«Капитан у нас неплохой мужик», — подумал Иван.
Попривыкнув, Лёха спросил командира:
—
Какого рожна мы так мучаем драгун, обучая строю? Правое плечо вперёд! Левое плечо вперёд! Все подмётки стёрли.
—
О, Алекс, ты есть варвар! — смеялся Ганс, вытирая рыжие усы.
—
Фрунт — основа военной науки ин Еуропа! Смотри! — Он нарисовал ножом на досках стола квадрат. — Это строй карре! Выстрой умелых золдатен в карре. Первый шеренга — пики наперевес, второй и третий
—фузеи4 наготове. Добрый карре устоит против армии дикарей! Они бросаются на нас, как пёс на ежа. А им в морду дружный залп второй и третий шеренги. И враги бегут! Карре — как живая крепость, пока не рассыплется, его не возьмёшь. Потому что тут строй. Плечо к плечу, как в легионах Цезаря. Упал один, вместо него встал другой. Карре идёт по полю битвы как один человек. Для того и нужно учить фрунт. Чтобы все, как один. И по команде: напра-ву, нале-ву. И огонь, как один. Залпом. А ты говоришь.
Лёха чесал в затылке, а Иван кивал:
—
В строю и струсишь, не побежишь — некуда.
—
Ти
прав, Ванья! Зольдата в строю можно убить, но нельзя по- бедить4.
Через неделю маршировки Фишер перешёл к стрельбе залпом, по команде. И особо, отобрав дюжину лучших в роте солдат, учил бросать ручные гренады. Гренад было мало. Их давали счётом, учили на незаряженных.
—
Гренадиры — мой артиллерия, — объяснил Фишер Лёхе.
Как-то к марширующей роте подъехал на гнедой кобылке полковник. Посмотрел внимательно, похвалил:
—
Неплохо, Ганс, совсем неплохо. Как тебе новички?
—
Зер гут. Из Куницина хороший поручик выйдет.
—
Так я и полагал. Быть по сему. А Ивана я заберу. Грамотный писарь в полку зело нужен.
—
Жалко отдавать. Дельный парень.
—
Не проси, не оставлю. Ты, Иван, получишь чин прапорщика. Хоть и младший, а офицер. Из какого роду?
—
Бекбулатовы мы.
—
Так и запишем: прапорщик Бекбулатов. Через пару дней — в Путивль.
«Ну и дела! Приеду в Казань, все ахнут. Был вчера Ванька — подьячий, а ныне прапорщик Бекбулатов! — обрадовался Иван. Тихонько постучал по прикладу, чтобы не спугнуть удачу. — Повезёт, глядишь, и до «Ивана Измаиловича» доживу. Хотя навряд ли. Зело большой чин надо заслужить, чтоб по отечеству величали».
Назавтра Фишер устроил роте конные учения. Тут он много не требовал. Говорил:
—
Драгун к бою едет верхом, а дерётся пешком.
***
Гордон отослал полк в
Путивль,
оставив в Севске Ландельса, майора Шульца, Бекбулатова и дюжину драгун. Надо было получить припасы для Чигирина на случай осады.
Патрик считал, что поладить с нужными людьми проще всего за хорошей пирушкой. И решил устроить богатый пир для князя Репнина, наместника государева, его дьяков и старших офицеров. Повара привёз из Москвы. Предстоящее угощение обсуждал подробно, во всех деталях. Ландельс курил свою трубочку в углу, наблюдая за военным советом. Патрик переводил другу непонятное.
—
Не извольте беспокоиться, барин! — важно говорил Трофим. — Всё исполним в лучшем виде! На первую перемену подам белую стер- ляжью ушицу с перцем.
—
Фишзуппе
мит
пфеффер, — перевёл Гордон.
—
К ней пирожки подовые да пряженые со снетками, с молоками, с вязигой, да и курник сгодится.
—
Хюнеркухен...
—
Потом чёрную уху с гвоздикой. На вторую перемену птицу.
—
Жаль, лебедя не достать. Было бы как в Кремле! — заметил Гордон.
—
Ништо. Дрофа есть, пару цапель сготовим. Потом тетерева, рябчики, гуси, утки. На следующую перемену баранину под чесночным заваром4, зайцы с репой. На сладкое.
