Затем, терпеливо пояснила Аманда Хэмилтон, ее ждет поездка в Америку вместе с Ролло, затем Гудвуд, а затем Шотландия.

Теперь, держа ее в объятиях в полумраке зала, под звуки мелодии «Этот парень любит тебя», Руперт восхищался ее округлыми плечами, белыми, как магнолия. Неожиданно открылась дверь, впуская новую пару на танцплощадку, и луч света ярко осветил Аманду Хэмилтон, чья внешность напоминала о шотландских мягких туманах. аманда Хэмилтон не отвернула голову, не попыталась укрыться в тени: ее красота не была тронута увяданием и не нуждалась в полумраке.

– Как прошел Уимблдон? – спросил Руперт.

– О, восхитительно. Этот американец, который чуть не взял главный приз, он такой испорченный – но, боже мой! – он действительно умеет играть в теннис. Я восхищаюсь таким напором. Странно, что всем кажется естественным, когда у художника, или музыканта, или актера сложный характер, но вот от игроков в теннис – которые, по сути, творческие натуры, – ожидается благопристойное поведение. Собственно говоря, он очень похож на вас. Вас в последнее время нелестно освещали в прессе, не так ли?

– Вы обратили внимание? – спросил Руперт.

– Драки с судьями, интрижки с кинозвездочками, жестокое обращение с лошадьми.

Руперт пожал плечами.

– Вы и жену свою бьете? Поэтому она и выглядит такой несчастной?

Руперт бросил взгляд на Элен, которая сидела, как замороженная, уставясь невидящим взором в пространство.

– А как по-вашему? – спросил он.

– У нее такой вид, словно дантист подпиливает ей зубы, и позабыл уколоть обезбаливающее.

Руперт усмехнулся.

– Не нахожу это смешным. Почему вы так скверно с ней обходитесь? Ведь она такая красивая.

– Она променяла меня на великий пост.

– Ее трудно винить, учитывая, что вы не пропускаете ни одной юбки – или, скорее, брюк, ведь в наши дни девушки чаще носят брюки, чем юбки.

– Вас, как будто, заинтересовала моя карьера.

Его рука принялась нежно поглаживать ей спину.

– Меня поражает, как человек, обладающий столь превосходными качествами, являет внешнему миру столь отвратительный облик, и вполне этим доволен.

– Я знаю, что думают обо мне друзья. Остальные люди меня не интересуют.

Аманда Хэмилтон покачала головой, отчего в ее черных волосах блеснули перламутровые гребешки.

– Когда-нибудь вам могут надоесть выступления на скачках, и вы захотите попробовать себя в чем-то более серьезном.

– Например, попробовать увезти вас в Париж.

– Ролло как-то сказал, что светский мужчина должен чувствовать себя оскорбленным, если Руперт Кэмпбелл-Блэк НЕ побывал в постели с его женой.

Руперт плотнее перехватил ее за талию. Другая его рука двинулась вверх, пока не встретила обнаженное тело.

– Мне бы очень не хотелось оскорбить Ролло, – мягко сказал он.

– Он может оказаться вам очень полезен. Вы когда-нибудь думали о том, чтобы заняться политикой?

– Нет.

– У вас должно прекрасно получиться. Вы обладаете подходящей внешностью, силой личности, магнетизмом и остроумием.

Руперт рассмеялся.

– Но не интеллектом. Моя жена говорит, что я олух.

– У вас достаточно здравого смысла, и я слышала, что вы прекрасно выступаете с речами после обеда.

– Я еще лучше произношу речи во время обеда. Обращая их к одной персоне – желательно, к вам. Когда вы согласитесь пообедать со мной?

– Мы завтра уезжаем в Г-стаад. Ах, музыка закончилась.

Аманда Хэмилтон слабо похлопала в ладоши и повернулась к своему столику. Руперт схватил ее за руку.

– Погодите. Через минуту она начнется снова.

– Нет, – сказала Аманда мягко, но непреклонно. – Мы достаточно долго танцевали. Вернитесь и поухаживайте за своей бедняжкой женой. Вы оба должны прийти к нам на обед, когда Ролло вернется из Москвы в следующем месяце.

– Нет, благодарю вас. У меня нет ни малейшего желания знакомиться ближе с вашим мужем.

Аманда улыбнулась и похлопала его по щеке.

