«Бывают дни опустошения…»
Бывают дни опустошения.
Уходит влага бытия
(Быть может, силу обновления
Корням засохнувшим тая).
Но пустотой душа испугана
И, нищетой пристыжена,
Глядит растерянно вокруг она,
Ища забвения вина.
В такие дни работой черною
Займи ненужный долгий день,
Отважный волею упорною
Преодолев тоску и лень.
Всё, что дневной потребой задано,
Без рассуждений соверши,
И тихо в ночь уйдет оправданный
Бесплодный день твоей души.
«Ночь. Еще не глубокая…»
Ночь. Еще не глубокая.
Где-то лунная или звездная,
(Город не знает — какая),
С предвесенним дыханьем зимы
Нежно морозным,
С равниной снегов, еще не оттаявших,
С уходящими в бледную мглу
Пустынными далями.
А у нас — в четырех стенах
Ночь — покойник, в гроб замурованный —
С потолком вместо неба,
С духотой миллионов дыханий.
И вместо ночного молчания —
Тщета человеческих слов.
«Из моей тоски о природе…»
Из моей тоски о природе
Сегодняшней ночью
Расцвел чудесный сон.
Какое буйное золото
Небывало роскошных нив! …
Ветряков недвижных крылья
В синеве украйнского неба,
Над рекой дремотные ивы,
Аромат помятых трав…
…Но вкрались в сон томленья
О том, что нет переправы
На тот блаженный берег
За неширокой рекой…
И сон улетел, и проснулась
Душа в неизбывной тоске.
«В моем предутреннем томлении…»
В моем предутреннем томлении
Я вижу долгий дикий лес,
Угрюмых сосен разветвления
На бледной хмурости небес,
Вокруг лесов пустыню снежную
И скорбь немую бытия,
Оледенелую, безбрежную,
Как эти мертвые края…
«Мелкие брызги потока…»
Мелкие брызги потока,
Несущего всех в Мальстрем.
Голос железного рока,
Далекий, забытый Эдем…
«…Да — это много: жить, дышать…»
…Да — это много: жить, дышать,
Напевам иволги внимать,
Глядеть на юную листву,
На шелковистую траву,
Следить за бегом облаков
Между березовых стволов.
Забыть пустых томлений зной.
Вкусить вечерних дум покой
И прошептать: Благословен
Мой долгий в здешнем мире плен.
«Море синее! Давно ты ждешь меня…»
Море синее! Давно ты ждешь меня.
Обмелел, увы, мой ручеек.
Медленно ползет он по равнине,
Зарываясь в тину и песок.
Но ему не перестали сниться
Дальний твой простор и синева.
И к тебе он каждый миг стремится,
Двигаясь едва-едва.
«Пришла белокурая женщина…»
Пришла белокурая женщина
Из Загорска (а был он Сергиев),
В те далекие, скорбные дни,
Как с бедной моею старицей,
Точно в склепе живьем замурованы,
Мы томились из года в год.
Пришла белокурая женщина —
Молодая, светлая, нежная —
И в старость мою зачерствелую,
Глухую, сухую, пыльную,
Точно солнечный дождь пролился:
Пахнуло весенней березкою,
Незабудками сада заглохшего,
Зубчатым бархатом елок
Над зеркальным прудом Гефсимании.
.
Но есть у сердца кладбища,
Которых не смеют касаться
До дня воскресения мертвых
Ни память, ни луч сознания.
И только тоске покаянной,
Костром негасимым совести
Дано озарять те кладбища.
«Косят, косят, убирают…»
Косят, косят, убирают
Переспелые овсы.
С утра до ночи сверкает
Над полями взмах косы.
Смерти колос не боится,
Полон жизни торжеством…
И послушной вереницей
За снопами сноп ложится
В легком нимбе золотом.
«Ох, тошно мне, тошнехонько…»
М.В. Я<нушев>ской
Ох, тошно мне, тошнехонько,
Томит меня кручинушка.
Дымит моя лучинушка,
Темно горит, темнехонько.
В окошко непроглядная
Глядится ночь ненастная.
Головушка бессчастная,
Не думай, не загадывай.
Не жди сынка болезного:
Судьба его опальная.
Сторонка чужедальная,
Дорога непроездная.
Ой, нитка, нитка длинная,
Запутанная, рваная…
Придет ли весть желанная?
— Молись Николе Зимнему,
Затепли ему свечечку:
Снегами степь оденется,
Дорога забелеется,
Придет от сына весточка.