— Гости ко мне не приезжали, да и вообще по дому почти нечего было делать. Считаю за это время всего десять мильрейсов. Вот!

Рейеш толстым указательным пальцем показывает на запись в тетрадке.

— Я дал тебе лодку, а ты потерял ее. Она стоила пятьдесят мильрейсов…

Бенито молчит.

— Всего, значит, семьдесят мильрейсов, — продолжает Рейеш. — Остается сто тридцать!

Он окунает перо в почти засохшие чернила и начинает записывать в тетрадь какие-то цифры.

— Ружье! — говорит он затем. — Ружье из Манауса, прекрасная модель, здесь такую трудно достать. Обошлось мне в сто пятьдесят мильрейсов…

Он бросает взгляд на Бенито, тот бледнеет как смерть.

— Ведь я дал его тебе, так?

Молчание.

— А боеприпасы! — продолжает Рейеш. — Их ты тоже получил. Здесь все указано!

Он изучает длинную колонку записей.

— Мука и мясо! Черт тебя возьми, парень! Отвечай же! Брал ты муку и мясо?

— Да.

— Гамак!

— Да.

— Топор! Нож…

— Неправда! — восклицает Бенито. — Нож я привез обратно. Вы же сами видели, сеньор, он в лодке!

Рейеш качает головой.

— Кто же у меня купит бывший в употреблении нож! Я не могу принять его обратно. Жаль, но ничего не поделаешь! Тяжелый стальной клинок, уж никак не дешевле пяти мильрейсов…

Бенито вспоминает дни, когда он, изнемогая от жары, продирался сквозь колючки и жгучую траву, чтобы вонзить нож в мягкую кору каучуковых деревьев, и отчаянно отбивался от москитов, которые роями набрасывались на него. Видит себя лежащим в приступе лихорадки посреди узкой просеки, до которой он добирался к вечеру. Вспоминает, как на рассвете снова наведывался к деревьям и проверял, собралось ли в банках каучуковое молоко.

— Я работал, — хрипло выдавливает он из себя. — Я привез нож обратно!

— Ты привез и новую одежду, которую я тебе дал, — возражает Рейеш. — Только изодранную в клочья! Полюбуйся, разве можно ее еще носить? Да и до ножа никому нельзя дотрагиваться, ведь ты болен, а он столько времени был у тебя.

Он переводит дыхание. Потом продолжает:

— Сетка от москитов!

— Она была рваной! Ею почти нельзя было пользоваться, а одеяло было дырявое!

— Да, верно — шерстяное одеяло! Отличное, теплое одеяло!

Рейеш покачивает головой.

— Жаль, что ты не умеешь читать. Ты бы сам увидел, что все это здесь помечено вместе с ценами и ты сам поставил внизу крест.

Он проводит жирную черту под записями, еще раз перечитывает их и ставит возле каждой точку. Затем пишет что-то ниже черты, откладывает перо и вытирает со лба пот.

— Четыреста двадцать, — произносит он.

— Ты привез лодку каучука на двести мильрейсов. Значит, за тобой еще двести двадцать мильрейсов.

Дрожь пробегает по телу Бенито. Он прыгает на Рейеша. Стол с треском кренится набок, чернильница падает, на полу из бамбука появляется черное пятно.

Вдруг в дверях появляется Сара. Она в ужасе глядит на Бенито и торговца, который тяжело дышит, прислонившись к стене. У него разорвана на груди рубаха, а на шее видны красные пятна.

— Мне ничего не стоит посадить тебя за решетку, — шипит Рейеш, медленно приближаясь к Бенито. — Тебя отвезут в Манаус. В тюрьму! Но я человек добрый… Ведь ты болен. Ты сам не знаешь, что с тобой сделают, если ты тронешь меня хоть пальцем.

Он никак не может отдышаться.

— Да, кроме того, за тобой должок. Придется уж тебе сначала расплатиться со мной.

Бенито поднимает голову. У него осунувшееся, постаревшее лицо.

— И не надейся, что я тебе что-нибудь прощу, — добавляет Рейеш. — Я во всем люблю порядок. Ты хотел меня задушить…

У Сары вырывается крик испуга. Бенито глухо отвечает:

— Расплатиться. А чем?

— Будешь работать на меня. У меня есть лагерь сборщиков, поедешь туда.

