Один час... И, судя по всему, за это время что-то произошло... Но что?..

Усевшись, Петков поправляет брюки, придвигает к себе графин, наливает стакан — щедро, до самых краев.

— Пейте, Багрянов. Еще?.. Или лучше кофе?.. Марко! Сходи

приготовь кофе. Вам, конечно, с тмином, Багрянов?

Ах вот оно в чем дело! А я-то гадал...

По-варшавски, — отвечаю я. — Раскололи Искру?

До самого конца!

Петков улыбается, и на щеках у него проступают ямочки Если -бы не щетина, то заместитель начальника отделения В запросто сошел бы за моложавого ангела, спустившегося с небес.

Хватит, — говорит Петков, видя, что я собираюсь допить

воду. — Заболеете. После ривальты врачи не рекомендуют.

Слышали об обезвоживании организма?

Так, кое-что.

Ну что, полегче? — Платок исчезает в кармане. — Между

прочим, странная погода: то снег с дождем, то дождь со сне

гом...

Источник тот же? — говорю я.

Разумеется.

Вы преуспеваете.

Сказав это, я окончательно успокаиваюсь. «Опоздал ты, Пет- ков...» Показания Искры уже ничего не могут изменить, поскольку один Багрянов знает связник а... Багрянов. То есть я.

Тень колебания — едва заметная — проскальзывает по лицу Петкова.

— Гляньте-ка сюда, Багрянов.

Серый бумажный прямоугольник, плохо заглянпованный и словно бы выцветший, — позитив мгновенной фотографии, сделанной, судя по качеству, портативным аппаратом и в невыгодных условиях. Я всматриваюсь в него: улица, в панораме — дома; слева — вполоборота — человек. Все снято мелко,

113

но не настолько, чтобы в человеке нельзя было признать седоусого, обладателя «Патека».

А вот и связник, Багрянов!

Этот? — Я качаю головой. — Чушь собачья!

Так... Выходит, седоусый арестован и, очевидно, погиб. Скорее всего под пыткой. Он начал было говорить, но дальше пароля не пошел... что-то помешало... Прощай, товарищ! Имя твое мне неизвестпо, и все, что мне когда-то сказали про тебя, уложилось в два слова: «Надежный работник». Это была высшая аттестация, и ты оправдал ее. Больше того, даже погибнув, ты помогаешь мне, и помощь твоя неоценима — Петков представления не имеет, как много говорит фотография, которую я держу в руке... Дом, на чьем фоне ты снят, стоит на углу, рядом с особняком миллионера Бурева^ — у него один из лучших в Софии частных садов... Да, да, я уверен: это не улица Царя Калояна! А следовательно, тебя сфотографировали до связи со мной. В противпом случае наружник постарался бы поймать в кадр ИУбай-Слави, и Петков сейчас предъявил бы фотографию совсем не для того, чтобы проследить мою реакцию, а как точную улику... Прощай, товарищ! И еще раз — спасибо. Ты помог мне в главном сейчас — до конца разобраться с Искрой... Прощай, друг!

Я прекращаю мысленный разговор и кладу на стол фотографию.

— Это не связник.

Марко, старательно балансируя подносом, вносит две дымящиеся чашки и все, что к ним полагается. Сахарница, поджа-ренпые хлебцы, джем на блюдечке.

Валяйте, Багрянов, — поощрительно говорит Петков и по

дает мне пример — тонким слоем намазывая джем на похру

стывающий тост. — Поговорим как 'друзья. Без оскорблений и

сведения счетов. Дело ваше дохлое, и отступать вам некуда.

Это почему же?

А потому, что ваши связи, ваши легенды, все, что имеет

хоть малейшее касательство к Багрянову, отработано до кон

ца. Если вы заметили, любой ваш шаг, начиная с приезда в

гостиницу, был просвечен.

Я отставляю чашку и киваю.

Мерси за сообщение. Значит, вы засекли меня в день .

въезда в номера, не раньше.

Не ломайте комедию! — Петков отрывается от чашки,

смотрит на меня в упор. — Можно подумать, что вы это толь

ко сейчас сообразили.

Нет, конечно. Но вы подтвердили факт...

— А какой смысл скрывать? — говорит Петков просто. —

Опыта у вас хватает, вы это доказали.

Петков надкусывает хлебец и аппетитно хрустит корочкой. Челюсти его работают равномерно, и глаза чисты.

Три легенды, — говорит он.

Почему три, а не сто три?

Считать умеете? Первая — модный магазин и все, к не

му относящееся... Вторая...

В нашем разговоре довольно много пауз; они позволяют мне отвлекаться и, больше того, вооружиться кое-какими догадками

114

относительно перемен, происшедших за истекший час с заместителем начальника отделения В.

Вы остановились на легендах, — говорю я и, поколебав

шись, беру сигарету из пачки Петкова. — Первую вы назвали.

Вторая?..

Не торопитесь, Багрянов, — говорит Петков терпеливо. —

У вас скверная привычка забегать вперед. — Он вытирает гу

бы салфеткой и на миг прикрывает глаза. — Не так уж важ

но, сколько было легенд. Существеннее другое — уровень ва

шего профессионализма при их использовании и умение пере

страиваться на ходу. Проанализировав эти и кое-какие иные

компоненты, можно прийти к выводу...

Какому? — не удерживаюсь я.

Вы пришли не на связь с разовым заданием... Это —

с одной стороны... С другой же — Багрянов не годится на роль

резидента, ибо резидент с «подмоченным» паспортом — это,

извините, нонсенс! Что такое резидент? Своего рода посол.

С его внедрением нет смысла спешить и уж совсем ни к чему

задействовать его сразу. А связь у вас была. Да, была. На вто

рые сутки. На улице Царя Калояна, не так ли?

Вы спрашиваете или утверждаете?

Утверждаю. Я бы но показал вам фотографию, если б не

был уверен... Никола Бояджиев — так звали вашего связника.

Пароль: фраза о снеге и дожде, отзыв — любой набор слов со

вставленным в него «туманом». Аварийный сигнал: перчатки

в одной руке. Я не ошибся?

Вам виднее.

— Бояджиев — паспортное имя. Вам известно настоящее?

Прежнее состояние — вялость и апатия — подбирается ко

мне. Я теряю пить разговора, тогда как Петков свеж и бодр.

Его знал только он, — говорю я, следя за тем, чтобы го

лос был ровен. — А он не скажет... Он же умер. Петков! Умер

час или полчаса назад... Потому вы и принесли фото... Пока он

жил, было бы не выгодно. Вы ждали: а вдруг заговорит. Он.

что, был без сознания, да?.. — Хлеб ложится на стол — есть

я не могу. — Коротко: Бояджиев умер, и расстановка сил из

менилась. У вас больше нет ничего в запасе, Петков. Один я.

Один! И, кроме меня, никто не даст вам правды о явке в церк