Валерий снял полушубок, шинель и, отряхнув валенки, зашагал по широкому коридору. Кабинет командира находился в конце. Вот и дверь, обитая коричневым кожзаменителем. Рокотов одернул китель, поправил галстук и взялся за никелированную ручку.

– Товарищ полковник, разрешите войти!

Рокотов знал начальника гарнизона – рано поседевшего полковника Щетилина – как строгого командира. Его побаивались не только солдаты, но и видавшие виды офицеры. Невысокого роста, кряжистый, внешне похожий на штангиста. За плечами у него – фронт, говорят, горел в танке. Полковник, казалось, редко улыбался и умел только требовать, требовать, требовать…

В кабинете находились несколько офицеров, и среди них майор Иванов, непосредственный начальник Рокотова. Валерий, мельком взглянув на своего командира, с удивлением заметил, что Иванов уже не майор, а подполковник. Подойдя к письменному столу, из-за которого поднялся Щетилин, Рокотов четким голосом доложил о своем прибытии и готовности приступить к службе.

Полковник, выслушав боксера, кивнул. И тут в руках офицеров Валерий увидел новенькие погоны, на которых блестели три золотые звездочки. Неужели ему?

– Поздравляем, товарищ старший лейтенант!

Полковник улыбнулся. Улыбка у него была какая-то солнечная, от нее сразу потеплело в груди. Он долго пожимал руку Валерию, и Валерий видел, что Щетилин, в сущности, добрый человек. И Рокотову стало неудобно от этой доброты.

– Как же так, товарищи?.. Я же не участвовал в стрельбах… За что же мне…

– Все правильно и закономерно, – сказал полковник. – Ваши солдаты, в отсутствие вас, офицера, действовали в сложной обстановке слаженно и показали высокое мастерство. Это ли не хороший показатель выучки и дисциплины? Еще раз поздравляю! Отлично! Ведь мы за вас здесь все болели и переживали, – Щетилин шагнул к Валерию и, обняв его, трижды поцеловал. – А теперь, товарищи, в клуб. Там давно ждут его.

Торжество в клубе, где собрались почти все жители гарнизона, продолжалось почти до полуночи. Рокотов рассказывал о боксерских соревнованиях, об Англии, о Лондоне, отвечал на многочисленные вопросы.

Прямо из клуба полковник Щетилин повел Валерия к себе домой. За праздничным столом собрались старшие офицеры со своими женами. Жена Щетилина – полная, с копной седых волос, приветливая смуглолицая женщина – хлопотала на кухне. Ей помогали жены офицеров. За холодными закусками подали жареную медвежатину, затем блюдо с сибирскими пельменями.

Валерий, рассматривая увеличенную фотографию полковника в полной парадной форме и при всех орденах и медалях, спросил Щетилина:

– Расскажите, за что вас наградили орденом Ленина?

– Ешьте, ешьте, пока горяченькие, – полковник подцепил вилкой пельмень, окунул в сметану. – А, про орден рассказать?.. Про какой? У меня три ордена Ленина…

– Расскажите про первый, – выпалил Валерий, хотя ему интересно было узнать и про остальные.

– Ладно, расскажу. Только сначала покончим с пельменями.

Рокотов, а за ним и остальные гости быстро опустошали блюдо. А в дверях показалась жена Щетилина. Валерий невольно обратил внимание на ее руки, вернее, на одну, левую. Руки были обнажены до локтя. На левой – большой шрам, типичный для ожога. «И у плиты можно обжечься, – подумал он. – Огонь везде опасен». В руках у нее было круглое блюдо, на котором горкой лежали свеженькие, только из кастрюли, округлые, янтарные пельмени, и над ними витал легкий ароматный пар.

– Работайте веселее, там еще забросили!.. Скоро вынимать будем, – сказала она, устанавливая на стол блюдо, и обратилась к мужу: – Илюшенька, что-то твои подопечные не поспевают. Выучка не та, что ли?.. Покажи им, подай пример.

– Ой, не одолеем! – взмолился Валерий.

– Но-но! – полегче на поворотах, – сказал Иванов, накладывая в свою тарелку новую порцию. – Товарищ старший лейтенант отвык от родных харчей, в Англии, там все по чуть-чуть, калории считают… Придется ему заново привыкать к родной пище.

– Буду стараться, товарищ подполковник, – ответил Валерий, с удовольствием называя новое воинское звание своего прямого начальника.

