А тут еще — целый ящик!
И Олег Юрьевич вздохнул, покачал головой на том конце провода и пояснил:
— Эх, вот с-сразу видно — студент… жизни настоящей не знаешь! По повестке-то — без очереди дают!
— …Дают, дают, отец вчера специально ходил узнавать, — подтвердил Олег Юрьевич, когда мы выдвинулись на захват партии стратегического топлива. — В армию, з-значит, и еще на свадьбу. Ну и на похороны.
— Это что же получается, — спросил я. — То есть по закону человек имеет право выпить водки три раза в жизни? Вот тебе и выросли, значит, вступили, понимаешь, во взрослую жизнь…
А Олег Юрьевич остановился, посмотрел на меня, о чем-то подумал — и произнес навеки бессмертное:
— Н-не три. Не три, а д-два. На своих-то похоронах человек уже не может пить!!!
В магазине все действительно прошло гладко. Мы зашли с черного хода к заведующей, та проставила на повестке значок, и спустя пять минут и правда — вынесли и выдали. Аккурат целый ящик. Ну, за деньги, само собой, «выдали», но деньги тогда, как ни парадоксально это прозвучит, были не главное.
Тут необходимо отметить такую художественную деталь, что водка нам досталась не простая, а «лимонная». И как раз в тот год вышло постановление, что отныне «лимонная» должна быть не аутентичного цвета вышеупомянутого недержания, а обычного, прозрачного. Была даже развернута массированная PR-кампания в средствах массовой информации, с помощью которой народу разъяснялось, что по европейским и международным стандартам Russian vodka — напиток исключительно прозрачный, даже если он по вкусу лимонный. Вообще это, конечно, было странно. Пьем-то мы здесь, и по стандартам исключительно отечественным, — и при чем тут Европа?
Собственно, на эту деталь первым делом и обращал внимание всяк входящий гость:
— Олег! А что это у тебя лимонная какая-то странная? Ненастоящая, что ли?! Не потравимся?
Но виновник торжества реагировал стандартно и в присущей ему манере:
— Н-не хочешь — н-не пей. Ты ведь в армию пришел меня проводить, а не в-водку пить, верно?
Верно. К чести собравшихся, надо отметить: никто не убоялся, и довольно быстро градус проводов раскалился до полноценных ста процентов. Градус мероприятия рассчитывается просто: это отношение числа одновременно говорящих к общему числу празднующих. Сперва говорил кто-то один, потом — двое, ну а потом выступают уже все хором и наперебой. И это было легко объяснимо. Мы, конечно, из магазина шли огородами, и даже дали крюк через некогда враждебную территорию «шестисотки», но шила в мешке не утаишь. Все-таки ящик водки, друзья, — это ящик водки. Величина константная и инвариантная в любой системе отсчета координат. Универсумный коэффициент неземного притяжения и тяготения. Сперва потянулись знакомые, потом малознакомые, а потом и вовсе незнакомые люди. Аналогично, как на свадьбах и похоронах.
Характерно, что тематика бесед, дискуссий и сольных выступлений была одна и та же. Все, стараясь перекричать соседа, рассказывали, какое это замечательное, прекрасное место — армия! Практически рай на земле! Прям не «непобедимая и легендарная», а святое, христолюбивое воинство под водительством архистратига Михаила. И что если б не армия, то он, очередной докладчик, никогда бы не возмужал, не закалил бы свой непростой характер, и вообще. А один выступающий даже, фактически под запись и диктофон, смахивая слезу и стоически перебарывая икоту, ответственно заявил, что еще бы отсидеть годка три–четыре на «строгаче» — так и вообще можно претендовать на гордое звание «человека». А то и — «настоящего мужика»!
— Их п-послушать — так они прям рвутся туда! — сказал Олег Юрьевич, когда мы вышли на кухню, и он уже на вполне законных правах отъезжающего закурил. — Может, п-предложить кому вместо меня сходить?! Повестка вон лежит, вещи собраны…
— Что-то мне кажется, вряд ли, — ответил я.
— Мне что-то т-тоже так кажется! — улыбнулся Олег Юрьевич.
А потом я показал ему секретный код для письма, чтобы в обход перлюстрации сообщать о возможных притеснениях со стороны старослужащих. А Олег Юрьевич сказал:
— Ты послезавтра к военкомату и к Угрешке не приезжай, не надо. Мать с отцом будут — и ладно. А то чего-то грустно как-то будет.
— Как скажешь… — ответил я.