– Подумайте о карьере в сфере политики. Я говорю абсолютно серьезно.

Руперт уставился на нее без улыбки.

– «Серьезно»! – он выделил голосом это слово. – В настоящий момент я думаю только о том, как взять золотую медаль.

Спустя два дня Джейк Лоуэлл шел по длинным коридорам больницы Мотклифф. Он намеревался заглянуть с приветствием к главной медсестре, а еще надеялся увидеть ангельское личико сестры Уатерспун. Он должен был явиться на прием к доктору Баченнену, но по какой-то глупой фрейдистской ошибке перепутал назначенной время – а, может быть, ему не терпелось снова получить возмозность ездить верхом – и он приехал на пять часов раньше, чем следовало. Секретарша сазала, что мистер Баченнен сейчас оперирует, и сможет принять его не раньше четырех часов.

День и без того был полон странных предзнаменований. Со вчерашнего утра шел сильный снег, и сегодня утром им с Тори пришлось буквально откапывать машину. Две сороки пересекли ему дорогу, когда он выезжал из Уорвикшира. По пути через Оксфорд ему встретилось нечетное число зеленых светофоров. От места парковки машины до входной двери больницы он дошел за пятьдесят один шаг. В лифте вместе с ним оказалось одиннадцать человек. Его гороскоп говорил, что этот день характеризуется благоприятными аспектами Венеры, и вообще представляет собой один из переломных дней типа «все или ничего». Джейк искренне надеялся, что его не постигнет последнее. Хватит с него неудач. Он загадал, что если Джони Баченнен скажет ему, что он может садиться на лошадь, то он и в олимпийскую команду сможет попасть. Индивидуальный забег 8 сентября отстоял от сегодняшнего дня ровно на полгода.

Дежурные нянечки встретили его, как давно потерянного любимого брата.

– Ох ты боже мой, как мы отлично ходим! С такой скоростью впору побить Себ Кой на 800 метрах.

В больнице было очень тепло. Снаружи продолжал густо валить снег. Он превратил деревья в бесформенные глыбы, застелил чистой простыней луг. На фоне общей белизны ярким оранжевым светом горели уличные огни. Чувствуя себя совершенно отрезанным от реальности, закутанным в мягкое покрывало, Джейк спросил, где сестра Уатерспун.

– У нее два дня отгула, – сказала Джоан, толстая веснущатая подружка ссетры Уатерспун. – Но она ужасно по вас скучала. Она оставила свой телефон на случай, если вы вдруг захотите позвонить ей домой, – добавила она, в восторге от возможности поспособствовать встрече неравнодушных друг к другу сердец.

Джейк записал телефон. Ему нужно было как-то убить четыре часа. Что ж, можно позвонить и пригласить сестру Уатерспун на ленч. По дороге к телефонной будке он миновал несколько частных палат. Из одной доносились душераздирающие животные вопли. Так мог бы верещать кролик, попавший в западню. Вопли становились все громче и ужаснее.

Торопясь убраться из зоны слышимости, Джейк ускорил шаг. Он свернул за угол, и тут кто-то, огромный и мохнатый, как медведь, внезапно выскочил из комнаты, налетел на него и чуть не сшиб с ног.

– Какого хера? – рявкнул Джейк.

Тут он увидел, что это женщина в огромной шубе из светлого меха. По лицу у нее текли слезы. Она казалась обезумевшей от страха.

– Прошу прощения, – еле выговорила она. – Я просто не знаю, что делать, куда бежать. Это Марк. Он так ужасно кричит. Наверное, с ним что-уо случилось.

Только тут Джейк узнал ее. Это была Элен Кэмпбелл-Блэк.

– Где он? – спросил Джейк, повысив голос, чтобы перекрыть крики.

– Здесь. Ему только что удалили миндалины. Они велели мне пока не приходить, но я хотела встретить его сразу после операции.

Джейк взял ее за руку.

– Войдем и посмотрим.

Марк продолжал кричать. Он был белее подушки. Его белая ночная рубашка была забрызгана кровью. Джейк ласково потрепал рыжие волосы мальчика.

– Он скоро заснет.

– Неужели они не могли дать ему что-нибудь, чтобы прекратить боль?

– Ему и так кололи морфий перед операцией. Сейчас каждый раз, когда он глотает, он чувствует себя так, словно его бьют топором по голове.