"It is a beauteous evening, calm and free…"
It is a beauteous evening, calm and free,
The holy time is quiet as a Nun
Breathless with adoration; the broad sun
Is sinking down in its tranquillity;
The gentleness of heaven broods o'er the Sea:
Listen! the mighty Being is awake,
And doth with his eternal motion make
A sound like thunder — everlastingly,
Dear Child! dear Girl! that walkest with me here.
If thou appear untouched by solemn thought,
Thy nature is not therefore less divine:
Thou liest in Abraham's bosom all the year;
And worshipp'st at the Temple's inner shrine,
God being with thee when we know it not.
"Прелестный вечер тих, час тайны наступил…"[55]
Прелестный вечер тих, час тайны наступил;
Молитву солнце льет, горя святой красою.
Такой окружена сидела тишиною
Мария, как пред ней явился Гавриил.
Блестящий свод небес уж волны озарил!
Всевышний восстает, — внимайте! бесконечный,
Подобный грому, звук гремит хвалою вечной
Тому, кто светлый мир так дивно сотворил.
О милое дитя! о по сердцу родная!
Ты думой набожной хотя не смущена,
Со мной гуляя здесь, — но святости полна;
Невинностью своей живешь в блаженстве рая,
Ты в горний храм всегда летишь душой, —
И Бог, незрим для нас, беседует с тобой.
PERSONAL TALK
ЖИТЕЙСКИЕ ТЕМЫ
"I am not One who much or oft delight…"
I am not One who much or oft delight
To season my fireside with personal talk. —
Of friends, who live within an easy walk,
Or neighbors, daily, weekly, in my sight:
And, for my chance-acquaintance, ladies bright,
Sons, mothers, maidens withering on the stalk,
These all wear out of me, like Forms, with chalk
Painted on rich men's floors, for one feast-night.
Better than such discourse doth silence long,
Long, barren silence, square with my desire;
To sit without emotion, hope, or aim,
In the loved presence of my cottage-fire,
And listen to the flapping of the flame,
Or kettle whispering its faint undersong.
"Признаться, я не очень-то охоч…"[56]
Признаться, я не очень-то охоч
До тихих радостей молвы скандальной:
Судить соседей с высоты моральной
Да воду в ступе без толку толочь,
Внимать речам про чью-то мать — иль дочь
Невзрачную — весь этот вздор банальный
Стирается с меня, как в зале бальной
Разметка мелом в праздничную ночь.
Не лучше ль, вместо словоговоренья,
С безмолвным другом иль наедине
Сидеть, забыв стремленья и волненья? —
Сидеть и слушать в долгой тишине,
Как чайник запевает на огне
И вспыхивают в очаге поленья?
"Beloved Vale!" I said, "when I shall con…"
"Beloved Vale!" I said, "when I shall con
Those many records of my childish years,
Remembrance of myself and of my peers
Will press me down; to think of what is gone
Will be an awful thought, if life have one."
But, when into the Vale I came, no fears
Distressed me; from mine eyes escaped no tears:
Deep thought, or dread remembrance, had I none.
By doubts and thousand petty fancies crost
I stood, of simple shame the blushing Thrall;
So narrow seemed the brooks, the fields so small!
A Juggler's balls old Time about him tossed:
I looked, I stared, I smiled, I laughed: and all
The weight of sadness was in wonder lost.
"Я думал: "Милый край! Чрез много лет…"[57]
Я думал: "Милый край! Чрез много лет,
Когда тебя, даст Бог, увижу снова,
Воспоминанья детства дорогого,
Минувшей дружбы, радостей и бед
Мне будут тяжким бременем". Но нет!
Я возвратился, — и тоска былого
Меня не мучит, не гнетет сурово,
И слезы мне не застят белый свет.
Растерянно, смущенно и сутуло
Стоял я, озираючись вокруг:
Как съежились ручей, и холм, и луг!
Как будто Время палочкой взмахнуло…
Стоял, смотрел — и рассмеялся вдруг,
И всю мою печаль, как ветром, сдуло.