Неужели... действительно судьба? Я бы уже ничему не удивился.

    А тогда... еще раздумывал, сомневался, не решался, едва не упустил, не потерял.

    Но не упустил, не потерял, сделал правильный выбор. Осталось похлопать себя по плечу и сказать "Молодец!". Если бы только не эта ответственность... За нее. За себя. Перед ней. Перед собой...

    Что будет с моей девочкой, когда меня не станет? Кто позаботится о ней? Кому будет не все равно?

    Этот вопрос, как и многие другие, оставался без ответа...

1 глава

    март 1999 года, Калининград

   Конференция как раз подходила к концу, когда журналистка местной газеты задала ему этот вопрос.

   Казалось бы, совершенно обычный, такие задают многим почти всегда. Но задали именно ему. И именно сейчас. Когда он находился в Калининграде. В городе, который даже по прошествии лет воспринимал лишь как город, навсегда изменивший его жизнь.

   И это тоже сыграло немалую роль в череде тех поступков и действий, на которые он пошел.

   Вспомнить этот вопрос и воспроизвести его дословно он мог даже спустя время. А в ушах спустя годы стоял звонкий, казавшийся очень громким в толпе внезапно замолчавших журналистов женский голос.

   - Олег Витальевич, как вы относитесь к массовой беспризорности несовершеннолетних детей? И что, по вашему мнению, следует делать с родителями детей из социально неблагополучных семей, ведь они, по сути, и являются той категорией общества, которая рождает этих самых беспризорников?

   Он даже снял очки, чтобы рассмотреть журналистку, которая задала злободневный вопрос, всмотрелся в толпу, чтобы не ошибиться и остановил на ней внимательный взгляд.

   Невысокая, неяркая, в сером костюмчике и в туфлях на невысоком каблуке. Светлые волосы собраны на затылке в пучок, и это обстоятельство неожиданно вызывает в нем чувство симпатии. Он никогда не любил растрепанные пакли, свисающие вдоль щек.

   Задумчиво нахмурился, сведя брови к переносице, и поджал губы.

   Вопрос Олег понял и с первого раза, повторять его не следовало, хотя журналистка и попыталась сделать это, не понял лишь, почему его задали именно ему. Он профессор, да, доктор наук, исследователь и известный писатель, но подобных злободневных вопросов в своем творчестве никогда не поднимал.

   Хотя, как потом он осознал, стоило. Стоило, и не раз!

   Прищурившись, посмотрел на молодую (не больше двадцати пяти!) женщину, наклонив голову набок, та ожидала ответа на поставленный вопрос, вооружившись ручкой и блокнотом и пристально глядя на него.

   Десятки камер, как и десятки пар глаз, устремились на него, как хищники, жаждавшие пищи, желающие получить ответ на поставленный вопрос. Но он отчего-то молчал. Знал, что ответить, но почему-то не решался, медлил, словно обдумывал каждое свое слово. А когда, наконец, ответил, резко, громко, твердо, с уверенностью, с безграничным чувством и эмоциями, что переполняли не только его, но потом и весь зал конференции, ни у кого не осталось сомнений в том, что профессор Вересов решительно настроен против любого проявления "беспризорства" и ясно дал это понять.

   И хотя именно такого ответа от него и ожидали, он, как всегда, был на высоте.

   Только вот этот последний вопрос настолько вывел его из колеи, будто засел внутри занозой, постоянно нарывающей и гноящейся, что невольно вынуждал мужчину вспоминать о себе вновь и вновь.

   Кто бы тогда мог подумать, что обычный вопрос на обычной конференции может все изменить?!

   Олег Вересов был не из тех людей, которые идут на поводу у предрассудков и суеверий, он всегда был реалистом, четко разграничивающим "нужное" от "ненужного", следующим своим принципам и достигающим любой поставленной цели. И помыслить, что почти случайно заданный вопрос, последний вопрос конференции, будто в насмешку прозвучавший именно в Калининграде, всколыхнет что-то в его душе и заставит потом задуматься, глубоко задуматься над тем, что делать, он не мог.

