Да только Лефорта так не остановишь! За это время он в совер­шенстве выучил русский. Узнал, что живёт в Москве швейцарский не­гоциант Балуа. Написал незнакомому человеку: «Я, Франц Лефорт, из Женевы.».

Лефортов знали. Балуа исхлопотал Францу пропуск и прислал денег на дорогу. Судьба переменчива! Через неделю он подружился с голландским посланником, а после его отъезда стал лучшим другом анг­лийского посла Гебдона. Нынче Франц запросто вхож в дом ближнего боярина, князя Василия Васильевича Голицина, и, хоть до сих пор не получил ни чина, ни места, в его быстрой карьере Гордон не сомне­вался.

Удивительный человек. Потолкуешь с ним полчаса — и, кажется, с детства дружил.

После обильного и вкусного обеда мужчины, по английскому обычаю, остались за графином доброго вина. Лефорт поднял бокал:

—

Ваше здоровье, Патрик! Как вы добыли здесь такое прекрас­ное вино?

Гордон рассмеялся, долил гостю мальвазии:

—             

Прошлый год выпросил у царя разрешение на беспошлинный ввоз вина для домашних надобностей. Три бочки ренского, бочку маль­вазии да и водки. Есть чем угостить друзей.

—

Шарман! Признаться, не ждал я встретить в Москве такое об­щество. Вы, шотландский аристократ из лучшей фамилии, и вдруг на службе у московитов! Каким ветром вас занесло к здешним медведям?

—

Тем же, что и вас, Франц. Вы ведь тоже из младших сыновей? К тому же, некоторый авантюризм в характере, детские мечты о ве­ликой судьбе.

Гордон покрутил вино в бокале, подумал: «И впрямь, нелёгкая судьба занесла меня к Московскому государю. Да не рассказывать же сему щёголю о былых неудачах!».

—

Говорят, ты, Патрик, получил новое назначение? — спросил Кроуфорд.

—

Написал прошение об отставке. Пора бы и домой вернуться. Приехал в Москву, а Милославский говорит: «Царь жалует тебя к руке. В

Чигирине

зело надобен инженер, крепость подновить. В прошлом году султан город взять не смог, нынче снова большую рать собирает. Там будет жарко». Отказаться нельзя, поруха чести. Под мою руку ещё полк стрельцов отдали.

—             

Но хоть жалованье прибавят?

—

Не любят московиты точных слов, говорят: «Служи усердно и будь уверен в царской милости». Да ведь я шотландец! От меня пу­стыми обещаниями не отделаешься. Добавили сто рублей в год, мало того, жалование всем офицерам за год получу. Другое заботит: берут инженером, а ведь я ни одного форта не выстроил. Да в Польше совре­менных крепостей негусто. Придётся по книгам. У меня подполковник Ландельс — человек просвещённый, надеюсь, поможет.

Лефорт поведал кремлёвские новости: Государь Феодор Алек- сеич всё так же мается цингой, ни учёные лекари, ни знахари не помо­гают. Ходит с трудом, ноги распухли. У него нынче в любимцах князь

Василь

Васильевич Голицин: носит царю польские книжки и парсуны, читают вместе. Наверху польский язык в моде. Много споров о войне на Украине. Лефорт отхлебнул мальвазию и спросил:

—             

Из-за чего там вся эта смута? Я в России не первый год. Но по­нять, почему мы нынче воюем с султаном, не могу. Объясните, полков­ник.

Кроуфорд ответил не сразу: — Не так просто разобраться в сием змеином клубке. Главное, ко­нечно, земля. Лучшие земли в Европе лежали пусты, пока всё Дикое поле было за крымским ханом. Московские государи давно начали при­бирать к рукам земли на правобережной Украине. Да и Литва времени не теряла: паны сто лет строят на левом берегу крепость за крепостью, защищают землю от татарских разбоев.

На украинских землях выросли несметные богатства князей Вишневецких, Чарторижских, Острожских. Большой кус отхватили, да удержать не смогли. Принялись паны силком загонять хлопов в унию. Поменять веру не просто. Страшное дело: довести смердов до отчаяния.

Тут и подвернулся Богдан Хмельницкий. За ним пошли. Богдан долго метался между ханом, шведами и Варшавой. А когда и татары, и поляки озверели от его измен и предательств, да загнали в угол, пошёл на поклон Московскому царю. А не хотелось.

