– Луидор? Мы спорили на один луидор?

– И это меня очень огорчает, – добавил молодой человек.

– Ты выиграл, Тома д'Апше. И ты вовсе не огорчен. Скорее ты успокоился. Я не знаю, почему тебя это успокаивает…

Грегуар порылся в кармане, достал монету и бросил ее Тома. Но Мани чуть подался вперед и одним движением руки поймал монету в полете. Одним щелчком он вернул ее Грегуару и кивком головы указал на всадника, приближающегося к пустоши, на которой был разбит лагерь.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не всадник, а всадница.

Марианна, отбросив капюшон на плечи и подвязав волосы простой лентой, в платье из янтарного бархата с гранатовой отделкой, осадила коня, потянув за поводья. Окинув взглядом толпу, девушка увидела их, ударила шпорами и поскакала через луг, сопровождаемая многочисленными взглядами. Она сидела на коне по-мужски, в гусарском седле, покрытом попоной из бараньей шкуры, а ее небрежно поднятые юбки открывали коричневые ботинки на ногах. Накрест через правое плечо у нее висело охотничье ружье в кожаном чехле, ствол которого, подвешенный на ремнях, стучал по ее бедру.

Лицо Грегуара де Фронсака невольно расплылось в улыбке, как только он увидел Марианну, приближавшуюся к нему. Когда она остановилась в нескольких шагах, придерживая поводья своего коня, которого беспокоили собаки, на ее лице появилась ответная улыбка.

Глава 9

В эскорте графа насчитывалось около пятнадцати всадников, которые старались скакать на таком расстоянии, чтобы можно было слышать его голос, который он, к слову, часто повышал, если не сказать постоянно, явно счастливый оттого, что принимает участие в этом грандиозном предприятии. Это действительно была самая крупная битва, когда-либо организованная в королевстве, о чем каждый из ее участников, несомненно, по двадцать раз на дню повторял тем, кто готов был это слушать. Со стороны казалось, будто бы единственная задача этого нарядного окружения заключалась в том, чтобы ехать бок о бок с благородной особой, разделять ее радость и смеяться, восторгаясь остротами.

Буржуазия и высший свет Менда и его окрестностей собрались вместе по вполне очевидной причине, в отличие от деревенских жителей, тяжелая работа которых, всегда монотонная и однообразная, не оставляла ничего, кроме потерянного дня. Многие из них тяжело шли на одеревеневших от долгой ходьбы ногах, охрипнув от криков, и падали в изнеможении, не имея больше никакого желания охотиться.

Добрая половина всадников, сопровождающих графа, вероятно, не садилась в седло в течение многих лет, и Грегуар настолько был уверен в этом, что с готовностью побился бы об заклад на один луидор (тем более что сегодня у него был явно удачный день для таких игр). Когда шевалье увидел, как они отъезжают от лагеря, он поставил бы уже на два луидора, но, проследив за тем, как знатные всадники едут мелкой рысью по лугам и долинам, он, ни минуты не сомневаясь, увеличил бы ставку до трех луидоров. Сейчас, после получасовой прогулки по проселочной дороге в лесу, было очевидно, что одна четвертая графского эскорта закончит день, молчаливо и натянуто улыбаясь, что, бесспорно, на простом языке более удачливых наездников означает, чтo y них сильно болит зад. Он улыбнулся своим мыслям, вслушиваясь в болтовню, которая продолжалась, не умолкая ни на минуту, под тяжелый стук сапог пешей рати.

Вокруг них, по обе стороны лесной дороги, раздавались прерывистые крики загонщиков, иногда лай спущенных охотничьих собак и резкие звуки охотничьих рожков.

Солнце стояло уже высоко, и по небу быстро пробегали легкие облака, уносясь куда-то вдаль. Небо ярко голубело на фоне острых верхушек сосен и желтых пятен пышных буков. Свет плясал и подрагивал, словно крылья порхающих бабочек, на одежде и разноцветной униформе всадников, на рыжих лоснящихся крупах лошадей.

