—             

Кто тут?

Патрик, уверенный, что едет в своём эскадроне, не ответил.

—             

Кто тут? — резко повторил полковник.

—             

Помолчи! — ответил Гордон. Ему так не хотелось просыпаться.

Разгневанный граф Кенигсмарк дважды вытянул Патрика по

спине тростью. Вернувшись в строй, Патрик принялся расспрашивать соседей, кто устроил ему сию пакость. По гаденькой ухмылке догадался — Фриц Шлоссер.

—             

Ты мне за это ответишь! — сказал Гордон.

На привале ушли в кусты. Несколько рейтар пришли глянуть, каков-то новичок в деле. Шлоссер фехтовал куда лучше Патрика. Гор­дон держался, как мог. Старший брат когда-то учил его владеть шот­ландским палашом¹⁷. Но опыта не хватило, и Патрик получил всё же зарубку на лбу.

За три недели юноша дрался на дуэли ещё пять раз. Дважды по­бедил, три раза проиграл, не из трусости, а по неуменью. После чет­вёртой дуэли к нему подошёл немолодой драгун Ганс Хольштейн:

—

Похоже, ты парень стоящий и не трус. Давай держаться вме­сте. Нас, католиков, так мало.

Ганс был из самых опытных солдат в роте. Патрика признали своим и больше не трогали.

Шведы настигли польского короля под Варшавой, но Ян Казимир отступал, не принимая боя. В воскресенье армия устроила днёвку. Утром солдатам раздали по полбуханки хлеба и по кружке пива. Хольштейн покопался в карманах и выдал Патрику луковицу.

— Всё повкуснее. Эх, курочку бы сейчас.— мечтательно протянул Ганс. — Что, Патрик, может рванём на добычу? Бог даст, попадётся что- нибудь получше чёрствого хлеба. Да и кони голодные.

Скоро солдаты наткнулись на пустую деревню. Жители сбежали от шведов в леса. Всё брошено: скот, припасы. Это была удача! Ганс ра­зыскал большую телегу и пару хомутов. Солдаты с шутками нагрузили её под завязку. Три мешка овса, овцы, гуси, куры. Бочка пива! И по­ехали, предвкушая триумф в своей роте. Но в миле от лагеря проклятая телега попросту развалилась! Бросили жребий, кому стеречь добычу, кому ехать в лагерь за телегой. Гордону выпало караулить.

—             

Не скучай! Я скоро, — крикнул ему Ганс.

Уже стемнело. Прошлую ночь Патрик опять провёл в карауле. Мучительно хотелось спать. С полчаса парень ходил вокруг телеги, тёр руками лицо.

—             

Какого чёрта! В округе ни души, кого тут бояться? — Он намо­тал уздечку на руку, привалился к колесу и уснул.

В лагере объявили сбор. Грохотали барабаны, пели трубы. Полк снялся с лагеря и ушёл — Патрик ничего не слышал: молодой сон кре­пок. Зато сбор услышали мужики в соседнем лесу и бросились в остав­ленный лагерь: после армии всегда можно чем-нибудь поживиться. Одна из таких шаек наткнулась по дороге на спящего драгуна.

У него осторожно вынули из руки уздечку и угнали коня. Выта­щили палаш из ножен.

А Патрик всё спал! Ему снились кошмары. Юноша проснулся в ужасе. Действительность оказалась куда страшнее любого кошмара. Невысокий мужик с пегой бородой, должно быть предводитель шайки, с усмешкой посмотрел на молодого солдата:

—             

Плащ добрый. Да и сапоги неплохие. Раздевай его, хлопцы.

Гордон был так ошарашен, что даже не пытался сопротивляться. Ему оставили только порты и нижнюю рубаху. И тут, глядя на злобные, бородатые рожи, тяжёлые дубины в мозолистых руках, Патрик вдруг понял: «Убьют! Сейчас и убьют. И не в бою, а здесь, ночью, на грязной дороге.». Слёзы хлынули из глаз.

Добрый человек везде найдется. Старик в нагольном тулупчике попросил за Патрика:

—             

Может, отпустим парня? Он ведь ничего худого нам не сделал.

Но пегобородый рыкнул на заступника:

—             

С

глузду

съехал! Отпустим его, вернётся со шведами, деревню спалят. Кончай его, хлопцы.

