зубы класть. Жизнь нынче такова:
С корицей напекли немного из пшеницы
Печений паточных на Святках мы с тобой,
Да геркулесовых. Кредит купчина злой
Закрыл до Рождества еще за две Седмицы,
И праздники прошли, что будни, и тоска
Одолевала нас, и снегу было мало.
Аршина с четверть лишь его тогда напало.
Торчала мертвая трава из-под снежка.
Виднелись корни, мох, да вереск и брусника.
Ух! Впрямь не в коляду такая коляда!
Простому пирогу с черникой рад был дико
Я в новогодний день. Пришла, знать, череда
Лишеньям тягостным. Благодаренье Богу,
Что выручили нас, нам денег дав взаймы,
Иначе голод бы испытывали мы.
Два года уж подряд лишь муки и тревогу
Переживаем мы. Безденежье, кошмар.
Старушки матери тяжелые болезни.
Так за ударом нам наносит рок удар.
«Мой философски-стихотворный ум…» (Из «Дневника поэта»)
Мой философски-стихотворный ум,
Твори, неся плоды глубоких дум,
Начнем с тобою наступивший год.
Жизнь, как всегда, куда-то вдаль течет,
Переживанья унося с собой,
Стремяся к цели тайно-мировой.
И хочется в строках запечатлеть
Пред тем, как мне на время умереть,
Немало мыслей, горестей, отрад,
Воспеть свой путь и множество преград
На нем, не раз встречавшихся душой.
Хочу я быть в строфах самим собой,
Самосознанье духа отразить,
Стих мерный свой лучами оживить,
Направленными с Неба Глубины,
Чтобы слова, духовности полны,
Сияли светом Истины благой,
Мерцающей во мне и надо мной.
Но, кроме тихих самосозерцании
И непрерывных внутренних исканий,
Стремлюсь и долгом почитаю я
Отображать мирского жития
Нелепый с виду хаос и разлад,
Душевных переходов мутный ад,
Ряды картин в трехмерности простой,
Развертывающихся предо мной.
И буду я легко менять размер,
Ценя лишь красоту сокрытых мер,
Осмысливающих безмерность жизни,
Внутри живя в лучащейся Отчизне.
«Три ольхи, одна береза…»
Три ольхи, одна береза,
Все четыре обнимаются
На песке у вод прибрежных
У заливных вод сиреневых.
Там еще поближе к влаге
Ольхи, близнецы степенные,
Четверни, чуть-чуть колышутся.
Золотыми порошинками,
Или звездочками яркими
Блещут облачки на севере.
На утрате солнце майское…
Сколько бурь и наводнений
Ольхи вытерпели крепкие.
Детвора по ним карабкалась,
По стволам, покрытым ягелем.
Первый натиск волн взъярившихся
Принимали ольхи старые,
Коренастые, приморские:
Все живут, живут подруженьки,
Не робеючи, радушные,
У заливных вод изменчивых.
Кабы мы так по-приятельски
Жили все; страшны ль нам были бы
Шквалы жизни, вихри буйные?
«Подсвечников бронзовых сфинксы крылатые…»
Подсвечников бронзовых сфинксы крылатые
Сидят безучастно, и смотрят куда-то.
Мечты упорхнули, а были когда-то.
Зачем улетают с годами у всех
Мгновения легких утех?
И время зачем искажает черты
Былой красоты?
И сердце горит не весенним огнем,
Но тление в нем.
И сны беспокойны, и дни холодней,
И ропот на мир все сильней.
Как желчною осенью, листья желты
И долгие тучи густы,
Так блекнет душа, и роняет цветы.
«Клонятся ли травы…»
Клонятся ли травы
К матери земле,
Светлые купавы
Плавают в пруду,
Облака ли бродят,
Спутницы мечты,
Хороводы ль водит
В небесах луна,
Я, всегда влекомый,
Духом красоты,
В дали все знакомый,
Движу мысль в простор.
На берегу залива
I. «Там где-то к коронации…»
Там где-то к коронации
Готовятся. Я — здесь
Сижу в уединении
У синих волн залива.
Что праздник целой нации?!
Милей мне наша высь
В зеленом облачении
Весна так прихотлива.
Чуть пенясь, волны низкие
Звучат, о камни бьют.
Когда еще та старая
Распустится ольха?
Душе такие близкие
Там облака плывут.
Отрадна высь не хмурая,
Погода неплоха.
II. «Не я колдую природу…»
Не я колдую природу,
Как некогда Сологуб.
Она меня чарует,
Вовлекая в зеленый круг.
Волхвований мощною силой
Не обладаю я.
Я только простой словесник.
Какой уж я там кудесник,
Чарователь бытия.
Но запах весны радушной
Вбираю в себя, живу;
К весне неравнодушный,
Ее струнам послушный,
Я — в полусне и наяву.