– Как маман?

– Многоуважаемая фрау фон Шилленбург по-прежнему отдает много сил обществу помощи бывшим беженцам. Все время заседает, хлопочет…

Маман – это Луиза Берта фон Шилленбург, урожденная фон Крюгер, молодая вдова дядюшки, ставшая женой отца Рудольфа.

Ганс вел машину по центральной улице города. Вдали, по проезжей части, медленно двигался людской поток. По ветру развевались национальные знамена. Рудольф присмотрелся. Шли в основном мужчины, одетые в солдатскую форму вермахта. По цвету одежды можно было определить пехотинцев, танкистов, летчиков, артиллеристов… Над головами раскачивались фанерные щиты с надписями. «Старая гвардия зашевелилась», – подумал Рудольф и вслух спросил:

– Что это?

– Демонстрация протеста, господин барон.

Рудольф сразу изменился в лице.

– Они выступают против… против атомного оружия…

Рудольф подался вперед и, вцепившись руками в спинку сиденья, сверлил глазами процессию. Ганс притормозил машину. Шилленбург скользнул глазами по фанерному щиту: «Под Сталинградом нас погибло 300 тысяч! Мы не хотим второго Сталинграда!» Шилленбург пробежал глазами по фанерным щитам и плакатам. «Мы не хотим, чтобы наша земля покрылась атомным пеплом». Рудольф увидел инвалидную коляску, которую катили двое седовласых хмурых ветеранов в форме альпийских стрелков. В коляске сидел безрукий и безногий инвалид и в культяпках рук держал большой щит: «Долой политику реванша!»

На тротуарах толпились любопытные. На перекрестке стояли полицейские.

– Свернуть, господин барон? – спросил Ганс.

– Нет, вперед! Вперед, сквозь вонючую мразь, через гнилые обломки.

Ганс – ярый член неофашистской организации «Коричневая рука», участник многих схваток с красными и налетов на демократические организации – стиснул зубы. Такого ему еще не приходилось делать. Там – свои… Нагнув голову, он медленно повел машину прямо на ветеранов войны.

– Прибавь скорость!

Фронтовики хмуро смотрели на блестящий «мерседес», который двигался на них. Они не дрогнули, им и не такое приходилось видеть. Но, когда машина прибавила скорость, ветераны, изрыгая проклятия, попятились, расступились. Однако седовласые альпийские стрелки не успели откатить инвалидную коляску. Автомобиль крылом задел коляску, она перевернулась. Раздался отчаянный крик. Взрыв негодования охватил бывших воинов фюрера. Пошли в ход костыли, палки, камни. Раздался звон битого стекла.

– Гони! – заревел Рудольф, нагибаясь и закрывая голову руками.

Полицейские кинулись на демонстрантов.

«Мерседес-бенц» оказался изрядно помятым. Все стекла, в том числе и толстое лобовое, были разбиты. Ехать в машине оказалось невозможно. Оставив ее на попечение шофера, Рудольф сел в первое попавшееся на глаза такси.

Таксист обрадовался такому клиенту, вернее, дальней поездке. Моложавый, белобрысый, с широкой спиной грузчика, он легко и с шиком вел свой потрепанный «опель».

Город остался позади. Мокрая от растаявшего снега лента шоссе слегка поблескивала и казалась голубой. Закурив, таксист начал разговор:

– Вчера у меня тоже был дальний рейс. Возил двух туристов. Не то поляки, не то болгары. Славяне какие-то. Знаете куда? В Дахау. У них родственника сожгли там. А теперь там тюрьма для американских солдат. Дежурный посмотрел на них, да как захохочет: «И вы поверили красной пропаганде? Ничего такого тут не было… Выдумка коммунистов!» Тогда туристы ему в упор: «А Нюрнбергский процесс тоже выдумка и пропаганда?» Знаете, что он ответил? Он сказал совершенно серьезно: «Нет, Нюрнбергский суд не пропаганда… А еще хуже. На нем коммунисты судили вождей нашей нации».

– Умный парень, – сказал Рудольф, сразу давая понять, на чьей он стороне.

Таксист осекся и замолчал.

Вдали показался старинный замок. Он стоял на холме, его зубчатые башни и готические остроконечные крыши внутренних построек отчетливо вырисовывались на фоне бледного серого неба.

– На развилке сворачивай к замку, – сухо приказал Шилленбург.