Марианна, находившаяся в той части эскорта, где велись особо оживленные разговоры, ехала впереди второй группы, сразу за хозяевами охоты, на расстоянии в два лошадиных корпуса от первой группы, в которую входили – до того, как они въехали под покров леса, – Грегуар и Мани и к которой совершенно естественным образом присоединился Жан-Франсуа. Тома д'Апше успел почтить своим присутствием обе группы, попеременно присоединяясь то к одним, то к другим. Он незаметно исчезал, а потом появлялся вновь, пуская лошадь галопом по ковру из опавших ржавых листьев, чтобы побыть в окружении своих людей, а затем догнать других.

Жан-Франсуа уже долгое время ехал молча, хотя до этого увлеченно рассказывал им об Африке и охотно отвечал на вопросы Грегуара. Потом молодой граф говорил о жаре и дождях, о жизни местных жителей, и все это создавало атмосферу тяжелую и угнетающую. Теперь же они предпочитали молчать. Обменявшись одинаковыми взглядами, встревоженными и неясными, молодой граф и шевалье смотрели в спину Марианне, которая ехала впереди них. Ее светло-русые волосы развевались, а стройное тело подрагивало в такт шагов породистого коня. Блики света танцевали на медном стволе ружья, что висело у бедра девушки.

Мани ехал чуть поодаль, и его лицо казалось мрачным, как будто звуки, доносившиеся до индейца, иголками впивались в его кожу, а сам он видел и чувствовал все, что скрывали от него даже те, кто ползал под корой деревьев.

Жан-Франсуа проворчал, заканчивая свою мысль по поводу местных жителей:

– Суеверные животные, в основном. Как и везде… – Встретив вопросительный взгляд Грегуара, он уточнил: – Аборигены…

– О! – оживленно воскликнул Грегуар. – Аборигены… Да, у некоторых американских индейцев, в частности в Новой Англии, охотники едят сердце своей добычи, чтобы обрести ее силу. Но не делаем ли мы того же, лакомясь соусами или жарким?

– Чтобы стать храбрее? В Африке воины закусывают сердцами своих врагов. – Жан-Франсуа криво усмехнулся и вдруг неожиданно поинтересовался: – Как вы находите мою сестру, шевалье?

Внезапно прозвучавший вопрос вызвал замешательство, и Грегуар поморщился. На его счастье, к ним подскакал отец Жана-Франсуа в сопровождении нескольких друзей.

– Ну что ж, шевалье, как вам прогулка? – весело спросил граф.

То есть все же это была прогулка…Шевалье быстро взглянул на Жана-Франсуа, но тот довольно бесцеремонно отвернулся. Грегуар ответил, что прогулка ему вполне по душе.

– Я надеюсь, – сказал граф, трясясь в седле, – что мой сын-исследователь не слишком надоел вам своими россказнями про Африку.

– Напротив, мсье. Мне кажется, у нас с ним довольно много общих интересов.

На этот раз, когда взгляд однорукого всадника на долю секунды встретился со взглядом Грегуара, последний заметил, что глаза молодого графа злобно блеснули. Всего лишь на миг, словно короткая вспышка, в нем загорелась яркая искра ненависти, но уже в следующее мгновение она сменилась веселой заинтересованностью, как будто ничего и не было…

– Я не сомневаюсь, что у нас достаточно тем и для полемики, – весело заявил Жан-Франсуа.

Грегуар знал, на кого он смотрит, говоря об этом, – на ту, которая ехала впереди них.

– Таков уж мой сын, мсье натуралист, – констатировал граф. – Он не мыслит свою жизнь без спора.

Всадник, который скакал в их сторону, поднимая за собой вихрь бурых листьев и ловко лавируя между стволами буков, вскоре приблизился и остановился в нескольких шагах от них. Спрыгнув на тропинку, он перебросился несколькими словами с теми, кто возглавлял охоту, снова вскочил на коня и подъехал к Марианне, поджидая, когда к ним присоединится вся группа. Это был Тома Д’Апше. Его лицо, такое же красное, как и у графа, светилось от возбуждения, а глаза так блестели, как будто он узнал нечто очень важное.

– Мсье граф, Жан-Франсуа, – сказал он, – надо сообщить вашим людям, чтобы они направлялись в сторону Уйера. Мои охотники пойдут на юг, и тогда мы встретимся возле Круа-Жак.

– Это приказ, маркиз? – весело осведомился граф.

Тома д'Апше покраснел еще больше.