Декабрьский вечер выдался чудесен. Оно и вообще чудесно, когда встречаешь старого друга, а если уж и погода благоприятствует… а она благоприятствовала. Глобальное потепление климата все увереннее вступало в свои права, декабрь выдался теплый, слякотный — но в тот день как раз слегка подморозило, и мягкий снег неспешно и неслышно ложился на ветви спящих деревьев. Ночь перед Рождеством, не иначе — тем более что в пересчете на западный стиль так оно и было.

Инспекционный поход аккурат с площади Савеловского вокзала и начали. Осмотрелись, прикинули, где теперь, возможно, будет конечная остановка автобуса, достаточно ли удобно. Затем приблизились к разверзшемуся жерлу подземного перехода. Работяги вокруг, облаченные в оранжевые жилетки, лихо кидали дымящийся асфальт прямо в свежевыпадающие атмосферные осадки — и тут же кое-как укатывали.

— М-да, — с сомнением и видом признанного специалиста констатировал Олег Юрьевич. — Этак он у них долго не продержится…

— Но ведь это не главное, — ответил я. — Дойдем уж как-нибудь. А то у нас осенью, поди, чище, как на Шоссе топать! Не говоря уж про Платформу, если до электрички…

— Это точно!

Сошлись в итоге на «твердом четыре» и пошли дальше. Куда-то туда, задворками Бутырского рынка с нагромождением деревянных ящиков и опрокинутых контейнеров… неважно, куда идти, если идешь с другом и можно вести серьезный, мужской разговор. По-настоящему серьезный! С сентября Олег Юрьевич перешел на котловое довольствие в прославленное СПТУ №145, выковавшее за свою историю не одно поколение рабочей косточки и назидательно и предусмотрительно расположенное неподалеку от Школы милиции. На самом деле я ему по-хорошему завидовал: все же серьезный шаг и новый уровень, и профессия на руках, и стипендию, он говорил, платят, копейки, но тем не менее, и форма, но уже не школьная, а какая-то такая, с шевронами, а ты по-прежнему какой-то несерьезный «школьник», в то время как твой ровесник и однокашник — уже натуральный… э-ээ… натуральный…

— Олеж, а я все хотел спросить тебя… Вы там как называетесь? Ну, в смысле… ну ты понял!

— Курсанты! — гордо ответил Олег Юрьевич. Затем остановился, повернулся ко мне, скорчил дикую рожу и по-обезьяньи изогнул руки и ноги: — Видал курсанта?!

— Ага! — и мы захохотали.

— А эти самые… ну которые… Ну ты тоже понял!

— Эти — мастера. Мастера, — с важным видом пояснил Олег Юрьевич и неожиданно продолжил: — У нас по автоделу мастер — такой дурак, ну ты просто себе не представляешь! Даже хуже нашего Александра, тот хоть по делу чего-то соображал, а этот…

Признание на самом деле дорогого стоило. Как-то в дебюте восьмого класса вышел у Олег Юрьевича с Александром Васильевичем незначительный трудовой спор, в итоге едва не приведший к тому, что на упомянутое довольствие миноритарный акционер мог перейти почти на год раньше планового срока… громкое было дело!

— …так этот вообще! Проходили тогда подвеску ЗИЛа сто тридцатого, и ты представляешь… — и Олег Юрьевич посыпал диковинными терминами типа «шрус», «сайлент-блок» и «передний хомут пальца сухаря», которые в совокупности должны были доказать полную некомпетентность наставника в преподаваемом им предмете. Я, хоть и ни слова не понял, сразу с готовностью закивал головой: на самом деле у меня никогда не было поводов усомниться в правоте Друга…

А потом забрели на дальнюю сторону стадиона «Динамо». Главная арена маячила вдали на фоне черного неба. Где-то там, как раз с этой, судя по всему, стороны располагался ее девятый, «борцовский» подъезд… и я сразу вспомнил все, что там когда-то со мною случалось. Это сколько же я уже его не навещал? О, так выходит, два с половиной года почти! Два с половиной, целая вечность! Во время-то летит… Надо бы заглянуть, что ли, как-нибудь к Дмитрию Владимировичу, спросить, как дела, то да сё…

За мутным стеклом соседнего корпуса угадалась крытая хоккейная площадка. Все-таки я люблю хоккей.