Таксист искоса взглянул на пассажира и втянул голову в плечи: только теперь он понял, кого везет.

Проехали по каменному мосту через ров, опоясывающий холм, миновали высокую глухую арку ворот, асфальтированная лента полукружием повела к широким ступеням старинного здания. Второй этаж украшали балконы с массивными чугунными перилами. Рудольф, не глядя на таксиста, бросил ему деньги и выпрыгнул из машины.

По широким ступеням навстречу ему спешила сияющая пожилая женщина в белом переднике и высокой наколке на седеющих волосах. Няня Брунгильда, старая служанка.

– С приездом, мой господин! – она быстро присела и поцеловала руку боксера.

– Добрый вечер! – поспешно сказал Рудольф и побежал вверх по ступенькам, где у колонн его уже поджидал высокий мужчина с крючковатым носом и пышными седыми волосами. – Отец!

– Мой сын! – Рудольф оказался в объятиях старика. Положив сыну руку на плечо, отец повел Рудольфа по широкому коридору, на стенах которого в тяжелых золоченых рамах висели портреты предков, а под ними стояли манекены рыцарей в полном боевом облачении и с копьями в руках.

– Объясни, пожалуйста, что это за шутка? Почему ты приехал на такси? Мы послали машину…

В дверях гостиной Рудольфа встречала стройная моложавая женщина с черными подкрашенными волосами. Черное бархатное платье с глубоким вырезом подчеркивало ее спортивную фигуру. На плечах небрежно накинут горностаевый палантин.

– Рудольф, – пропела она приятным томным голосом. – Мальчик мой!

– Маман! – Рудольф нежно обнял ее и поцеловал.

– Привет, старина! – сэр Пиллинг, старый друг дома, в новенькой форме генерала американских сухопутных войск, которая мешковато сидела на его поджарой фигуре, шагнул навстречу. – Привет победителю чемпионата чемпионов! Мы тебя по телевизору видели. Какой ты теперь стал, а? Выпьешь со стариком коктейль?

– Только фруктовый, – ответил Рудольф, усаживаясь на низкий диван.

Он подробно рассказал, что с ним произошло на центральной улице Мюнхена, изменив лишь главное: не он первый велел ехать на демонстрантов, а демонстранты напали на машину.

– Какой ужас! – Луиза фон Шилленбург сжала ладонями виски.

– Я давно говорю вашему министру внутренних дел, что пора наконец провести решительную чистку, – сказал генерал.

Отец, ничего не говоря, пошел в свой кабинет и стал звонить комиссару полиции.

На следующий день ведущие газеты на видном месте поместили снимки Рудольфа фон Шилленбурга и опубликовали репортажи о «теплой захватывающей встрече на родной земле». Многие газеты добавляли, что в тот же день тайные агенты подпольной коммунистической организации спровоцировали нападение на машину, угрожая жизни чемпиона. И добавляли: «Виновники арестованы и скоро предстанут перед судом». О демонстрации ветеранов войны нигде не говорилось ни слова.

Мюнхенские газеты подробно расписали спортивный путь Рудольфа фон Шилленбурга, отдали должное его отцу, с налетом сентиментальности описали, как фон Шилленбург-старший вывез будущего чемпиона из окруженного русскими Кенигсберга на подводной лодке.

Но ни одна газета не рассказала полной правды, не поведала читателям, как бригаденфюрер СС фон Шилленбург, оставив раненых офицеров, в последнюю подводную лодку велел грузить ящики с личным имуществом и ценностями, награбленными в оккупированных странах.

Репортеры, захлебываясь от умиления, поведали читателям и о баронессе Луизе Берте фон Шилленбург, как она, молодая, цветущая женщина, не снимала траур много лет, оплакивая мужа, гениального конструктора, «отца немецких танков», и всю материнскую любовь перенесла на своего племянника, маленького Рудольфа, мать которого погибла под русскими бомбами. Но отец Рудольфа хорошо помнит, как хмурым мартовским утром Анна Мария фон Шилленбург покинула дворец прусских баронов и больше в него не вернулась. Когда Рудольф вырос, «доброжелатели», пожелавшие остаться неизвестными, подбрасывали ему письма, в которых весьма подробно сообщали, что в дни национальной катастрофы красавица Анна Мария фон Шилленбург, прихватив ценности, бежала с молодым полковником авиации в Южную Америку.