«Кабы Серого не украли, ушёл бы», — Патрик оглянулся.

Шестеро летели следом и орали:

—

Сдавайся! Проси пощады!

Гордон разрядил по ним все пистолеты. Враги не отстали. На скаку Патрик зарядил один пистолет, на крайний случай. Уже близко. Коня ранили в ногу, он захромал.

«Не уйти! — Ещё удар. Пуля попала в левое плечо. — Пора сда­ваться». Повернул коня и поехал к офицеру в красном плаще. Бросил пистоль в жухлую траву:

—

Пощады.

Офицер тут же взял Патрика под свою защиту. Отобрал палаш и другое оружие. Гордон сам отдал ему дэрк³⁷, спрятанный под камзолом. Патрик не раз слышал, что имперцы почитают карманные пистолеты и кинжалы оружием предательским и бесчестным.

Оглядев нарядный камзол пленника, хоть и пробитый пулей, офицер начал его расстёгивать.

«С такой раной, на холоде, замёрзну насмерть», — подумал Гор­дон.

Но, глянув на залитую кровью изнанку, офицер оставил камзол Патрику.

Раненый, безоружный, пленный, Патрик увидел, как скачет к месту схватки ротмистр, за ним — трое рейтар.

—             

Обезумел! Здесь верная гибель! — ахнул Гордон.

Мелдрам об опасности и не думал. Он прорвал плотную линию имперцев и, хотя свободно мог бы уйти на своём красавце в лес, раз­вернулся и вновь бросился в бой. Ротмистр расстрелял все свои шот­ландские и немецкие пистолеты. Мелдрама окружили. Какой-то корнет попытался схватить его, но тот разбил пистолет о голову не­приятеля. Наконец, сломал полуэсток³⁸, своё последнее оружие. Же­ребец, поражённый десятком пуль, рухнул. Весь мундир ротмистра был прошит пулями, но, странным образом, ни одна из них не нанесла ему большого вреда.

Лишь одна пуля, раздробившая тазовую кость, преградила сток мочи и привела к его смерти пять дней спустя.

Мелдраму подвели нового коня, и ротмистр нагнулся, чтобы снять седло. Имперский офицер остановил раненого и приказал рей­тару оседлать коня пленному

Бой был кончен. Десять шотландцев погибли, четырнадцать по­пали в плен, почти все израненные. Лишь квартирмейстер Стокер и трубач ускакали, да один ушёл пешком через болото.

Имперцы, не мешкая, отступили, опасаясь подхода шведов. Возле дороги сидел Джеймс Кит, охватив голову руками, и стонал.

—

Это мой брат! — сказал Патрик. — Ради Господа в небе, поз­вольте подойти.

Офицер в красном плаще кивнул.

—             

Джеймс! Что с тобой? — спросил Патрик.

Вся его грудь была залита кровью. Он рвал на себе волосы:

—             

Увы! Сегодня я умру.

—             

Молись, брат! — грустно сказал Патрик. — Господь милостив.

Офицер уже торопил Гордона.

Плен

Ехали долго. В сумерках Гордон так ослабел от потери крови, го­лода и холода, что часто хватался за луку седла, дабы не упасть. О по­беге даже не мыслил. В темноте добрались до какой-то хаты. Пленным дали пива. Патрика трясло.

«Привал короткий, скоро тронемся, — подумал он. — Коли не поем, свалюсь».

И попросил конвоира, если возможно, принести кусок хлеба.

Толстый, рослый немец молча вышел. Пока он ходил, какой-то рейтар сорвал с Гордона шляпу и нахлобучил свою. Спорить сил не было, да и бесполезно.

Как Патрик обрадовался краюхе чёрствого, грубого хлеба с со­ломой! Гордон съел её до последней крошки, запил остатком пива. Еда заметно подкрепила.

Имперцы сделали ещё пару миль. В шляхетской усадьбе полко­вой лекарь перевязал раненых. Через день пути, в Плоцке, пленных поместили в тюрьму под ратушей.

Рана в плече воспалилась, и Гордон старался не вставать. В пят­ницу зашёл капрал Кемп и сказал, что ротмистр очень слаб. Превозмо­гая боль, Патрик с великим трудом пошёл к нему через улицу.

Мелдрам обрадовался другу:

—             

Славно, что ты пришёл!

