- Далеко. Мало привезут. Не успеют.

- Пусть везут, сколько успеют. Коли будут на тебя похожи – всех заберём.

Улыбнулся ей в ответ, погладил своей ручищей по голове. Та расцвела – старший похвалил!

- Лети, пичужка.

Ласково подтолкнул к кухне. Она убежала. Старик быстро свернул свою шкурку, поклонился, заторопился к лодочке. В два взмаха выгнал её чуть ли не на середину бухты, затем налёг, что было сил. Несколько мгновений – уже в море. Дозорные машут – уходит гость. А что такого? Девчонки у них ладные. Гостомысл правильно сказал – из Арконы много девиц не привезут. Родовичи неведомо куда не отпустят. С поселенцами кто приедет – так либо замужние, либо дети ещё. Может двадцать, может – тридцать будет невест. Вряд ли больше. А у него – двести с лишком человек! Блуда не будет, нет такого на славянской земле. Но тяжело холостякам на чужое счастье смотреть. Вон, Славова супруга когда по двору идёт, так все взгляды на ней утыкаются… Чего греха таить, и сам бывало, завидовал юноше… Теперь вот Гостомысл… Гречанка хороша! На диво красива. Ладу младшего брата старший хорошо знал. Один из арконских купчин её папаша. На Торжище у него пять лавок. Ткани, меды, кузнечные поделки. Богатый купец. Только нутро у него гнилое. Нахватался у пришлых людей всякого. Воротил нос от братьев в сторону. Просил Гостомысл честь по чести в супруги красу Дубравушку. Да отказал отец. Сказал, мол, ты воин. Голову сложишь, а кто мне помогать в торговле будет? Да и дочку вдовой оставлять не хочу. Вот приходи через год, глянем, кто ты есть. Тогда и порешим, быть свадебке, или нет… А весной братья в поход пошли…Эх… Может и повезёт, сможет взять за себя девку брат. Ну, коли не получится – один не останется… Сейчас главное – на новых землях устроиться. Перезимовать, да город поставить. И ещё – сколько народу жрецы пришлют. Хорошо бы сотни две-три. Не менее. И умельцев бы: кузнецов, рудознатцев…

…Блестя на солнышке свежепросмолёнными  бортами ромейские каторги закачались на воде, и Брячислав удовлетворённо посмотрел ни них. Узкие корабли. По морю на таких ходить  - жизнью рисковать каждый миг. Хорошо, один из бывших пленников подсказал: связать оба корабля длинными брусьями. Словно два корпуса сделать. Кроме того, на тех брусьях можно палубу настелить, да поставить там мачты большие, помещение для команды и пассажиров устроить. Видел тот человек такие корабли о двух корпусах в проклятом Богами Константинополе-Царьграде. А в сами каторги грузы сложить, да застелить досками наглухо. Палубу сделать. Пусть на скорую руку, зато вода внутрь попадать не будет. Потому и доски пилили, старались. И конопатили  по новой, и смолили на совесть. Те, кого Гостомысл из рабства освободил, вроде добрые люди. Слушаются, как и дружинники. И работники умелые. Так что повезло с ними. Хорошее приобретение для нового поселения. Дальше посмотрим, что будет. Свои же лодьи тоже успели проверить. Каждый шовчик, каждый паз едва ли не на коленях выползали. Мачты, основную и запасную, так же. Каждый парус на зуб попробовали. Так что ещё два дня, и в путь…

- Князь!

Дозорный спешит. Что ещё опять такое?

- Чужинцы плывут.

…Совсем забыл про них.

- Много их?

- Нет, княже. Может десятков семь, может – шесть.

- Смотрите в оба. Девок они обещали привезти.

- Д-девок?!

Воин даже заикаться стал от неожиданности. Потом по лицу улыбка до ушей поплыла. Заспешил обратно. Идёт, и спотыкается. Совсем мыслями далеко-далеко уже…

