—             

Спасибо, девочка! Дай Бог тебе счастья. Поезд в шесть вечера. Придёте?

—             

Обязательно.

Таня заметила в толпе ополченцев Витю и, извинившись, побе­жала к нему.

—

Как хорошо, что ты пришла, Таня! — сказал Витя серьёзно, и вдруг обнял её и крепко поцеловал: — Будешь ждать меня?

—             

Буду, — сказала Таня дрожащими губами. — Только ты пиши!

—             

Жди меня один год. Если год не будет весточки, значит хана. Но год жди.

Седоусый, толстый майор зычно скомандовал:

—             

В шеренгу по два становись!

Витя ещё раз поцеловал Таню и побежал в строй.

Во двор въехал грузовик. Двое красноармейцев начали раздавать ополченцам винтовки. В свой черёд и Виктор получил старенькую трёхлинейку с потёртым прикладом, сунул в карман пиджака две обоймы, снова стал в строй. Оркестр пожарных в медных касках гря­нул бодрый марш Дунаевского:

«

Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля...».

Майор скомандовал:

—             

Шагом марш! — и колонна тронулась.

Ополченцы шли нестройно, не в ногу. Многие женщины кре­стили уходящих.

Таня вдруг представила своего Витю в чистом поле со старень­кой винтовкой и десятком патронов. А против него танки, немцы с ав­томатами, а в небе юнкерсы. Девушке стало страшно и ужасно захотелось заплакать.

Больше Таня никогда не видела Виктора. И писем от него не было. Московское ополчение бросили под гусеницы немецких танков. Мало кто из ополченцев выжил.

В квартире Абрама Соломоновича всё вверх дном: шторы сняты, на полу мусор. А как тут было чисто и красиво!

—

Дожили на старости лет! — ворчал хозяин. — Всё бросить, ехать невесть куда. Берта! Сколько раз я тебе говорил? Берём только самое необходимое. Пять чемоданов и узел! Как мы их дотащим? Ма­шину-то мне не дали.

—

Глаза страшат, а руки делают, — улыбнулась тётя Лида. — Не тре­вожьтесь! Мы с Таней возьмём по паре чемоданов, потихоньку донесём до трамвая.

Казалось, вся Москва тронулась с места. Вокзальная площадь за­бита людьми и вещами. С огромным трудом, останавливаясь каждые двадцать-тридцать шагов, чтобы дать отдышаться Берте Моисеевне, добрались до поезда. К счастью, старому бухгалтеру выделили два места в купейном вагоне. Наконец, вещи разложили по местам, и ста­рики смогли сесть. Пожелав им доброго пути, тётя Лида с Таней вышли на перрон.

На трамвайной остановке они вдруг столкнулись с доктором Крупеник. Та была в военной форме — две шпалы в петлице.

«Военврач второго ранга», — сообразила Таня.

Ольга Яковлевна бросилась к подруге:

—

Лидочка! Я тысячу лет тебя не видела! Не заходишь, не зво­нишь. Чем ты занята?

—

Занята? — грустно усмехнулась тётя Лида. — Поздравь меня! Я четвёртый день безработная. Завод уехал в Челябинск, а я осталась.

—

Безработная? С ума сойти! — ахнула Ольга Яковлевна. — А я-то извелась, думаю, где бы отыскать хорошую операционную сестру. Не­медленно приходи ко мне. Я тебя в пять минут оформлю.

—

Что ты, Оля! Какая из меня медсестра, тем более, операцион­ная?!

—

Глупости! Мы же вместе кончали курсы сестёр милосердия в шестнадцатом году. У тебя ж золотые руки и отличная голова. За не­делю всё вспомнишь. Я помогу.

—

Может, и вправду в госпиталь, медсестрой? — задумалась тётя.

—

Не сомневайся! Жду тебя завтра в восемь утра. Третья хирур­гия, сразу всё и уладим.

—Тётя Оля! — робко спросила Таня. — Можно и мне в госпиталь? Мне скоро семнадцать.

Ольга Яковлевна критически осмотрела девочку.

—

Грязной работы не боишься? Санитарки всегда нужны. Имей в виду: в гнойной хирургии тяжёлые раненые, вонь. Будет трудно. Не запищишь?

—

Честное слово! Я справлюсь! Только возьмите.

Ольга Яковлевна кивнула:

—              

Ладно. Приходи завтра и ты.

