Ты как кот – пришел, полежал и ушел, а они привыкают и притарчиваются – нельзя этого делать. Ты не владеешь женским материалом и своим тоже. Поэтому тебе противопоказано делать различные опыты с людьми. Никого не пускай в свое пространство, а то раздавят. Ты звереныш от природы, идти тебе надо к Господу нашему через природу. Многие святые пришли к Богу через природу. У тебя есть неплохие способности к приспособлению и выживанию, как у природы. Но так называемые люди могут тебя изломать. Сейчас мало людей. В основном воплощены лярвы – злые, эгоистичные. Приходит их последний час, вот они и мечутся, желая все вкусить и испробовать.

Тебе надо быть осторожным. Ни с кем не конфликтуй – ни на улице, ни дома, ни на работе. А то привяжутся лярвы и будут разрушать.

Вообще над тобой интересно работать, ставить опыты разного рода. Тебе нельзя связываться с простыми бабами. У них ты вызываешь дикую агрессию, и они попытаются тебя уничтожить. Тебе можно быть рядом только с великими – они тебя поймут. А когда надоешь им, они от тебя легко могут отколоться, а потом опять позвать к себе.

Очень интересно проверить, будет ли мне не хватать тебя, не прикололась ли я к тебе, – задумчиво добавила Лорик и, помолчав, продолжала:

Ты сейчас нормально собран по схеме, и из тебя надо иногда пить солнечную энергию, чтобы не застаивалась. Многие захотят проникнуть в твою светлую ауру, но никого не впускай к себе в душу.

Если выпадет хоть один винтик из твоей схемы, то неизвестно, что будет, так как не знаешь, откуда он выпал.

Петровичу не говори, что узнал, ибо он все, что возьмет у тебя, использует против тебя же. У него нет ничего, живет чужими пятаками.

Конечно, ты не удержишься, чтобы не побродить по бабам.

В тебе есть какой-то особый кайф. Теневые стороны твоей природы затягивают, они настолько кайфичны, что хочется иногда окунуться в них. Еще только Адмирал не прикрыл тебя своим шлейфом. Береги свою нежность и бархатность: если потеряешь ее – ничего уже не останется.

– Спасибо тебе, Лорик, за высокоградусное обучение, – поклонился я и, закрыв за собой еще одну страницу своей жизни, поехал в аэропорт Внуково – встречать Нику.

Глава 4. Пират Сильвер

Я занял наблюдательный пост у выхода из зала и стал искать глазами лучшую адептку из города Дураков. Но вместо нее я увидел Голден-Блу, в норковой шубе и черных сапожках. Она рассеянно посматривала вокруг, у ее ног стоял большой черный чемодан. Когда она заметила меня, на лице ее засияла золотистая улыбка.

– Ты как будто не рад моему приезду, – сказала Голден-Блу нежным голосом, в котором звучало нечто похожее на любовное чувство, – а ведь я так стремилась тебя увидеть…

Я опешил еще больше, не зная что и думать, – события развивались неожиданным образом.

Тут из-за колонны вышла хохочущая Ника.

– А хорошо мы тебя разыграли? – выпалила она, пленительно улыбаясь.

– Какое счастье, что вы приехали! – воскликнул я.

– То ли еще будет, – рассмеялась она.

Голден-Блу повела нас к своей сестре, стюардессе зарубежных авиарейсов. В ее квартире, уставленной дорогой мебелью красного дерева, нас ждал вкусный ужин.

– Как идут дела на эзотерическом фронте города Дураков? – спросил я, утолив голод, но снедаемый любопытством.

Голден-Блу, изящно держа бокал в тонких пальцах, начала свой рассказ:

– Джон – ученик Джи – за слишком активную эзотерическую деятельность был схвачен милицией и отправлен для усмирения в дурдом. Целый месяц врачи тщательно обследовали его мозг, но ничего подозрительного для государства не обнаружили. Джон был выпущен на свободу со справкой о непригодности к войне.

– На чем же он попался? – с интересом спросил я.