Здоровенный мужик крепко ухватил Гордона за левую руку, а двое других старались разбить ему голову дубинками. Патрик ужом вер­телся вокруг державшего его мужика и старался уклониться от ударов. Тот, видно, и сам опасался удара дубиной и на момент выпустил руку пленника.

Господи! Как он бежал! За ним погнались. Дубинка, брошеная верной рукой, чуть не сбила Патрика с ног. Он устоял. Мужики скоро отстали. Он не останавливался, пока не увидел армейский обоз. Воз­чики подсказали, что полк с корпусом фельдмаршала Виттенберга свернул направо и ушел недалеко.

Патрик побежал направо. Наконец-то, полковой обоз! Тут Гор­дона знали. Сердобольная маркитантка подарила юноше старый поль­ский кафтан, у другой он выпросил пару поношенных польских сапог, третья кинула шапку. Ещё одна пустила в свой фургон, погреться.

В свою роту Гордон пришёл утром. Ротмистр отругал Патрика, а товарищи долго потешались над юношей:

—

Силён ты спать, парень! Не проспи Царствия Небесного.

Насмешки Патрик сносил молча. Оправдаться-то нечем.

В тот день Хольштейн стоял в карауле, а из других никто не пред­ложил парню помощи. Просить Патрик не хотел: мол, управлюсь и сам!

Он выбрал в обозе коня из запасных, не слишком резвого, но с добрым норовом. В пустой деревне долго шарил по хатам и нашел-таки потёртое польское седло! Пошёл дальше, отыскал подпругу и стре­мена. Теперь нужно было добыть оружие. Отъехав на полторы мили в сторону, в пустом, ограбленном господском доме, под ворохом сухого гороха на кровати, увидел старую саблю и пару жёлтых польских сапог. Наконец, Фортуна повернулась к нему лицом! Ведь сапоги Патрика ни­куда не годились. Теперь не стыдно было вернуться в роту.

Гордон много воевал. И не раз доказал незаурядное мужество и хладно­кровие перед лицом смерти. Одного всегда боялся - попасть в лапы банды му­жиков.

Армия шла за польским королём к Кракову. В Раве устроили днёвку рядом с монастырём иезуитов. Гордон зашёл.

Всё разграблено! Только в монастырской библиотеке копошился секретарь фельдмаршала, отбирал книги для Виттенберга — един­ственное, что не растащили. Патрик с удовольствием взялся помогать секретарю. Заодно отложил для себя томик Плутарха.

Война пошла всерьёз, и теперь немцы и шведы нещадно грабили костёлы и монастыри, жгли и портили иконы и статуи: папистские идолы.

Патрика мучил стыд и чувство бессилия. Изменить он ничего не мог. Во дворе монастыря Гордон заметил кучку старых костей. Пригля­делся:

—             

Господи! Ведь это же святые мощи! Драгоценные раки украли, а их выкинули!

«Что делать?» — Хольштейн говорил, что замке остались два ста­рых монаха, остальные бежали в Силезию. Патрик бережно увернул мощи в чистое полотенце, разыскал монахов и отдал им святые релик­вии. Старики даже заплакали от радости:

—             

Да хранит тебя Пресвятая Дева в боях и опасностях! Будем мо­литься за тебя.

Ближе к вечеру католик, лейтенант Розен, вызвал на дуэль кор­нета Гинце из полка графа Делагарди. Тот недавно ограбил десяток ко­стёлов и похвалялся сделанной из стихаря парчовой попоной.

Дуэль была конная. Гордон и Ганс пошли посмотреть. Лейтенант дрался с большим мужеством, и, видно, Господь был на его стороне. Он убил у корнета коня и ранил Гинце.

—

Нет, даром это нашим не пройдёт, — ворчал Ганс, помешивая в котелке пивную похлёбку с сыром. Старый солдат всё умел, а уж свар­ганить что-нибудь вкусное из того, что есть под рукой, особо. Тут Гансу равных не было. — Помнишь, как вешали солдат за всякую мелочь, когда мы вошли в Польшу? А нынче напропалую грабят церкви и мо­настыри. Господь не простит такого! Шляхта уже вовсю режет наших квартирьеров. Ежели так и дальше пойдёт, вся Польша поднимется против шведов. И тогда нам придётся туго. Вспомни мои слова!

Больших сражений не было, но польские отряды всё чаще напа­дали на шведов.

В субботу капрал Ван Болен повел дюжину драгун в боковой дозор. Гордон с Хольштейном ехали в арьергарде.