У ворот госпиталя Лидию Петровну и Таню уже ждала тётя Оля. Взглянула на часики, похвалила:

—

Лида точна, как всегда! Без шести восемь. Пошли к главному

врачу.

Всё решилось тут же. Рекомендации доктора Крупеник вполне хватило. В раздевалке тётя Лида критически оглядела измятый халат:

—              

Ладно! Дома подштопаю, накрахмалю и выглажу.

В вестибюле гнойной хирургии Таня чуть не грохнулась в обмо­рок от густого, страшного запаха, но вовремя одёрнула себя: «Дер­жись! Не показывай вида».

Через несколько дней она привыкла и совершенно перестала за­мечать эту вонь.

Среди пожилых санитарок в отделении Таня казалась совсем де­вочкой, и старая тётя Глаша тут же взяла её под своё крыло.

Девушка быстро освоилась, а тяжёлая работа помогала не ду­мать.

В Москве стало тревожно. Теперь бомбили уже три-четыре раза в день. Возле Никитских ворот тяжёлая фугаска развалила разом четыре дома, скрутила кольцом трамвайные рельсы и сбросила на землю па­мятник Тимирязеву. Правда, к утру пути исправили, а памятник поста­вили на старое место.

Благополучным сводкам Совинформбюро никто не верил. Хо­дили слухи, один страшнее другого: дескать, наши армии попали в окружение под Вязьмой (позднее это подтвердилось), а Гитлер прёт на Москву и седьмого ноября въедет в Кремль на белом коне (а вот это оказалось ложью). Вдруг замолчало радио. Стало совсем страшно.

Старшая сестра послала Таню в тринадцатую палату пригото­вить постель для нового раненого. Тринадцатая палата, маленькая, на три койки, считалась привилегированной. Обычно в ней лежали гене­ралы или особо заслуженные командиры. Сейчас там было пусто. Таня едва успела застелить постель, как двое санитаров внесли раненого майора. Правая нога его была в толстом коконе бинтов. За ними шла Ольга Яковлевна. Она брезгливо оглядела палату:

—

Грязно! Надо вымыть пол.

—              

Я сейчас! — отозвалась Таня.

Когда она вернулась с ведром и тряпкой, Ольга Яковлевна, при­двинув табуретку поближе, дружески беседовала с раненым майором.

«Похоже, доктор его уже оперировала раньше»,— сообразила де­вушка.

—

Ногу мы вам вылечим, Василь Васильич, — убедительно гово­рила доктор Крупеник. — Мы применяем новую методику профессора Войно-Ясенецкого. Результаты хорошие. Меня другое тревожит. Что на фронте? Упорно говорят о скорой эвакуации. Вы ведь служили в штабе у Рокоссовского. Должны знать!

Майор замялся и выразительно посмотрел в сторону Тани.

—

Не беспокойтесь! Таня — человек надёжный, лишнего слова не скажет. Да вы, может быть, и знали её отца, полковника Коровина.

Василь Васильич резко повернулся:

—

Таня Коровина?! Как изменилась за четыре года!

Девушка вдруг вспомнила вихрастого, тоненького, похожего на подростка капитана, который тогда почти всю ночь напролёт вполго­лоса толковал о чём-то с отцом.

—

Так что там случилось под Вязьмой? — настойчиво спросила Ольга Яковлевна.

Майор откинулся на подушку:

—

Большая беда. Классические немецкие Канны, как летом в Бе­лоруссии. И наши прошляпили! Связи нет, потеря управления, ре­зервы чёрт знает где. В котёл попали четыре армии и группа Болдина. Наши лучшие части! На фронте дыра в пятьсот километров. На Мо­жайской линии обороны почти пусто. Правда, и мы кое-чему научи­лись. Окружённые не разбежались по лесам, а дрались, пока не кончились патроны и снаряды. Немцам пришлось неделю потратить на их ликвидацию.

Тем временем Ставка вызвала из Ленинграда Жукова и бросила на Можайскую линию всё, что смогли собрать. Жуков навёл порядок! Ключевые направления: Волоколамск, Можайск, Медынь, Калуга худо- бедно прикрыты. Главное, туда выдвинули полки противотанковой ар­тиллерии, ИПТА. Отчаянные ребята! Гибнут, а немецкие танки выбивают. Так что надежда есть. Думаю, Москву не сдадим!