Два дня жарили и парили — гости пировали до глубокой ночи. Наутро Гордон как ни в чём не бывало отправился получать припасы для гарнизона.
Однако наместник выдать требуемое отказался:
—
Приказа из Москвы не было!
—
Не хочешь лаской, отдашь таской! — проворчал Гордон.
Скоро прибыл из Москвы строгий указ. Дело пошло полегче.
Майор Шульц получал, Ванька записывал, драгуны грузили и увязывали на возы. По приказу Великого государя им выдали две мортиры, 120- и 80-фунтовые ядра, да бомб четыреста штук, да уксусу для охлаждения пушек, пороха. Обоз получился знатный. Подождали три отставших стрелецких полка, пошли вместе. Сейм разлился, лошади шли по брюхо, часть припасов подмокло. Прискакал Гордон, остановил переправу, навёл порядок.
Майор перевозил амуницию на паромах и лодках с великим сбережением. Одного пороху везли две тыщи пудов.
За Сеймом устроил смотр полка.
— Дезертиров много! — ворчал Гордон.
В полку осталось 869 человек, из них две сотни на плохих конях, многие в нетях.
После смотра Гордон с Ландельсом поехал в Батурин, к гетману Самойловичу.
***
У гетмана, в горнице, завешенной коврами, душно, сильно пахло пряными травами. В серебряных шандалах горели свечи. В красном углу, под иконами, сидели бояре Ромодановские: воевода, князь Григорий Григорьевич, и его сын, войсковой товарищ, Михаил Григорьевич. По правую руку: гетман Самойлович и генеральный есаул, Иван Мазепа.
—
Как мыслишь оборонять Чигирин, полковник? — важно вопросил воевода.
Гордон неспешно раскладывал на столе планы. Сколько вечеров Патрик с Ландельсом просидел над «Новой и дополненной военной архитектурой» Фрейтага! Пригодилась латынь, не зря зубрил у иезуитов. У Александра оказалась «Фортификация» графа Пагана. Проштудировали и её.
Гордон хорошо запомнил укрепления Чигирина после прошлогодней осады. Ландельс отлично рисовал планы, правда, писать по-русски не умел.
Гордон посадил ему в помощь Бекбулатова. Теперь было, что показать боярам.
— Крепость Чигиринскую должно оградить несколькими линиями укреплений, подобно. — сказал Патрик и замялся, подыскивая нужное слово, — кочану капусты.
Турки встретят линию фортов, каждый из которых защищает и себя, и соседей. Каменные стены в наши дни не спасают от тяжёлых пушек, а уж от мощных мин и подавно. Каменец — первоклассная крепость — и то не устоял. Мы построим линию больверков, в них, за широким рвом, спрячем опущенные валы с палисадом, недоступные для турецких батарей. Да и мину под них труднее подвести. Стрельцам и казакам сподручно будет отбивать атаки турок за бойницами палисада. А
буде
враг и прорвётся где-нибудь, наткнётся на вал ретраншемента в тылу больверка. До городского вала долго не дойти, да и людей потеряют много. Сия новейшая система обороны позволит крепости продержаться до тех пор, пока ваша славная армия, Григорий Григорьевич, совместно с доблестными казаками гетмана, не ударит в тыл туркам, увязшим в осаде, и не решит компанию.
Воевода сидел в собольей, горлатной шапке, вытирал пот со лба шёлковым рушником, слушал.
— Нутко, покажи твои картинки, — попросил Григорий Григорьевич.
Гетман перегнулся над столом, стараясь рассмотреть планы и разрезы.
«Зря я уступил настояниям государя, — думал Патрик. — Не следовало браться за это дело. Наместник Ртищев не худший из московских воевод, да как он покажет себя во время тяжкой осады? Я ведь только инженер. Приказы отдаёт он. А, случись беда, виноватым буду я. Генералу Трауернихту в прошлом году было куда легче. Он, хоть и немец, а православный. Крестился. Значит свой. Ему доверили командование. Да что об этом думать. Слово дадено».
— Добро! — огладил длинную бороду воевода. — Знатный план приготовил. Выстроишь свои бастионы, туго придётся Великому визирю, хотя идёт он с большим войском. А ведь отказывался перед государем, твердил: мол, не умею. Ты воин надёжный и премудрый. Справишься! Да другого умельца всё равно нету.