— Зайдем, посмотрим?

— А и зайдем!

Мы вошли и пристроились сбоку на невысокой трибуне — в то далекое время можно было запросто зайти куда угодно. На желтоватом льду носились маленькие хоккеисты, одетые в самую настоящую форму и смешные огромные маски на шлемах. Маленькие, но шайба была уже взрослая, и крошечный вратарь метался в самых настоящих, сто двадцать на сто восемьдесят воротах! Выстроившиеся вдоль борта родители начинающих звезд беспрестанно и громогласно сыпали ценными указаниями, напрочь заглушая аналогичные потуги тренера. Наконец тот, отчаявшись, видимо, достучаться до сердец, дал пронзительную трель свистка и выкрикнул из последних сил:

— Все, восьмидесятый год! Закончили! В понедельник, в шесть тридцать, жду…

Восьмидесятый год! Мы как раз почти только переехали, пошли с мамой в поликлинику, я ждал ее в регистратуре, и тут внесли новорожденного в кульке, видно было, что совсем малютка, только вылупился, и его мать держала карту, и в ней значилось «1980 г. р.». А уже погляди-ка — не только ходят, но и играют как всамделишные! И по пятеркам, и смены, и даже удаления! Говорю же — летит, летит, не успеешь оглянуться!

Уже возле «Новослободской» Олег Юрьевич сказал:

— Сейчас, погоди немного, не лезь в автобус. Давай отойдем в сторонку, дельце есть еще одно маленькое…

Дельце так дельце. Друг — он на то и друг, чтобы не задавать ему лишних вопросов. Есть дельце — значит, отойдем.

Мы отошли немного в глубь домов. Я еще подумал: вдруг увижу эту самую столовую. Но кислых щей по причине выходного в тот раз не подавали, а иных признаков своего существования пункт общепита не обнаружил. Ну и ладно.

— Вот. У отца спер, — и Олег Юрьевич выудил откуда-то из глубин подсознанья зеленую бутылку с пасторальным сюжетом на этикетке и крайне незначительным количеством красной жидкости на донышке. — Давай, значит, это с-самое (тут Олег от волнения заикнулся сильнее обычного)… п-по глоточку. За Новый год, значит!

Мы осторожно выпили. Действительно, как раз по глоточку и пришлось. Сейчас, само собой, смешно рассуждать о подобных дозах, но тогда — целое богат…

«Стоп, стоп, стоп!!! — воскликнет здесь донельзя встревоженный читатель. — Что значит — «по глоточку»??? Это текст про детство или вообще? Это что такое еще, а?! Такими темпами дело пойдет — так вы вообще что ли, в следующем сюжете бабу сюда приволочете?! Это как вообще называется, я вас спрашиваю?!!»

На самом деле это глубоко философический вопрос — когда же заканчивается детство… ну, у мужчин вообще с этим делом, как известно, проблемы! Хорошо. Когда же ты вырос? Когда гордо принес домой первую зарплату, к примеру? А, ну это… Так это мы еще в конце седьмого класса стараниями все того же Александра Васильевича на девятом АРЗе (авторемонтный завод. — Прим. авт.) азартно скручивали на ноль спидометры вышеупомянутых сто тридцатых ЗИЛов, интересно, куда они девали потом такую прорву обновленных спидометров… а потом самозабвенно нарезали плашками три восьмых дюйма резьбу на некоем «пальце», а в итоге — по целых семь рублей на нос, получите и в прямом смысле слова распишитесь. Так что имели законное право по глоточку-то! Или, к примеру, когда вдруг перестали пристально обыскивать на футболе, а лишь лениво кивали — проходи, дескать, дядя… Или когда вдруг ты увидел в составе «Спартака» игрока моложе себя, белокурого Володю Бесчастных, два мяча в первом же матче, прекрасный старт!.. Или вдруг понял, что и весь состав, включая матерых, заслуженных ветеранов, уже младше тебя? Или когда родился старший сынок? Или, наоборот, младший? Да так, на самом деле — всего понемножку. Размеренность и постепенность. И глубоко философический ответ — оно остается с тобой, пока есть желание совершать неразумные, на первый взгляд, поступки вроде написания данного текста. Тем более что сразу предупреждалось: он ведь не только про детство. Так что — потерпите еще буквально пару новелл…