— А что ему остается делать, если вы — ненадежный сын? Не будем терять времени. Деньги у меня с собой, мы можем сейчас же выкупить векселя.

— Делать нечего, — вздохнул молодой шалопай. — Придется слушаться папу. Подождите меня минутку, я только переоденусь.

Полчаса спустя он вернулся в самом модном костюме, надушенный и напомаженный, словно собрался в театр.

— Это в двух шагах отсюда, на улице Святой Анны, — сказал Гастон, беря скульптора под руку.

…Общество взаимного дисконта, директором которого был Вермине, размещалось в старом доме с грязным фасадом и пыльными окнами.

Формально общество ставило своей целью предоставление кредита всем, кто в нем нуждается.

Идея поистине благородная, хотя и с трудом применимая на практике.

На самом же деле то, что господин Вермине называл своей финансовой системой, было чрезвычайно просто и заключалось в следующем.

Когда к нему за помощью обращается несчастный коммерсант, которому грозит разорение, Вермине просит его подписать векселя на необходимую сумму и тут же вручает ему вместо денег другие векселя, подписанные час назад предыдущим посетителем.

Обоим клиентам он говорит одно и то же:

— Под вашу собственную подпись вы нигде ничего не получите. Вот вам другая, надежная, как банковские билеты.

Тем, кто не довольствуется одной подписью, он дает две, три, четыре — сколько угодно.

Откуда у общества столько клиентов?

Это нетрудно понять, поставив себя на место стремительно теряющего кредит предпринимателя.

Он готов, как утопающий, ухватиться за любую соломинку.

Один банкрот пользуется подписью другого банкрота.

При этом оба падают в финансовую бездну еще быстрее.

Нет никакого сомнения в том, что каждый, входящий в кабинет господина Вермине хоть с какой-нибудь надеждой на спасение, выходит оттуда нищим.

Внимательно оглядев запущенный фасад и раззолоченную мраморную доску с названием общества, Андре подумал, что именно такой вид должна иметь контора человека, заставляющего молодых простаков подделывать чужие подписи.

— Не судите по наружности, она часто бывает обманчива, — говорил между тем Гастон. — Вы сейчас убедитесь, что здесь творятся такие дела, до которых вы никогда бы не додумались!

Скульптор был с ним совершенно согласен.

Они вошли в ободранную дверь под великолепной вывеской.

Длинный, узкий и темный коридор привел их в грязный двор.

Пройдя через него, посетители должны были подниматься в кабинет директора по скользкой лестнице с испачканными перилами.

На втором этаже Гастон остановился перед дверью, испещренной множеством надписей.

— Вот мы и пришли, — сказал он.

Вслед за молодым Ганделю скульптор вошел в большую комнату с высоким потолком, потертыми коврами и обитыми зеленым бархатом скамейками.

Комната была перегорожена надвое решеткой, за которой сидели служащие.

По-видимому, у них был перерыв, поскольку все они были заняты едой.

Воздух был до того спертым, что буквально было нечем дышать.

Клубы табачного дыма мешали разглядеть лица.

— Господин Вермине здесь? — громко спросил Гастон.

Ответом было лишь чавканье напряженно работающих челюстей.

— Я спрашиваю, где господин Вермине? — повторил юноша угрожающим тоном.

— Занят, — невнятно проговорил один из набитых ртов.

Явно пренебрежительное отношение служащих взбесило Гастона.

— Что вы сказали? — надменно осведомился он у того клерка, который снизошел до ответа. — Немедленно передайте господину Вермине мою визитную карточку!

И он швырнул клерку картонку, украшенную гербом и надписью "маркиз Гастон де Ганделю".

— Черт возьми! — продолжал он. — Как бы ни был занят ваш директор, он не заставит меня ждать!

Служащий, ни слова не говоря, вскочил с места и быстро понес карточку в кабинет начальника.

Чавканье стало гораздо тише.

Гордый своей победой, Гастон бросил торжествующий взгляд на Андре.

Клерк прибежал обратно и, сгибаясь перед маркизом де Ганделю в три погибели, почтительно доложил:

— Господин Вермине принимает очень важного клиента и просит вас извинить его. Как только директор освободится, он сразу же явится сюда.