– То-то же!

Потом пили чай с лимоном. Лимоны привез Рокотов, берег их всю дорогу, боялся, что подмерзнут. А варенье было разное, своего, домашнего приготовления, из лесных ягод: черники, малины, голубики, брусники, земляники… Тайга щедрая, всего вдоволь.

Полковник вытер губы салфеткой, закусил. Задумался. В комнате все притихли, приготовились слушать. Щетилин редко рассказывал о своем прошлом. Знали только, что он воевал в танковых частях, дошел до Берлина, что на своем танке одним из первых ворвался в Прагу на помощь восставшим.

– Давно это было, жарким летом сорок четвертого, – начал Щетилин и, затянувшись, медленно выпустил дым. – Столько лет прошло, а мне все не верится, что нет в живых командира нашего, младшего лейтенанта Кульги… Григория Кульги. А ведь он тоже боксером был. Не простым. Чемпион города Ленинграда сорок первого года и всего Ленинградского военного округа! Афишу с собой в танке возил, на которой оповещалось о боксерских соревнованиях. Там и фамилии боксеров напечатаны. Так в затишье между боями, когда свободная минута выпадает и настроение подходящее, Григорий Кульга нам про каждого рассказывал. Особенно часто он своего друга, зенитчика, вспоминал. Тоже чемпионом был и Ленинграда, и всего округа. Только судьба его военная как-то не сложилась, пропал он в неизвестности… Кульга, когда танк новый получал, на Урале был, в тылу. И там случайно жену своего друга Миклашевского встретил. Она вся в слезах… Вот, видите, вспомнил! Миклашевский его фамилия. Сколько лет прошло, а как сейчас помню…

У Рокотова от неожиданности кровь прилила к лицу. Он не удержался, перебил полковника:

– Простите… Как, вы сказали, его фамилия?

– Миклашевский, – повторил полковник. – А что?

– Как звать его, не помните? Не Игорь Леонидович?

Щетилин положил папиросу на край пепельницы и повернулся к Рокотову:

– Да, Игорем звали… Точно, Игорем! Игорь Миклашевский. А вот отчество?.. Кульга никогда по отчеству его не называл, возраст не тот был, – и в свою очередь спросил: – Вы о нем слышали что-нибудь?

– Тренер мой, еще с тех пор, как в Москве, в училище был, а потом и в составе сборной страны. Игорь Леонидович Миклашевский. Он действительно был чемпионом города Ленинграда и Ленинградского военного округа… И сейчас с нами в Англию ездил. Меня секундировал. Все мои победы можно на его счет отнести.

– Выходит… он жив? – в свою очередь удивился полковник.

– Жив! Только изранен весь. В тыл его наши засылали с заданием. Он сам нам ничего не рассказывал, от других тренеров мы слышали, которые с детства его знали, боксировали на соревнованиях. Фашисты его то ли пытали, то ли даже расстреливали… Но он живой оказался, и партизаны его спасли. Кажется, в Бельгии или в Северной Франции. Два ордена боевых у него, у Игоря Леонидовича.

– Надо ж такое, а? – невольно вырвалось у Щетилина. – Командир мой, Кульга, о нем горевал, пропал, мол, человек без вести… А он живой оказывается!.. Ну, что б мне с вами, товарищ старший лейтенант, раньше на эту тему поговорить, вы б там, в Лондоне, порасспросили бы у Миклашевского про моего командира, младшего лейтенанта Кульгу. Погиб он летом сорок четвертого… И стрелок-радист Юстас Бимбурас. Литовец, из Каунаса. Нас всех посмертно награждали, а мы с Галиной выжили… – Он кивнул в сторону кухни, где хлопотала его жена. – Она механиком-водителем была. А до фронта на танковом заводе боевые машины испытывала. У нас танк именной был, его комсомольцы сверх нормы сделали, персонально для Галины и Кульги. Мы все тогда от Галины без ума были, и Кульга в первую очередь. По-серьезному, без нынешних шуры-муры… Мы вокруг нее, как ангелы-хранители, экипаж весь наш то есть… И тихо друг друга ревновали, про себя, конечно. – Полковник замолчал, вынул из коробки новую папиросу, помял в пальцах.

А Валерий уже по-иному взглянул на кухню. Так вот, оказывается, какие шрамы у жены командира! Она была в танке, горела. Вот это подруга!