Потом голос Рейеша звучит уже не так резко:

— Я дам тебе другую лодку. Если отработаешь за нее, она будет твоей. Как только рассчитаешься с долгами, можешь отправляться куда глаза глядят. А твоя жена… гм, ну что ж, пусть пока остается здесь. Или ты собираешься тащить ее с собой в лагерь? Для женщин там места не приготовили.

Бенито не отвечает. Жена подходит к нему и робко кладет ему руку на плечо.

Рейеш принужденно смеется.

— Я должен вас предостеречь! Не думай, — обращается он к Бенито, — что вам построят отдельную спальню. А мои надсмотрщики — отчаянные ребята!

Некоторое время он молча наблюдает за обоими, потом подходит к столу, поднимает опрокинутый стул, нагибается еще раз и достает чернильницу, в которой сохранился остаток густой черной жидкости.

— Ну, так как же? — спрашивает он.

Бенито нерешительно кивает.

— Дать тебе лодку?

— Нет.

— Это почему же?

— Пятьдесят мильрейсов — это мне не по карману, сеньор.

— Неужели ты хочешь пройти шестьдесят километров по лесу пешком?

— Поеду на своем челноке.

— И пойдешь вместе с ним ко дну. Больше одного плавания такое корыто не выдержит.

Рейеш размышляет.

— Можешь не платить за лодку. Отдашь ее управляющему, и дело с концом.

Бенито долго смотрит в лицо торговца.

— Ладно, — произносит он наконец.

Рейеш наклоняет чернильницу, обмакивает перо, раскрывает тетрадь и что-то записывает под длинной колонкой чисел.

— Аванс нужен? — спрашивает он индейца. — Почему бы тебе не выпить перед отъездом пару стаканчиков у Эставана?

Лицо Бенито вдруг покрывается красными пятнами.

— Двадцать мильрейсов, сеньор! И еще дайте мне муки, и мяса, и новый котелок! Я отработаю за все!

Его глаза лихорадочно блестят. Сара обнимает мужа и поддерживает его за плечи.

— Одеяло, — еле выговаривает он слабеющим голосом. — Топор…

Рейеш быстро строчит, не поднимая глаза от тетради. Потом резко спрашивает:

— А жена?

Он пристально смотрит на нее. Она теснее прижимается к Бенито и крепче обнимает его. Но он бормочет:

— Останется здесь…

Рейеш тяжело поднимается со стула. Протягивает Бенито перо и пододвигает к нему тетрадь.

— Поставь вот тут внизу крест, — говорит он.

Они брели по лесу в одиночку, группами или целыми отрядами под началом «управляющего». Строили себе хижины на берегах рек и по краям глубоких болот, где любит расти каучуковое дерево. Проводили целые месяцы на одном и том же месте, с раннего утра до поздней ночи занимаясь убийственным трудом. В нарушение закона, предписывавшего делать небольшие надрезы через определенное время, чтобы деревья жили еще несколько лет и не переставали давать латекс, они сдирали ножами гладкую серую кору со ствола, стремясь побыстрее «выдоить» деревья до конца. Вскоре деревья теряли листву, засыхали, скрывались под толстым слоем вьющихся растений и сгнивали. Когда участок леса оказывался «обобранным», управляющий со своим отрядом двигался дальше и разбивал лагерь в другом месте, чтобы снова начать свое разрушительное дело.

Этих людей, на каждом шагу оставлявших за собой гибнущие деревья, называли каучуковыми пиратами.

4

Лагерь раскинулся в излучине реки. Незадолго до наступления темноты Бенито услыхал яростный лай собак и частыми ударами весел погнал лодку к берегу. От долгого сидения в лодке ноги затекли, и он с трудом выбрался на землю. Вытащил суденышко на желтый песок, взял узелок со своими пожитками и пошел к хижинам.

Заметив его, надсмотрщик Фейро остановился, оглядел с головы до ног и, задав ворчливым тоном несколько вопросов, проводил к хижине управляющего. Тот записал имя Бенито в засаленную книгу и поинтересовался, в лодке ли он приехал. Нож и топор Бенито пришлось сдать. Они только мешают работать, заявил управляющий. Их, конечно, сохранят в целости.

Окончив разговор, он поручил Фейро найти жилье для Бенито.

Массивный, приземистый надсмотрщик с тонкими для такого тяжелого тела кривыми ногами отвел Бенито в одну из хижин. При их появлении разговоры тотчас смолкли.