— Кого же он принимает? — непринужденно поинтересовался молодой человек.

— Маркиза де Круазеноа.

Андре едва сдержался, чтобы не выдать себя восклицанием или жестом.

Спасибо юному Ганделю за то, что попросил его прийти сюда! Сам бы он ни за что не догадался искать своего врага в этой берлоге!…

— Ах, это маркиз Генрих! — воскликнул Гастон. — Прекрасно. Он, как всегда, будет очень рад пожать мне руку!

"Интересно на него посмотреть, — думал в это время скульптор, который никогда еще не видел противника в лицо. — Посижу-ка я тихонько на скамейке, да поработаю глазами и ушами, не нарушая моего инкогнито. Неужели он не назовет каких-нибудь имен, адресов, примет, которые помогли бы мне проникнуть в его тайны? Бог этого не допустит!"

По приглашению угодливого клерка Ганделю-младший удобно развалился в принесенном для него кресле. Он закинул ногу за ногу, сунул руку в вырез жилета и непрерывно вертел головой, упиваясь тем благоговением, с которым смотрели теперь на него служащие господина Вермине.

Вдоволь насладившись произведенным эффектом, Гастон потянул своего спутника за рукав сюртука и спросил:

— Вы, конечно, знакомы с маркизом?

Андре издал глухое рычание, которое было принято юношей за отрицательный ответ.

— Неужели? Помилуйте, да на каком же свете вы живете? Его знают все! Генрих де Круазеноа — один из моих лучших друзей… Он, кстати, должен мне пятьдесят луидоров, мой карточный выигрыш.

Скульптор не слушал болтовню Гастона.

Ему уже было достаточно ясно, что представляет собой Вермине.

Связь Генриха с этой темной личностью косвенно подтверждала подозрение, что маркиз шантажирует де Мюсиданов.

Теперь оставалось только наблюдать и делать выводы.

Андре нашел конец нити, которая должна привести его через лабиринт подлостей к тайне, отнимающей у него Сабину.

Вдруг до его сознания дошла фраза, произнесенная Ганделю несколько минут тому назад.

— Так вы говорите, — спросил сыщик поневоле, — что Генрих де Круазеноа — ваш друг?

— Еще бы! Спросите хоть у виконта Адольфа! Да вы скоро убедитесь в этом собственными глазами. Я в очень близких отношениях с одной дамой, которая обходится ему весьма дорого, между тем как мне… Впрочем, что я говорю? Ведь это же тайна, глубокая тайна, как сказал Леоне…

Гастон умолк на полуслове, потому что дверь кабинета открылась и из нее вышли двое.

Это были господин Вермине и маркиз де Круазеноа.

Генрих был одет в изящный костюм, в точности соответствующий обстановке делового визита и времени дня, чего, не погрешив против истины, нельзя было бы сказать о Гастоне.

Маркиз курил отличную сигару и небрежно похлопывал себя по ноге дорогой тросточкой.

Острым взглядом художника Андре в один миг охватил лицо и фигуру де Круазеноа с такими подробностями, что мог бы написать по памяти его портрет.

Больше всего поражали глаза Генриха, тревожно бегавшие по сторонам, как у преступника, ежеминутно ожидающего ареста.

"Он не похож на честного человека", — подумал скульптор.

Маркиз продолжал тем временем разговор с директором, вернее, подводил его итоги, как это нередко делается при расставании.

— Итак, я могу полностью на вас положиться?

— Будьте спокойны.

— Помните: точность — прежде всего. Малейшее промедление, ничтожная ошибка могут все испортить.

Господин Вермине наклонился к уху де Круазеноа и что-то тихо сказал.

Оба засмеялись.

Андре, как ни старался, не расслышал шепота Вермине.

По крайней мере, ясно, что у них есть общие секреты.

Гастон непрерывно покашливал, стараясь привлечь к себе внимание, но это ни к чему не приводило.

В конце концов он не выдержал, вскочил с кресла и, согнув спину, подобострастно протягивая руку, приблизился к Генриху.