Проснулся Колька Митрохин. Открыв сначала один глаз, затем второй, он ошалело ватрдс головой, спросил хриплым со сна голосом:

— Сколько уже?

— Пять.

Митрохин прищурился, высматривая в свете фар обрывистые склоны сопок, с досадой покрутил головой.

— Глухариная?

—- Она самая.

— Как черепахи ползем.

7

Сергей помолчал, резко крутанул баранку. Кажется, он съехал со старой колеи, и теперь ЗИЛ упрямо продирался по глубокому снегу, спотыкаясь на застругах, вырывая из рук непослушную баранку. Машина натужно ревела, но все это было бы полбеды, если бы не резко упавшее давление масла.

И тут в ровном гуле двигателя Сергей уловил какой-то новый звук. Не веря самому себе, он повернулся к Митрохину.

Ты ничего не слышишь?

Н-нет. А что?

Вроде бы стук.

Николай закрыл глаза, подался вперед.

Вроде бы что-то есть...

Вот сволочь! — Сергей ударил кулаком по баранке. —

Вернемся обратно, при всех ему морду набью.

Кому это?

Да механик, сволочь, машину из ремонта выпустил, а

вкладыши, видно, не заменил.

Дела-а...

Впереди в свете фар вырос огромный сугроб. ЗИЛ взревел, остановился. Сергей подал рычаг раздаточной коробки и почти физически ощутил, как машина сантиметр за сантиметром прокладывает себе первопуток.

Не выпуская баранки, Сергей открыл дверцу, пытаясь рассмотреть дорогу, встал на подножку. Пронизывающий ветер ворвался в кабину, в секунду выстудил ее тепло.

Вот погодка. Даже высунуться нельзя. — Он захлопнул

дверцу, подул на пальцы. — Вмиг прихватывает.

Погодка... — уважительно сказал Митрохин. Он поежил

ся в своем поношенном солдатском бушлате, откинул со лба

белобрысую прядь волос. — Я уже год па стройке, а и не

слышал, что может быть такое: мороз под шестьдесят и вет

рище...

А я здесь, можно сказать, с первого колышка. — Сер

гей, не выпуская баранки, ловко достал из пачки папиросу,

чиркнул спичкой, прикуривая. Горьковато-сладкий запах та

бака наполнил кабину. Жарков затянулся, кивнул Николаю:

кури.

А я не курю, — сказал Митрохин. — Бросил еще в

армии.

Молоде-ец, — Сергей с одобрением посмотрел па Коль

ку. — А я несколько раз собирался бросить, да все никак

не получается. А надо бы. Наташка ругается, говорит: всю

комнату прокурил.

Она у тебя в отпуске, что ли?

Ну да. На материк с Борькой уехала. Я тоже хотел вме

сте с ними махнуть, да начальство не отпустило. Ну ничего.

Через месяц встречать буду. А Борька там пока останется.

Теща ругается на Наташку, говорит: куда в такой холод маль

ца повезешь?

Правильно...

В кабине опять «тало тепло, Колька расстегнул бушлат.

— Давай покручу? — предложил он, кивнув на баранку.

8

— Обожди. Вот в тайгу въедем, дорога полегче станет, тогда... — сказал Сергей и сморщился как от зубной боли, прислушиваясь к усиливающемуся стуку.

Теперь уже двигатель «молотил» основательно, и не надо было особо вслушиваться, чтобы определить поломку. Резко упало давление масла.

От досады на самого себя, на халтурщика-механика, который поленился заменить вкладыши и не предупредил его об этом, Сергей зло крутил баранку, высматривая дорогу в тусклом свете фар. Где-то в подсознании лихорадочно билась мысль: «Сколько еще? Километр? Два? А потом?.. Есть запасные вкладыши и прокладки, да толку-то?.. Даже в гараже на этот ремонт ушло бы три часа...»

Сергей, прищурившись, всмотрелся в полосу бежавшего впереди света, чертыхнулся: перед радиатором опять вырос снежный нанос. Резко крутанув баранку вправо, он, не включая демультипликатора, на скорости проскочил нанос; полоса света вырвала из темноты заснеженный распадок сопки, поросший на склонах чахлыми лиственницами, каким-то чудом схватившимися корнями за каменные осыпи. И ни одного звериного или птичьего следа! Нетронутая сяежпая целина тысячами блестящих искорок светилась под светом фар.

— Березовый?

Ушедший в себя Сергей вздрогнул, услышав голос Николая, разжал плотно сомкнутые губы.

— Он самый.

От этого ручья до въезда в тайгу оставалось километров десять,

На какое-то время в кабине опять наступило тягостное молчание, перебиваемое лязгающими ударами. Казалось, что мотор пошел вразнос и еще секунда-другая — и вся эта конструкция из болтов и гаек развалится и отойдет синим дымком.

Митрохин повернулся к Сергею, спросил с надеждой:

— Может, дотащимся до базы? — Он 'неопределенно кив

нул на лобовое стекло.

Сергей помолчал, вслушиваясь в лязгающие ритмичные удары, покачал головой.

Вряд ли. А рисковать нельзя — коленвал заклинит.

Но... — Митрохин тронул Сергея за рукав. — Попробуй,

Серега. — Он сглотнул комок, подступивший к горлу. —

Ведь погибнем же здесь, к чертовой матери. Вкладыши нам

адесь не поменять — замерзнем на ветру. Ведь всего полета

километров, — уговаривал он.

Жарков молча гнал машину вперед. Теперь он уже не обращал внимания на Митрохина, что-то говорящего вполголоса, и только со страхом прислушивался к усиливающемуся стуку в двигателе.

ЗИЛ проскочил еще один распадок, полосой света выхватил из темноты крутой, почерневший и потрескавшийся от мороза склон сопки на правом берегу. Брусничная. Отсюда до по-

9

ворота, где зимник сворачивал в тайгу, оставалось километров семь.

Неожиданно Сергею послышалось, будто стук в двигателе усилился. Он сброспл газ, переключил скорость. Точно, мотор молотил вовсю, заставляя сжиматься сердце от тяжелого предчувствия. В голове вихрем полетели мысли: «Может, пронесет? А если заклинит? Тогда все? А как же трубы? Ведь его ждут в поселке. Ну, Серега, решайся!»

Сергей искоса посмотрел на Митрохина, выключил дальний свет, проехал еще метров десять, остановился. Митрохин ошалело повернулся к Жаркову.

— Чего это ты надумал?

И тогда лишь, когда Сергей медленно, словно раздумывая, опустил руки, он вскинулся, потянулся к баранке. Торопясь и глотая слова, затараторил зло:

Ты это брось дурить. Давай я покручу, а ты на моем

месте посиди...

Ну-ка убери лапы! -~ Жарков шевельнул широкими

плечами, оттесняя Митрохина, сказал глухо: — Надо прове

рить двигатель на других режимах. Может, и не вкладыши.—

Он поплотнее запахнул полушубок, с тоской посмотрел в бо

ковое стекло, за которым чернел пугающий провал ночи. Если

бы не эта авария в поселке, можно было бы плюнуть на все

и гнать машину до предела — пока коленвал не заклинит.