Осторожен был Алексей Михайлович, зело войны не любил, да ведь отказаться от Малороссии никак невозможно! Вот и влез в этот змеиный котёл.

—             

На Украине редко, когда меньше трёх гетманов, — добавил Гор­дон. — На левобережной Украине — свой, на правом берегу — второй, а в Запорожской сечи — третий. И каждый норовит другим глотку пе­регрызть да стать полным владыкой. Говорят, где два хохла, там три гетмана.

—             

Но султану-то, что за дело до Украйны? У него земель хватает.

—             

Сие есть большой европейский политик! — Кроуфорд поднял палец. — Султан нынче собрался воевать с императором. А прежде чем пойти на Вену, надо обеспечить спокойный тыл. Поляков он недавно разгромил, теперь очередь Москвы.

—             

Круто завязан клубок, — кивнул Лефорт.

—

Не нами заварено, да нам хлебать. Ладно. За Карла Второго, короля Англии! Виват!

Гордон поднял бокал. Офицеры дружно выпили за короля.

На поварне тем временем тоже собралась добрая компания: Лёха, Иван и Стас, старый, ещё с польских времён, денщик Гордона. Подливая Стасу брагу из жбана, Ванька спрашивал, обсасывая сушёную воблу:

—             

А каков он есть, твой полковник? Строг?

—             

Ни. Добрый пан. Но горяч. Ежели что, схватит дубинку. Но без дела не тронет. Справедливый.

С утра начали объезжать московские приказы. Часть из обещан­ного

жалованья

полку

выдали серебром, часть — соболями. Остальное посулили в Севске. Труднее вышло со снаряжением. Гордон долго ла­ялся с подьячим в Казанском приказе. Ничего не добился, плюнул.

Иван бурчал:

—             

Разве так чего получишь? Отправьте меня: глядишь, и уговорю.

Гордон посмотрел на парня с сомнением, но отпустил. После

обеда Ваня привёз обещанные полку барабаны. Он не ругался, разго­варивал тихо, уважительно, но его почему-то слушали.

Полковник обрадовался, приказал выдать Ваньке с Лёхой синие драгунские кафтаны, железные шишаки и отправил по приказам вдвоём, на добычу.

—

Справишься, будешь обер-капрал! — сказал он Ваньке. — Как это у тебя получается?

Иван только плечами пожал. Был него талант: люди парню ве­рили.

Поговорит с незнакомым мужиком всего ничего, а тот ему все свои тайны поведает.

Проверив списки полученного, Гордон наградил Ваньку рублём из своего кармана. Назавтра на рассвете выехали в Севск в пяти санях.

Дорога

Не так давно южные рубежи Московской Державы лежали по Оке. Калуга, Кашира, Серпухов были пограничными крепостями. За два века неусыпными трудами и заботами московских государей сей рубеж отодвинулся далеко на полдень, аж за Северский Донец. И вы­растали там пограничные городки, а в них несли службу городовые стрельцы и пушкари с огненным боем. А казаки степь сторожили.

Теперь татары да ногаи редко забегали в эти края, опасались. Мужики из российских земель и с правобережной Украины толпами бежали туда от притеснений панов и помещиков да, пуще того, от та­тарских грабежей и погромов, распахивали щедрый чернозём, ста­вили слободы. Потому и назвали край Слободской Украиной.

Драгунский полк Гордона стоял в Севске, поближе к южной гра­нице.

Кони у Гордона добрые. За пять дней добрались до Севска. Вече­ром увидели дубовые стены и башни городка над высоким мысом у слияния Сева и Марицы. Дом Гордона стоял не в крепости, а внизу, в городе.

Полковник сразу разослал офицеров собирать полк. Зиму дра­гуны прожили в окрестных деревнях, на постое. Но нынче Гордон не ждал весны. И через пару дней начались ежедневные учения.

Друзей определили в роту капитана Фишера. Невысокий, тол­стый, лысый Ганс нещадно, с утра и до вечера, учил драгун марши­ровке. На лугу, у Спасо-Преображенского монастыря, весь снег до травы вытоптали. По-русски Ганс говорил вполне внятно, а уж матом ругался! После учений капитан любил посидеть в шинке с младшими офицерами. За кружкой пива Фишер добрел и становился прост.