Но как можно было сохранить социалистическую государственную власть и совместить ее с демократией? Власть, опиравшаяся на демократию, казалась мне безусловно желательной, и она включала, на мой взгляд, плюралистические структуры и плюрализм формирования общественного мнения, возможность выбора между партиями, разумные соотношения между общественной и частной собственностью, между плановым и рыночным хозяйством, между духом и властью. Власть, тем не менее, должна была оставаться социалистической. Тогда я записал в дневнике: “От событий 1956 года в Польше и Венгрии к августу 1968 года в Чехословакии ведет цепь волнений, причина которых — в противоречивом процессе трансформации власти. Так как враждебное окружение и его воздействие на людей в нашей стране по-прежнему очень сильны, далеко не просто ввести в обществе демократические и гуманистические принципы, сконцентрироваться на вопросах научно-технического и культурного прогресса и попросту игнорировать, редуцировать или вынести за скобки сложные вопросы власти. Тогда произойдет то же, что и в ЧССР”.

Сегодня я рассматриваю вопросы власти гораздо более дифференцированно. Эта проблема по-прежнему продолжает занимать меня, даже если сомнения, которые я испытывал, продолжали расти в 70-е годы и в начале 80-х годов побудили принять решение снять с себя свою долю ответственности за последствия, к которым приводит субъективистское мышление в эшелонах власти.

До сего дня я не уверен, привели бы выступления в Венгрии или ЧССР — не будь их развитие прервано — к созданию реформированного социализма. Существовала ли в 1968 году или позже мыслимая социалистическая альтернатива? Это умозрительный вопрос, который часто ставился после 1989 года. Без изменений в Москве у альтернативы в Восточной и Центральной Европе не было бы даже частичных шансов на реализацию. Если бы политик, занимавший руководящие позиции в СССР, осторожно и последовательно открыл путь для движения к реформированному социализму и сделал это еще весной 1968 года, то подобное изменение было бы возможно и в других социалистических странах. Но предпосылкой такого развития событий было бы строгое соблюдение невмешательства со стороны Запада, а кто был намерен всерьез занимать такую позицию? Бесспорно, что в тогдашней расстановке сил в мировой политике культивировалась конфронтация, а не взаимопонимание.

История — не шахматная игра, когда анализ сыгранной партии позволяет брать назад сделанные ходы и осуществлять другие варианты. По моей оценке, вступление в Чехословакию было для большинства участников акции отнюдь не тем, на что они рассчитывали. Если и далее применять метафору из области шахмат, то партия протекала по многократно опробованному варианту, отдельные ходы вновь и вновь вели к фатальному эндшпилю до тех пор, пока не утрачивалась способность к маневру. В одной из своих речей перед Национальным конвентом Сен-Жюст произнес знаменитую фразу о том, что большие исторические события происходят “силой вещей”, способной вызвать результаты, которых никто не мог предвидеть.

Подобно тому, как на Западе столкновения с государственной властью стали для части молодого поколения точкой, с которой началось вызревание неизбежного конфликта с капиталистической системой, так и ввод войск в Чехословакию повлиял на молодежь ГДР. Многие борцы за гражданские права, стоявшие во главе движения 1989 года, пережили 1968 год как глубокий и болезненный рубеж, как начало сознательного выступления против режима, от которого они внутренне отдалялись чем дальше, тем сильнее.

Изменение через сближение

1969 год начался с плохой новости — выборы федерального президента должны были быть назначены в Западном Берлине. В соответствии с юридическими принципами ГДР и Советского Союза Западный Берлин не был частью Федеративной республики и, следовательно, президентские выборы там проводиться не могли.

Между двумя германскими государствами снова началась бесплодная проба сил. Временами картина происходившего напоминала сумасшедший дом. Реакция с нашей стороны была противоречива и не содержала стратегического подхода с учетом перспективы. Она выражалась в угрозах ужесточения контроля на границе, препятствиях транзитным сообщениям, военным учениям. К тому же советские реактивные истребители то и дело проносились над рейхстагом на бреющем полете.

Почти в то же время развивались тайные дипломатические инициативы. Как они осуществлялись, оставалось еще скрытым. Вечером 21 февраля 1969 г. Мильке вручил мне письмо Ульбрихта председателю СДПГ Вилли Брандту. Я передал его дальше — нашему сотруднику Герману фон Берту (псевдоним Понтер), который официально работал в Ведомстве печати Совета министров. Фон Берг использовал свой тайный канал связи с будущим бургомистром Западного Берлина Клаусом Шютцем, которому он передал письмо. В письме Ульбрихт предлагал выдать на Пасху в 1969 году пропуска западноберлинцам для посещения Восточного Берлина, если президентские выборы будут перенесены в другой город.

Независимо от этого Мильке использовал свой канал связи с министром по общегерманским вопросам Гербертом Венером через адвоката Вольфганга Фогеля. С прямо-таки наивным удовлетворением он сообщил, что Венер против проведения президентских выборов в Западном Берлине и будет способствовать принятию предложения Ульбрихта. Кроме того, Венер передал Фогелю в высшей степени дружеское и вежливое письмо и выполнил заветное желание Мильке — Хайнц Фельфе, самый знаменитый “крот” КГБ в БНД, был в обмен на двадцать одного арестованного в ГДР освобожден из тюрьмы. После этого успеха бывший “опасный ренегат” и “идеологический диверсант” Венер стал для министра госбезопасности самым желанным адресатом в Бонне.

Использование различных каналов, по которым шли связи с западногерманскими политиками, вновь и вновь вызывало недоразумения. В то самое время, когда по нашему каналу ушло письмо Ульбрихта Брандту, адвокат Фогель информировал об этом предложении того, с кем он поддерживал контакт, — Герберта Венера. Тот, в свою очередь, не “закоротил” контакт с Вилли Брандтом, а передал сообщение канцлеру — христианскому демократу Кизингеру. Кизингер тотчас же попросил советского посла Царапкина прибыть вертолетом, чтобы продемонстрировать, что ФРГ не ведет переговоры с ГДР помимо Советского Союза. Брандту не оставалось ничего другого, как резко отвергнуть предложение Ульбрихта. Он отклонил любое обсуждение предложенных шагов. Но одновременно Клаус Шютц окольными путями, через Германа фон Берга, дал нам понять, что существует заинтересованность в переговорах. Нам следует только вывести из игры “пакостников”, под которыми подразумевались христианские демократы.

Вместо того чтобы, выдвинув реалистические предложения, захватить инициативу в процессе решения германского вопроса, наше руководство только скандалило. При этом надежные источники сообщали нам, что как на фланге ХДС, близком к Кизингеру, так и в рядах СДПГ было немало свидетельств готовности к поиску разумных решений в западноберлинском вопросе.

Так как официальные контакты между двумя германскими государствами были все еще проблематичны, через мою службу проходили многие тайные послания и беседы. При этом на долю Германа фон Берга выпала очень важная роль. Он был завербован в 1959 году, чтобы действовать в области “общегерманской работы”. Вскоре его вовлекли в политико-оперативные действия.

В качестве временного сотрудника Ведомства печати ГДР фон Берг смог установить тесные отношения с влиятельными западногерманскими журналистами. Через представителей средств массовой информации он вошел в контакт. с политиками, начав с западноберлинских сенаторов. Свойственные фон Бергу необычная манера держаться, ироничность и находчивость превратили его в желанного собеседника. Постепенно он стал своего рода послом со специальной миссией в тайной дипломатии двух германских государств. Но крайней мере так должны были видеть задачи фон Берга его западные партнеры.