   В гостиницу Олег попал только к вечеру. Банкет, фуршет, ставший популярным шведский стол, и еще черт знает что, вынудили его задержаться и раздавать поклоны и автографы всем, кто подходил к нему. Это утомляло, никто не спорит. Да и улыбаться надоело, уже щеки начинали болеть от постоянных улыбок для коллег, для знакомых, для газет и журналов. Но что уж поделать, если ты профессор, доктор наук да еще к тому же известный писатель? Приходилось мириться с подобной жизнью. Он уже  почти привык к этому, почти... но еще не совсем. Все еще было что-то такое, что теребило душу, словно царапая плоть изнутри.

   Что-то по-прежнему, как и почти пять лет назад, когда он пришел к писательству, было не так.

   Не было смысла. Не было цели. Не было того восторга и удовольствия, которые он испытывал раньше.

   А возможно, он просто старел...

   Первым делом, когда попал в гостиницу, Олег попросил соединить его с Москвой.

   Сыну он звонил регулярно, каждый день, где бы ни находился.

   - Пап? Ты как? - прямо спросил парень, едва услышав его голос. - Как конференция?

   - Да нормально, - отмахнулся он, усаживаясь в глубокое кресло и откидываясь на спинку. - Что тут может быть нового? Все те же вопросы, все те же ответы. Журналисты только другие, а так всё, как и всегда. Ты лучше скажи, как у тебя дела? Как учеба? - усмехнулся тихо. - Надеюсь, без прогулов?

   Парень рассмеялся.

   - Обижаешь, - возмутился он, подыгрывая ему. - Каждую среду и пятницу пропускаю, как по расписанию.

   - Даже так, - засмеялся Олег. - А как же вторник?

   - Был вторник, а теперь среда, - отмахнулся тот. - Лучше скажи, когда возвращаешься? Когда тебя ждать?

   Олег глубоко вздохнул. Ох, не хотел он говорить, да рано или поздно все равно пришлось бы.

   - Да не знаю еще, - медленно протянул он, обдумывая слова.

   - Это как? - не понял сын. - Ты же говорил, что не больше пяти дней. А сейчас что?

   - Да... как-то так сложилось, Антош, ты уж не обижайся на меня, - проговорил мужчина, чувствуя себя предателем. - Андрей говорит, что нужно задержаться здесь еще на недельку.

   - Андрей, значит, говорит? - сухо выдавил из себя Антон. - Да еще и на неделю.

   Олег тяжело вздохнул.

   Но подобной реакции и следовало ожидать. Антон всегда был эмоциональным, не скрывавшим своих чувств молодым человеком, да и Андрея никогда не жаловал. Поэтому не удивительно, что он воспринял данное известие в штыки.

   Олег был почти уверен, что сын сейчас стоит, облокотившись спиной о дверной косяк, сжимая руки в кулаки и стискивая зубы, чтобы не выругаться.

   - Я, как только приеду, мы тут же рванем с тобой на озеро, - тихо проговорил он. - Я же обещал.

   Ему не понравилось долгое и томительное молчание сына на том конце провода после этих слов.

   - Да, ты обещал, - протянул, наконец, Антон задумчиво и, скорее всего, с обидой, подумал Олег. - И когда тебя  теперь ждать?

   Олег закрыл глаза, зажмурился.  Обиделся. Теперь он был точно в этом уверен.

   Что-то острой болью отозвалось в груди, и Олег задержал дыхание.

   - Через неделю, - ответил он тихо, слушая недовольное сопение сына в трубке. - Может, через полторы.

   - Ты что там поселиться собираешься, в своем Калининграде?! - возмутился Антон, не сдерживаясь.

   Что ж, терпением он тоже никогда не отличался. Слишком эмоциональный, слишком вспыльчивый.

   - Почему сразу поселиться? - спокойно проговорил Олег, делая вид, что не слышал острого возмущения. - Вовсе нет. Хотя тут, и правда, жить хорошо. Свежий воздух. Только ветры сильные бывают, особенно в начале марта. Море все-таки...

   - Пап, - перебил его сын. - Ты зачем мне это?.. Про ветры?

   А он и забыл, что парень любит, чтобы все было по существу, по делу. Юрист будущий, что сказать?