«Не оправдывайте ее: в этом ваша ошибка. Ошибки же в таком возрасте уже непростительны. Поэтомузапомните: самые большие предатели – это музыканты и женщины, тем более красивые, - наставляла она меня. – Верьте моему опыту, ведь я трижды была замужем. Меньше всего понимают своих жен именно преданные мужья. В этом смысле они гораздо хуже синоптиков. Ха-бг, ха-бг, ха-бг», - смеялась она с характерной для нее хрипотцей, изнеможенно откидываясь в кресле и обмахиваясь платком. «Но, позвольте, каждая женщина… и все-таки прожитые вместе годы… - пытался я возразить. Но она, не слушая меня, доверительно сообщала: «Я ведь тоже была красоткой хоть куда».
Глава восемнадцатая. За ключом уже приходили
- Господитыбожемой, отыскался! – воскликнула Софья Герардовна, когда Цезарь Иванович с некоторой слащавой манерностью, жеманно и стыдливо опустив глаза, протянул ей украденный ключ. Протянул, собираясь оправдываться, ловчить, изворачиваться, но, к счастью, этого не потребовалось. Софья Герардовна заранее во всем обвинила себя, не позволяя даже возникнуть подозрениям, способным опорочить ее друзей – тех немногих, кто бывал в доме и кого она привыкла считать безукоризненно честными и порядочными. – А я-то все обшарила. Вот растеряха! Вчера – очки, а сегодня в добавок – ключ. Да и спички вечно пропадают. Я стала такой рассеянной на старости лет – просто ужас! Как вы его нашли? Где же он был, этот ключ?
Цезарь Иванович от растерянности не успел придумать ничего лучшего и, что называется, брякнул:
- У меня в кармане.
Брякнул так, будто его карман был самым подходящим местом для чужих ключей. Но Софья Герардовна приняла это с пониманием, как должное, словно у кармана и не могло быть иного предназначения. Она не позволила себе даже слегка усомниться в безупречной репутации Цезаря Ивановича и лишь растроганно, умильно воскликнула:
- И как же он туда попал?! Вот чудеса-то!
- Чудеса, чудеса в решете! – охотно подхватил Цезарь Иванович. Подхватил так, словно в руках у него и впрямь было нечто округлое, похожее на решето и одинаково приспособленное для просеивания муки и хранения всяческих диковинок и чудес. – Сам лишь удивляюсь, но вспомнить, увы, не могу.
- Ах, пожалуйста! Вспомните! Умоляю! Меня это безумно волнует!
- Нет, не могу, никак не могу. Как отшибло… К тому же вчера мы немного выпили, надо признаться. Уж очень хорош был ликер – вот и не удержались. М-да… - Вся большая, грузная фигура Цезаря Ивановича выражала сожаление о вчерашнем возлиянии.
Но Софья Герардовна, однако, рискнула предположить нечто иное:
- А может быть, вы сомнамбула, подвержены гипнозу, лунатизму или что-то в этом роде? Словом, совершаете неосознанные действия?
Цезарь Иванович смекнул, что ему выгодно взять на себя эту роль.
- Да, сомнамбула, - честно сознался он. - Меня и жена так частенько называет. Помню, что я машинально снял с гвоздя ключ, подержал в кулаке, подбросил на ладони. Покрутил на пальце, а потом… - Он состроил мучительную гримасу, словно бы силясь разглядеть что-то в сплошных потемках собственной памяти.
- А потом? – Софья Герардовна осторожно выводила его из потемок на свет.
- А потом он, наверное, как-то выскользнул, выпал и оказался аккурат в моем кармане. Мне-то и невдомек. Невдомек! Уже когда мы расстались, я в карман-то руку сунул, а там – ключ. Ха-ха! Хорош фокус! Вот я и возвращаю с нижайшими извинениями…
- Спасибо вам, друг! – нежно пропела Софья Герардовна, самозабвенно прижимая руки к груди. - Как я вам искренне признательна! Как благодарна! Вы меня спасли! Ведь за ключом сегодня приходили, и я попала в страшно неловкое положение. Вопреки своим правилам вынуждена была отказать! Я ведь так не люблю отказывать! Просто ненавижу: это у меня от матери, у которой можно было выпросить буквально все! Вот и я такая же простофиля. А тут была вынуждена…
- Кто?! Кто приходил?! – спросили мы разом, словно для нас было крайне важно получить ответ на этот вопрос.
- Наши, разумеется. Сначала Николай Трофимович Полицеймако, а затем… - Назвав одно имя, Софья Герардовна заметила по нашим лицам, что и оно вызовет множество вопросов, и поэтому не стала раньше времени называть другие имена.
- Полицеймако? Ему-то зачем понадобился ключ? – Я словами выразил недоумение, отобразившееся на лице Цезаря Ивановича.
- Ах, боже мой, я толком-то и не разобрала. Для меня самой это загадка. Он был очень взволнован, весь дрожал как осиновый лист и бормотал что-то совершенно бессвязное. Единственное, что мне удалось понять из его слов, - он панически боится за свою жизнь. Ему кажется, будто на него готовится покушение, что его подстерегают за каждым углом. Ему всюду мерещатся убийцы с ножами. Словом, мания преследования – иначе это и не назовешь.
- Ну, а ключ-то зачем? – На этот раз Цезарь Иванович придал соответствующую словесную форму удивленному выражению моего лица.
- Насколько я могу судить, ключ ему нужен для того, чтобы спрятаться в склепе. Полицеймако уверен, что это самое безопасное место во всем городе, где его никто не найдет. Николай Трофимович готов просидеть там хоть целый год, а то и больше – только бы ему приносили воды, немного черного хлеба и перезрелый желтый огурец, какие он выращивает у себя на грядках.
- Я всегда считал его человеком со странностями. У себя в подвале он специально выводит плесень и по ее цвету предсказывает погоду. Народная метеорология. Кстати, очень точно предсказывает, - произнес Цезарь Иванович, озадаченный тем, что, желая сказать об одном, невольно высказал нечто совсем иное.
- В чем же тогда странности? – Я указал Цезарю Ивановичу на явное противоречие в его словах.
Он тотчас стал оправдываться.
- Виноват, виноват. Нескладно выразился.
- Ну, а кто еще заходил за ключом? – мягко, вкрадчиво, с поощрительной улыбкой спросил я у Софьи Герардовны.
- Ваш братец Жан, как вы его называете, - ответила она так легко и непринужденно, словно не нуждалась ни в каком поощрении.
- Неужели?! – Я не скрывал того, что для меня это было полной неожиданностью. – Неужели мой братец к вам пожаловал?!
- Да, он принес билеты в цирк на свое представление. Обещал, что это будет нечто… нечто совершенно удивительное. Вообще был очень мил, оживлен и любезен. Мы с ним долго говорили о погоде, о последних грибных дождях, после которых у нас всегда наступают заморозки. Но почему-то мне показалось, что он непременно спросит про ключ. Я так ждала этого вопроса, но он не спросил. Только как-то странно посмотрел на гвоздь…
- Ну, тогда это не в счет. Еще кто?
- Наш Олеандр, а его послал Председатель.
- Какой это Олеандр еще у нас выискался?
- Ну, Оле…Оле Андерсон.
- Ах, эти ваши прозвища, ей богу! – Мы с Цезарем Ивановичем оба изобразили неодобрительное отношение к прозвищам, затуманивающим суть дела. – Значит, Председатель ему доверяет.
- Нашему Оле? Ну, конечно! Он же всеобщий любимец! Как можно ему не доверять!
- А зачем им, однако, так срочно понадобился ключ?
- Они хотят что-то спрятать в тайнике, как я поняла. – Небрежная, легкомысленная и отчасти капризная улыбка Софьи Герардовны взывала к тому, чтобы мы не особо полагались на ее понятливость.
- Что именно?
- Что?.. – спросил я после того, как этот вопрос уже задал Цезарь Иванович, и смутился, почувствовав, что мы слишком наседаем на бедную старушку.
Софья Герардовна тыльной стороной ладони коснулась лба, не скрывая того, что мы ее немного утомили.
- По словам Олеандра, зарубежную переписку нашего общества.
- Ах, переписку! Расскажите, расскажите! – Я умоляюще посмотрел на Софью Герардовну, словно у меня были причины для подобной настойчивости. – Что же в нее входит, в эту самую переписку?
- Копии писем Председателя, посланные главам правительств, президентам, финансовым магнатам, лидерам партий, деятелям церквей и различных конфессий, международным авантюристам, и полученные им ответы. Оказывается, среди всех них тоже есть тонкие ценители плохой погоды.