 Подошла чудь к берегу, а слова, князем сказанные, уже по всей дружине быстрее молнии пронеслись – люди на берег бегут, смотрят жадно, как одетые в парки старики да юнцы из лодок драгоценный груз вытаскивают. Девицы все, как одна, верёвками обмотаны, глазищи заплаканы. Носы красные, распухшие… Ясное дело, что не своей волей шли. И – главный переговорщик тут как тут. Улыбка больше ушей. Успел таки! Хотел было Брячислав ему подзатыльник в сердцах отвесить, да испугался – при его силе зашибёт насмерть. Зачем ему такое? Тут нужно совсем другое. Коли породнятся славяне с чудью, то станут те дополнительным препятствием перед всеми слишком любопытными. Станут этаким щитом перед злыми глазами. Придётся потерпеть пока старика… И тут осенило – девицы то думают, что их на смерть привезли! Мы для местных – зло лютое. Пусть и договорились пока о мире, но всё-равно зло! Как там Анкана говорила – чучунаа? Великаны-людоеды? Ну-ка, ну-ка… Наклонился к отроку, как обычно маячившему за спиной, шепнул пару слов на ухо. Тот кивнул, умчался. А оленеводы тем временем девиц строят. Шагнул Брячислав к шеренге, прошёлся вдоль, оценивая товар привезённый, как заправский купец. Старикашка позади семенит почтительно, что-то расхваливает на своём гортанном наречии. Идёт князь, на лица смотрит, и понять не может – а где подвох то?! Девицы все, как на подбор, красавицы! На жёнку Славову схожи ликом, разве что та словно светится от счастья, а эти на заклание готовы. Совсем оленеводы с ума сошли? Ведь каждый купец старается поначалу сбыть, что поплоше… И чувствуется, что опасается дед отказа от сделки. Ну, это он зря. Девицы то – красы невиданной, нежданной, если честно… Дружинники позади сопят, всматриваются в привезённых. Уже выбирают. Мечтают… Шесть десятков привезли. Значит, шесть стальных ножей. Ладно… Обернулся к старику, смерил суровым взглядом, тот даже отшатнулся от испуга. Хлопнул легонько по плечу:

- Беру всех. Добрыня, принеси шесть ножей засапожных из кузни.

Умчался меньший отрок. Тишина воцарилась. Девки стоят, молча слёзы глотают. С белым светом прощаются. Готовятся в котёл суповой идти. Продавцы – те слюни жуют. А ну как сорвётся что в последний момент? На нервах все. Славяне – думают, какая из девиц краше, какой нрав у них, послушны ли, что умеют?  Долго ли, коротко ли – бежит отрок. Несёт приказанное. Примчался, положил перед князем наказанное доставить количество клинков. Шагнул в сторону. У чудинца даже руки затряслись. Каждый нож из ножен вынимал, едва ли не на зуб пробовал. Порезался, заулыбался. Доволен!.. Поклонился князю, сгрёб несметное богатство в охапку, и в свой каяк бегом! Остальные, кроме девок, естественно, за ним. Как ошпаренные. А те вдруг в голос заголосили, на колени попадали, ревмя ревут в три ручья. И  вдруг их плач как обрезало – замерли, глазёнки расширились от изумления… Тут Брячислав понял – Слав со своей половиной пожаловали. Не зря их от сборов оторвал. Анкана словно плывёт в поневе новенькой, по груди подпоясанной, чтобы живот с дитём выпирал из–под ткани. Супруга своего за руку держит, прижимаясь любовно. На поясе, как замужней жёнке славянской положено, ножик хозяйский, и связка ключей. В ушах – серьги тонкой работы. Пусть из простого железа, но видно, что руки у мужа золотые. В кузнечном ремесле далеко пойдёт! И сама, словно солнышко, светится от счастья. И Слав рядом с ней, такой же. Оно и верно, коли любят люди друг друга, та и радость от этого всем. Подошла пара поближе, жёнка глянула сурово на девиц, а те в кучку начали сбиваться. Ну, тут она рот и открыла… Поначалу видно бранила. Потом смеяться стала, а дальше на нормальную речь перешла: то на мужа рукой покажет, то на свой живот. То на одёжу из материала, чудью не виданого, ножик свой показала, ключи на поясе. Брячислав так понял, что рассказывает о своей новой жизни… Впрочем, Анкана речь быстро окончила, ножкой в сапожке шитом топнула, погнала девок в городок. Те не прекословили, сразу побежали. Той самой походкой. А Слав подошёл к князю, чуть поклонился:

- Дозволь, княже?

- Говори.

- Мне жена сказала, что старший шаман  нас обманул. Самых уродливых прислал. А я ни одной страшной не видел. Все красавицы.

Князь от удивления чуть рот не открыл, потом сообразил:

- Так и она себя дурнушкой считает?

- Ну, да. В роду чуть ли не самой страшилкой была. Потому и в девицах засиделась.

Рассмеялся Брячислав облегчённо, пояснил:

- А ты как думаешь, красива твоя ладушка?

Слав руку на сердце положил, ответил честно: