«Твоя любовь почила надо мною…»
Лису (а м.б. и не ей, а м.б. и реминисценции)
Твоя любовь почила надо мною,
Как над усопшим гробовой покров.
И под ее парчовой пеленою
Живых не надо слов.
Тому, кто спит, остались сновиденья,
И в них звучат все прежние слова.
И ты ступаешь незаметной тенью,
А я — жива.
«На гребне волны сияет пена…»
На гребне волны сияет пена,
У подножья тень и бездны мрак —
Неизбежны в сердце перемены:
К вечной жизни продвиженья знак.
Сверстникам
Уже не идем, а ползем.
Потолок всё ниже,
Всё гуще тьма,
Всё душней тюрьма,
Но всё ближе и ближе
Исход в отчий дом.
Братья! Мелькает уж свет впереди!
…Помутненье в мозгах,
Онеменье в ногах,
У кого-то удушье в груди
Клещами недужное сердце сжало.
И у каждого сердце болеть устало.
Тот не видит почти, тот не слышит,
И все еле дышат.
Братья! Всё это священные знаки,
Благая весть,
Что недолго ползти во мраке,
Что дверь на свободу есть.
Дадим же обет друг другу
Не выйти из круга
Надежды, веры, любви,
Не разорвать наших уз.
Смертников братский союз,
Господи, благослови!
«Из окна моего только небо и сад…»
Из окна моего только небо и сад,
Переплет обнаженных осенних ветвей,
Цепенеющих, черных, подобных телам
В тяжких судоргах умерших дней.
«Не та мать — сирота…»
Не та мать — сирота,
Что детей схоронила,
А та мать — сирота,
Что их вынянчила,
В путь-дорогу собрала,
Сыновей оженила,
Дочек замуж отдала
И стоит теперь одна,
Как средь поля сосна,
На ветру,
На юру,
К земле клонится,
Богу молится:
«Ты спаси моих детей
От напастей, от скорбей.
Не лиши моих детей
Твоей жалости
И не дай им знать
Такой старости,
Как узнала их мать».
.
Ветер жалобу несет,
Дождь слезами обольет
В ночь ненастную
Мать бессчастную.
Симфония уходящего в вечность дня (в стиле Андрея Белого)
I. «По столу ходит Алла на кухне…»
По столу ходит Алла на кухне
В кимоно, в тюрбане, в длинных штанах,
Поднятыми к небу руками
Снимая с веревок и вешая
Голубые пижамы и алые,
Апельсинные и лимонные…
II. «Генерал ею любуется…»
Генерал ею любуется,
Прислонясь у дверей с папиросою.
III. «Как верблюд, согбенная бабушка…»
Как верблюд, согбенная бабушка
У плиты с терпением топчется,
Тому, кто еще не доужинал,
Готовя еду десятую
В этой кухне
(«Едальне» поистине,
Если вспомнить язык украинский).
IV. «Калмыкова бранит Черткова…»
Калмыкова бранит Черткова,
Громит Александру Львовну:
«Сектанты!.. Сгубили Толстого,
Довели его до Астапова,
Замучили тело и душу его,
Палачи, насильники, “черные”».
И в зеленых глазах исступленно
Всплески моря Эгейского прыгают
(Эллада — ее прародина,
А с ней рядом степи калмыцкие).
V. «Апатично, безрадостно Дима…»
Апатично, безрадостно Дима,
Начертав орнамент докучный
По заданию школьному, скучному,
В тесной комнате под иконами
На постели его раскладывает.
А в янтарных глазах меланхолия
И надменность гордого духа,
Не нашедшего в мире пристанища,
Где сказал бы: здесь дом (или путь) мой…
VI. «Такой же дух бесприютный…»
Такой же дух бесприютный
И врач Леша Залесский
Чемоданы со вздохом готовит,
Чтобы ехать в глушь беспросветную
И, поживши там с психопатами
В санатории нервно-психическом,
В Москве приобресть право жительства
(А его душе разоренной,
Потерявшей родных и любимых,
И совсем жить на свете не хочется).
VII. «Тридцать лет друзья и спутники…»
Тридцать лет друзья и спутники,
На одной проживая улице,
Целый год друг с другом не виделись,
Почему — и сами не знают.
Случилось же с ними, с обоими,
То, что выпали оба из времени
И живут уже тайножизнью
— А не в днях, не в делах, не в свиданиях.