«Сергей и Сусанна…»
Сергей и Сусанна
Ведут себя странно:
Для них двоих приятно,
Но слишком приватно,
Как будто нас нет
И выключен свет.
«Продувная эта щелка…»
Посвящается светлой памяти незабвенной Екатерины Васильевны Кудашевой,
безболезненно и мирно скончавшейся от гриппа три года тому назад в ноябре
Продувная эта щелка,
В ней то холодно, то жарко.
И обмолвлюсь втихомолку,
Что Мировича мне жалко:
День и ночь грызомый гриппом,
Оглушен и одурманен,
В шумном насморке и в хрипах
Кальцекс пьет он неустанно,
В продувной своей постели,
От борьбы изнемогая —
Вот уж целая неделя —
Он боев не прерывает.
Хоть и жалко мне беднягу,
Богом данного соседа,
На его бы месте шагу
Я не сделал для победы.
Кальцекс бросил бы в помои,
Отменил приемы пищи —
И уснул бы сном спокойным
На Ваганьковском кладбище.
«Строгий ангел у порога…»
Строгий ангел у порога
Сторожит последний шаг
Тех, чья дальняя дорога
Долго путалась впотьмах.
Строгий ангел спросит грозно:
— По каким путям кружил,
Отчего пришел так поздно,
Как ты жил и кем ты был?
— Грозный вестник воли Божьей,
Я — безумец и поэт.
А блуждал по бездорожью
Оттого так много лет,
Что своей мятежной волей
Утверждал свои пути.
…Я устал, я стар и болен.
Я раскаялся. Впусти —
По любви моей и вере —
Сына блудного к Отцу,
На порог Отцовской двери —
Всех путей моих концу.
«Когда упадают лицом в подушку…»
Посвящается двойнику моему Мировичу
Когда упадают лицом в подушку
И, крепко зарывшись в ней, лежат —
Что долго видят они, что потом слушают
И долго вставать не хотят?
Иные там видят моря-океаны.
Простор необъятный, весь белый свет.
Другие — волшебные видят страны,
Каких и на свете нет.
А третьих баюкает и ласкает
Свершенная счастья мечта,
Которым подушка их награждает:
Покой. Тишина. Теплота.
После кораблекрушения
Я плыву на обломке подгнившей доски
В необъятный простор океана.
Все, кто спасся, уже от меня далеки:
За стеною ночного тумана.
Чуть мерцает вдали огонек корабля,
Уносящего спутников милых.
Сердце радо за них: перед ними земля,
Предо мной — водяная могила.
С нею встречи сужденной без страха я жду.
Слышу: воет стремительный шквал.
Волны грозной толпою к обломку бегут,
И девятый вздымается вал.
В дни выздоровления
Благословенная дорожка,
Напоминавшая мне лес,
И эта грелка, эта кошка,
Мою лечившая болезнь,
И это кроткое сиянье
Осенних солнечных лучей,
И тонких сосен колыханье
Над ветхой кровлею моей,
Так милосердно, так отрадно
Приосенивших отдых мой,
В конце дороги длинной, страдной,
В день возвращения домой.
«— Сосны! Зачем в небеса вы глядите…»
— Сосны! Зачем в небеса вы глядите,
Что вы там видите в самом зените?
— То, чего там, где живете вы, нет:
Вашим глазам не открывшийся свет.
— Сосны, я знаю, вы ночью не спите —
О чем вы друг с другом всю ночь говорите?
— О том, чтобы выше вершины понять,
Чтоб вас нам не видеть, не слышать, не знать!
«Сосны, храм нерукотворный!..»
Сосны, храм нерукотворный!
В час тоски моя душа
К вам идет, как в царство горное,
Вашим воздухом дышать.
Стройной вашей колоннадой
Выпрямляется мой путь,
И нездешняя отрада
Льется в старческую грудь.
К высоте верхушек ваших,
Вознесенных от земли,
Суеты и скорби чашу
От меня вы унесли.
И чудесно претворилась,
Как в надмирной вышине,
В Божью правду, в Божью милость
Вся былая жизнь во мне.