Игумен расспросил меня, да и определил к брату Василию по­слушником налаживать монастырскую

друкарню⁵.

Давно уже стояла она заброшенная. Турки запрещали печатать книги по-гречески. Игу­мен дал новому паше хороший бакшиш, тот и разрешил. За эти годы половина шрифта сгнила да растрескалась. Пришлось нам резать не­достающие буквицы из твёрдого самшита. Я с детства люблю рисовать да резать. Буквицы-то у меня выходили ровнее и красивше, чем у брата Василия. Год прошел, начали мы набирать, а потом и печатать Еванге­лие от Марка.

—              

Хорошо, наверное, на Афоне, — мечтательно заметил Янко. — Свято!

—

Может, и свято, — вздохнул Гриша, — да не по мне. Соберутся старцы в трапезной, как начнут спорить о догматах. Да так яростно спорят, за букву умереть готовы. А что за монастырской стеной люди друг друга мучают, в рабство продают, с голоду дохнут, им всё равно. Их мир — келья. Правда, жил там один старец из Вологды. Вот был доб­рый да мудрый человек. Я многому у него выучился, и русскому языку тоже. А как он рассказывал о своих краях, о лесах дремучих, снегом за­сыпанных, о тишине. А что, Янко, у вас там и вправду медведи да волки на дороги выходят?

—              

Так это под Вологдой, далёко, на полночь. У нас под Полтавой дубравы малые, больше степь. И зима короткая, вроде, как здесь. А мед­ведя я только на ярмарке видел, цыган водил.

—

Стало мне тошно. Наверно, я и сам бы ушёл из монастыря. Да тут Великий султан пошёл войной на Цезаря Леопольда. К Афону по­дошел корпус янычар Ахмеда-аги. Страху-то! У монастыря, ясное дело, фирман султана о неприкосновенности. Да ведь до Стамбула далеко, а буйные янычары у ворот.

К отцу архимандриту приехал важный грек в шёлковом халате. Правая рука Ахмеда-аги, Алексий, фанариот. Долго сидел в палатах на­стоятеля, потом ему вынесли из монастырской сокровищницы два мешка денег, да, кроме того, отец игумен благословил две дюжины мо­лодых послушников на службу Великому султану. И меня с ними.

«Нет власти, аще не от Бога! — сказал он нам. — Служите честно».

Алексий как узнал, что я грамотный, так и взял к себе писцом.

—А что такое «фанариот»? — спросил Янко. — Чин какой,

чи

што?

—

Неужто не знаешь? — удивился Гриша. — Квартал есть в Царе- граде, Фанар. И живут там самые богатые и самые хитрые греки на свете. В Высокой Порте, во дворце султана, великую силу имеют. Одо­леть их никто не может: кого подкупят, кого обманут.

Алексий ведал снабжением армии и всеми денежными делами у Ахмеда-аги. Не счесть, сколько золота прилипло к его жадным рукам! Правда, и риск не мал: разгневается паша, в одночасье на кол посадит.

Переписка там шла на арабском. Язык я выучил быстро, а с хит­рой арабской каллиграфией пришлось помучиться. До самой Вены турки шли без боя. Король Леопольд испугался великой армии султана и бежал. Да горожане упёрлись. Торговцы, школяры, подмастерья сели в осаду и дрались храбро.

Скоро в турецкой армии начался лагерный тиф. И я заболел. Почти с того света вытащил меня мудрый доктор, рэб Сулейман из Смирны. А потом оставил у себя, слугой и помощником.

Вот удача-то! Такой человек, прямо святой, даром что еврей не­крещёный. Всю суть Святого Писания мог одной фразой выразить: «Не делай другому того, что для себя не хочешь!». Сколько он людей спас, вылечил. Для каждого находил доброе слово. Истинный учитель! И еврейскому я у него научился.

—              

Зачем тебе еврейский? — удивился Янко.

—

Это ж язык Библии! Всякий просвещённый человек должен его постичь. Латынь-то нынче любой недоучка знает. Древнегрече­ский — уже мало кто. А настоящий мудрец должен знать все три языка! Только недолго я у него учился. Началась великая битва под Веной. На помощь австрийцам пришёл польский король Ян Собесский и герцог Лотарингский. Турок разбили наголову! Тут меня и взял в плен один венгерский пан. А потом продал пану князю за двести злотых.