Домой я пришел за полночь. Вернее, впал. Вот уж не думал, что пройти от дома до дома и еще два подъезда — это так далеко! Мама ничего не сказала — ну, знамо дело, не каждый день друзей на службу провожаем. Вернее, сказала только это:
— А, ну все ясно… Дмитрий Иваныч номер два! (Это дед, стало быть. В первый раз тогда эта метафора прозвучала, к вящему стыду моему, не в последний… стыжусь, стыжусь. — Прим. авт.) Небось, если он ТАМ сейчас тебя видит — гордится таким внуком! (Вот и я старшему то же самое говорю: «Родители никогда не обманывают!»)
— Оуэбуэ… муэе... бэмэ…
— Спать ложись иди… Мы завтра с отцом в гости едем, я тебе завтрак оставлю…
— Бэмуэ… Омбэуе… — и чего-то ведь еще я хотел сказать? Черт, что же… а, вспомнил! — Бэ… мэ… мэбэ!
— А, футбол… Ладно, разбужу. Но, правда, так толком и не сказали, покажут или нет. Непонятно. И если ты проснешься, конечно!
— Оуб… иээээ…
Но я проснулся. Правда, было уже светло (и, как впоследствии выяснилось, все-таки не показали, но было уже не важно). И вскочил, в липком каком-то ужасе, а как же там «Спартак», и записка рядом: «По радио передали 1:2. Каша на столе. Приезжай, если хочешь»… Я всегда не любил в этом плане выездные матчи, потому что непонятно, как написать или сказать, кого первым, так-то формально, если один–два — то «Спартак» выиграл, но это формально, я же вижу, что даже написано как-то НЕВЕСЕЛО. Вылетели. Всё.
И я подошел к окну, облетали с деревьев последние листья, осень, ну и так далее. И еще раз подумал: «Ну вот и все…»
Сядем рядом
— А вот еще был случай…
Лето, солнце, ветерок ласково шевелит ромашки и прочую растительность, облака такие мягкие по небу синему плывут. Мы сидим на улице, работы нет, зарплата вроде как идет, мастер Каравайцев посредине, мы с Живописцевым по бокам, согласно штатного расписания. Сорвал травинку, жуешь ее лениво — красота. Лето! Каравайцев по старшинству заводит разговор.
— Вот был случай у меня. Был у меня знакомый электрик, высоковольтник…
— О-о-о… — Живописцев откидывается, заложив руки за голову. — Тимофеич, ну ты же рассказывал уже!
— Ты слушай, умник! Я второй раз специально для тебя повторять не буду. Был у меня знакомый, ну не друг, а просто хороший знакомый. И работал он электриком-высоковольтником. Ну, знаете, сети там где распределительные. Типа того. Хороший был мужик…
Я откидываюсь вслед за Живописцевым. Июль, самое тепло, можно лежать прямо на травке и в небо смотреть, а облака всё плывут и плывут неспешно… можно и послушать.
— Сети распределительные знаете? Ну вот по ним работал. Там напряжение десять тысяч вольт. Или даже сто. До хрена, короче. И вот какая с ним приключилась история. Короче, погиб, когда соседу пошел розетку чинить. В выходной сосед его попросил помочь, типа как раз по его части — и шарахнуло. Сразу, вообще! Представляете?
Представляем. Тем более Живописцев отчасти прав — рассказывал уже. Но не много, раз десять, не больше.
Мама тогда меня на работу в каникулы устроила. Вернее, я сам попросил, а она спротежировала. В то непростое время даже обычным грузчиком устроиться — нужна была протекция. Доцентом или академиком — не нужна, а грузчиком — нужна. Не говоря уж про брокера или менеджера. Я пришел тогда, а замдиректорша меня глазом сверлит так подозрительно и спрашивает: мол, где учишься… А я отвечаю, а она воззрилась на меня, как тогда Хрящиков поглядел, когда я про фигурное катание брякнул. «Да-а, — говорит. — Ну в смысле — не-ет. Как же я возьму тебя бухгалтером?!» А я говорю: «Да я не бухгалтером! Мне бы чего попроще, сторожем там или грузчиком… типа, чтоб по специальности…» — «А, точно! Это я перепутала. Это за тебя мать Виктории Александровне звонила тогда… Не, сторожем нет. Грузчиком возьму на месяц, пока этот алкаш в отпуске. Или уволю его совсем. Тимофеи-ич! Поди-ка, принимай пополнение…» Бухгалтером… бухгалтером, небось, протекция нужна еще раза в три мощнее моей! Это прав, конечно, Каравайцев: грузчики тоже бывают разные. Смотря что грузить. И куда. Или если сторож, то в какую сторону сторожить, на вынос или на внос. Не говоря уж про бухгалтера. «Эта Валька так посчитает, что мы тут все без штанов останемся, а она в шоколаде!»