– Началось с того, что Джи постоянно играл с Джоном в шахматы, говоря при этом, что в них древнеегипетские жрецы вложили тайное знание. Джон как верный ученик решил извлечь тайное знание из шахмат любой ценой и устроился директором шахматного клуба. Вскоре он стал главнокомандующим шахматных войск всего города, но тайна древнеегипетских жрецов так и оставалась сокрытой от его взора.

Тогда он сказал, что будет приобщать жителей города, утонувших в горизонтали, к импульсу таинственного Луча. Он стал устраивать встречи с лучшими людьми города из разных социальных кругов, пытаясь передать им тот внутренний импульс, который получил от Джи. Но этого ему показалось мало – он решил стать настоящим пассионарием.

Джи часто рассказывал ему о караване принцессы Брамбиллы, вносящем в город мистическую волну, а также об эзотерическом театре Гурджиева, который выступал с пьесой о борьбе белых и черных магов. Джон решил воплотить эту идею в жизнь и создал странный театр из мистически настроенных актеров, но под конец и сам забыл, зачем его организовал. Тогда он поручил актерам разучить пьесу "Пир во время чумы", а затем театр стал с ней выступать в городе. Успех был невероятный. Но в это время скончался Брежнев, глава государства, и вышел указ: неделю носить траур и прекратить всякую театральную деятельность. Но театр Джона все же дал еще один спектакль. Власти города нашли эту акцию антисоветской, тем более что Брежнев был родом из наших краев.

Всех актеров немедленно вызвали на допрос, пытаясь узнать, что за этим стоит, но не узнали, ибо никто ничего не понимал в происходящем. Тогда власти на всякий случай припугнули репрессиями всех, кто был к этому делу причастен, а Джона взяли как главного, и даже выпустив, стали наблюдать за ним, пытаясь выследить всех странных людей города, живущих не по-их-нему времени, а по-нашему, по времени Корабля Аргонавтов, который плывет за Золотым Руном, неся благую весть эфирного Посвящения…

– Никогда бы не подумал, что Джон на это способен, – удивленно заметил я и посмотрел на Нику, которая от нетерпенья не могла усидеть на стуле.

Рассказ Голден-Блу произвел на меня впечатление цепной реакции событий, которые, как я уже заметил, всегда возникали после очередного импульса Джи. Я бросил взгляд на Нику, которая с недовольной миной терзала вилкой красную рыбу. Она поймала мой взгляд и сухо спросила:

– Какие планы у нас на вечер?

– Я хотел бы рассказать о лабиринте Москвы и возможностях алхимической трансформации, – отвечал я.

– А я надеялась, что ты поведешь нас к интересным людям, – вспыхнула Ника. – Мне надоело слушать твои сказочки об Алхимии – это такая скука. Я разочарована встречей, поэтому ухожу к своим друзьям.

– Меня поражает твое экзальтированное поведение, – покачал я головой. – Не прошло и трех часов, как ты в Москве, а у тебя уже напрочь снесло крышу. У тебя включилась программа мирской барышни – кавалеры, кино, музеи. А может, тебе хочется ночью на кладбище к Мещеру заглянуть? Так я тебе прямо сейчас могу это устроить! Ты, конечно, пока еще в Школе, но если не хочешь разгребать свои авгиевы конюшни – ты свободна!

– Да как ты смеешь так со мной говорить? – вспыхнула Ника; ее прелестные губы задрожали от обиды и возмущения.

Я посмотрел ей в глаза – она действительно ничего не понимала: мирская жизнь полностью распылила ее крохотный магнитный центр.

– Да оставь ты ее в покое, – заступилась Голден-Блу. – Видишь, девочка только что спрыгнула с самолета и еще не пришла в себя, а ты ей сразу про алхимическую Школу, про серьезное.

– Какая я тебе девочка? – еще больше возмутилась Ника. – Не успела я приехать, а он уже наговорил массу грубостей!

– С точки зрения мирского человека, – значительно заметил я, – всякая коррекция со стороны Мастера выглядит как грубость или занудное нравоучение.

– Это себя ты считаешь Мастером? Ты извини, – недовольно произнесла Ника, – но ты не Джи, и тебе до него далеко.

Быстро одевшись, она выпорхнула в дверь.

– Ну вот, обидел девочку, – заметила сестра Голден-Блу, сверкнув умными глазами.