Его красивое лицо осунулось и побледнело. Взяв руку ротмистра, Гордон ощутил холодный пот.

«Совсем плох!» — подумал Патрик.

За столом в той же комнате трое офицеров играли в кости, не обращая никакого внимания на умирающего.

—             

Не пора ли устроить свои земные дела? — спросил Гордон.

—             

Вчера ко мне зашли два иезуита.

—             

Может быть, позвать их снова?

—

К дьяволу! — рявкнул один из игроков. — Лишь этих воронов тут и не хватает!

«Бешеные протестанты, — подумал Патрик. — Лучше не связы­ваться».

Мелдрам дал знак Кемпу и Гордону придвинуться ближе.

—             

Должно составить завещание. Слушайте! Моё жалование, не­выплаченное за пять месяцев, и претензии к Короне Шведской за набор 84 рейтар, а также хранящиеся в Замостье три сундука с имуще­ством отослать моей сестре, в Шотландию, — сказал он и откинулся на подушку, собираясь с силами. — Лучшего коня, шпагу, пистолеты и кожаную куртку отдать лейтенанту. Второго из лучших коней — пи­сарю. Третьего и расшитый пояс для шпаги — Гордону. Остальных коней и имущество продать, из вырученного отдать десять дукатов отцам иезуитам, отпустившим мои грехи. Прочее разделить слугам. Прошу милорда Гамильтона и ротмистра Фрайера не отказать мне в последней просьбе и стать моими душеприказчиками. Кажись, всё.

Мелдрам замолк.

Писарь Брун записал его последнюю волю, ротмистр прочёл и подписал завещание.

К этому моменту все бывшие в доме шотландцы и с полдюжины имперских офицеров собрались вокруг умирающего.

Ротмистр оглядел угрюмые лица и вдруг улыбнулся.

—

Пива! — воскликнул он окрепшим голосом. — Не горюйте, парни! Шведская Корона вас вызволит! Во здравие всех честных кава­леров! — сперва по-шотландски, потом по-немецки провозгласил рот­мистр, поднял полную кружку, выпил полкружки и лёг.

Видно было, как Мелдрам устал.

—             

Ступайте, парни. Мне надо помолиться, — сказал он.

Так отдал Богу душу Мелдрам, совершенный джентльмен и чест­ный солдат.

Австрийцы отнеслись к погибшему герою со всем решпектом, подобающим кавалеру. Расходы по погребению принял на себя гене­рал-майор Хойстер. Ротмистра отпели в капелле иезуитов, а над моги­лой имперские рейтары дали залп.

Скоро имперские полки выступили к Торну. Генерал Хатцфельд строил там апроши и батареи против шведских редутов.

Для раненых подали повозки, но Гордон не мог даже сидеть. На привале в дубовой роще пленные набрали корзину желудей, а вечером пекли их в углях костра — куда вкуснее каштанов.

Имперцы остановились в шляхетской усадьбе. Они относились к пленным куда лучше, чем поляки. Нередко их офицеры щедро уго­щали шотландцев, особенно земляки. Но пайков не выдавали. При­шлось дважды в неделю посылать двоих просить милостыню на рыночной площади. Подавали щедро. Обычно пленным приносили столько снеди, что её не успевали съесть. Первое время раны позво­ляли Патрику не нищенствовать. Но когда он встал на ноги, пришлось в свой черёд идти просить подаяния.

Быть нахлебником у своих товарищей — последнее дело.

Прошёл слух, что в Главную квартиру приезжал шведский трубач и предлагал выкуп или обмен за пленных шотландцев. Имперцы отка­зали, сказав, дескать, все они уже переменили службу.

—             

Опозорили нас, гады! — ворчал Джон Смит. — Кто и поверит, что мы шесть недель условного срока не выдержали.

Имперцы весьма желали переманить к себе прославленных шот­ландцев. Не раз, не два лощёные офицеры расписывали им все преле­сти службы императору.

—

Коли шведы нас не разменяют и не выкупят, тогда будем ду­мать,

— отвечали пленники.

Побег

Миновало больше пяти недель плена. Пришёл майор Майер и резко потребовал ответить немедля: пойдут ли на имперскую службу. В самых учтивых выражениях Гордон объяснил ему, что шотландцы лейб-роты не простые рейтары, и для них шесть недель — слишком малый срок.