Одно я понять не могу, Янко! Почему Господь Всемогущий доз­волил на земле столько горя и несправедливости? Здесь для бедняков чистый ад, а богач живёт припеваючи. Может, за грехи? Тогда за что ж детишки мучаются? Они в чём виноваты?

Встретил я в Кракове одного школяра. Он и в Праге учился, и в Геттингене. Рассказал мне, что есть в Голландии мудрый человек, пан Спиноза. Он один знает, как сделать людей счастливыми.

Я и решил: пойду в Голландию. Упаду пану Спинозе в ноги: пусть возьмёт меня слугой. Всё буду делать, как раб: стирать, убирать, гото­вить. Только бы выучил!

—

Говорят, в Голландии зело добрые мастера по кузнечному делу.

—              

Янко, давай пойдём вместе!

—

А что? — задумался коваль. — Ты ведь православный. Всё по­легче будет среди латынцев. И языки знаешь. Да и веселее, вдвоём-то.

В Кракове продали красно-синий кафтан Гриши, купили ему бурую мещанскую свитку.

—

Надо бы ещё и чёботы, твои каши просят, — молвил Янко. — Ну, заробим грошей, купим.

Задерживаться там побоялись и отправились дальше, в Бре- славль.

Хорошо идти по размокшим дорогам весной, вдвоём с другом. Жаворонки поют. Солнышко греет. Переночевать можно в дорожной корчме, в поле ещё холодно. Кончились гроши, можно зайти в любую кузню. Весной добрый кузнечный подмастерье везде нужен: мужики ладят плуги и бороны, паны чинют кареты и дормезы. Гриша гордо вы­ступает в новых башмаках. Чудок велики, да он натолкал в носки сена, идти стало теплее.

Гриша тоже зарабатывал: начнёт в корчме гадать на картах, на пёстрых бобах, а то и просто по руке. Историю расскажет про Трою, про Одиссея и Циклопа — так даже паны, а уж особенно паненки, слу­шают, разинув рот. Хорошо вдвоём. Янко дивится другу: сколько он ис­торий знает, сколько книг прочитал, сколько языков выучил.

—              

А чего ты, Янко, дивишься? Сам знаешь три: украинский, рус­ский, польский.

—              

Так я ж их с детства перенял от парубков в нашей слободе.

—

Ну и я с детства — итальянский, турецкий и болгарский. Я ж в Салониках вырос. Там кого только нет. Да ладно! Впереди у нас Силе- зия и Бавария. Надо тебе, Янко, немецкий выучить. Да не трусь, я тебя подучу!

Силезия

Несколько дней шли дожди. В мокром лесу было трудно шагать по размокшим колеям. Чуть развидняло, потом снова начался дождь, сначала тихий, потом шибче и шибче. Друзья промокли до нитки, а до ближайшей деревни ещё было идти и идти.

—              

Что это там чернеет впереди? Янко, а вдруг это разбойники?

—

Бог милует, Гриша, у возчика фура сломалась.

Подошли ближе. Фура, тяжело осевшая на заднее колесо, глубоко завязла в колее.

—

Бог помощь, — сказал Янко бородатому возчику. — Колесо по­ломал?

Возчик ответил по-немецки:

—              

Зеер шлехт⁵! Ось лопнула, будь я проклят! И месяца не прошло, как заплатил кузнецу за новые железные оси сорок пять крейцеров. Будь у меня деревянная, как в прежние времена, вырубил бы новую в лесу. Всего и делов. А новые колеса на деревянную ось не лезут. До жилья восемь вёрст. Шабры⁶ испугались, тут банда Ночного Филина бродит в округе. Сказали: «Выбирайся сам, завтра пришлём помощь. Не пропадать же всем из-за тебя». А только сядет солнце, так и жди этих бандитов. Прирежут, как пить дать. Ночной Филин живых не оставляет.

—              

Брось всё и иди с конями в деревню — спасёшься, — сказал Гри­горий.

—              

Так бы и надо. Да я за груз отвечаю. Тридцать мешков вайды⁶ — это сто двадцать талеров. Не довезу, за долги дом продадут и всё хозяй­ство. Всей семье в батраки идти. Лучше в петлю.